Ольха
Ольха́ (лат. Álnus) — род деревьев и кустарников семейства Берёзовых, насчитывающий от 20 до 40 видов. Ольха — одно из наиболее распространённых «сорных» деревьев в сырых северных лесах и лесополосах. Низкоросла и черна, имеет характерный корявый и невзрачный вид.
У ольхи есть большое число народных названий. Вот некоторые из них: вильха, вольха, елоха, елха, елшина, лешинник (не путать с лещиной), олешник, олех (не путать с орехом), ольшняк.
Ольха в коротких цитатах и определениях
[править]Ольха ― древо нарочитой величины и толщины, имеющее кору снаружи темнокрасноватую. <...> Вообще они пущают много корней и пространно; почему сами собою размножаются новыми отпрысками весьма скоро.[1] | |
| — Василий Зуев, из учебника «Начертание естественной истории», 1785 |
Старые ольхи, отмытые течением от берега, крепко цеплялись корнями за дно и казались маленькими лесными островками. | |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Иб и Христиночка», 1855 |
| — Николай Некрасов, «Зелёный Шум» (1863) |
| — Афанасий Фет, «Вне моды», 1889 |
Устанешь, — спать хочешь; а жить устанешь, — умереть захочешь. Вот и ольха устанет стоять, да и свалится. | |
| — Фёдор Сологуб «Земле земное», 1898 |
Под берёзой, под ольхою — | |
| — Михаил Савояров, «В доску свой» (1916 г.) |
| — Леонид Леонов, «Русский лес», 1953 |
| — Борис Шергин, «Из дневников», до 1960 |
| — Евгений Евтушенко, «Ольховая серёжка», 1975 |
| — Юрий Яковлев, «Серая да чёрная», 1975 |
| — Владимир Бочарников, «За синими увалами», 1975 |
| — Венедикт Барашков, «А как у вас говорят?», 1986 |
Ольха в научно-популярной литературе и публицистике
[править]Ольха ― древо нарочитой величины и толщины, имеющее кору снаружи темнокрасноватую. Дерево ее красновато, мягко и легко. Листы на сучьях круглы, великоваты и клейки. Цветы так, как у берёзы, и семенные барашки походят на оные. Ольха вообще примечается двух родов: одна красная, другая белая. Первая бывает больше и родится на мокрых болотистых местах, где и достигает сажен до 12. Вторая же родится по горам и другим не столь влажным урочищам и бывает немногим выше больших кустарников. Вообще они пущают много корней и пространно; почему сами собою размножаются новыми отпрысками весьма скоро.[1] | |
| — Василий Зуев, из учебника «Начертание естественной истории», 1785 |
Только и званье ей: «серая ольха» да «черная ольха». Говорят еще: «царские дрова». Да не в распил ведь мы лес пускаем, хоть и верно, конечно: в легких и звонких поленцах ольховых, то желтых, то красных, своя, особая прелесть. Не коптят, не «стреляют» они, горят жарким и ласковым ровным огнём. А коснётся копчения, так рыба, на дыму на ольховом выдержанная, на редкость вкусна: поджаристо-золотистая, рыбий дух и вкус не только сберегла и не припортила, а заняла как будто от дыма того, так что издали запахом приманит, и хоть плавничок отщипнуть от рыбки захочется. И «продымленный» на ольховом жару кабаний окорок тоже заставит к нему потянуться, пусть и не любишь ты окорока. На многие изделия годна ольха незаметная, «сорная», в чём-то и заменить её трудно. И все-таки речь о другом: о живой ольхе ― растущей, цветущей. Да ведь и тут она того и гляди чуть не деревом царским окажется. И не серая вовсе, не черная. Летом ― светло-да темно-зеленая, поздней осенью или зимой, на морозце ― сиреневая, а чуть оттепель ― шоколадная и от почек, серёжек тугих, и от веток буро-коричневых. А распустит сережки свои красно-бурые да нежно, лимонно-зеленые ― и не поймешь тут, какая. По снегу, по насту апрельскому к серой ольхе подойди, тронь ее ствол позолоченный, точно копченый на том же, на слабом ольховом дыму, ― и облаком легким зеленым с верхушки ее соскользнув, плывет на ветру весенняя «пыль» цветения. Потом и сама она, весь неоглядный ольшаник, чуть ветер займется, тонкой зеленью этой подкрасит и воздух, и снег, и первую вешнюю воду ручьев, и воду еще нетекучую, что исподволь, снизу подтопит снега. Где нет ивняка, ольха встанет плотно у рек и ручьев, а то и с ивой в обнимку, с черемухой. А уж пойму занять и по берегу кверху подняться, овраги собою закрыть ― ее привычное дело. И держит берег она не хуже всех тальников, хоть и больше ей достается. С берегом в воду сползет, не успев разрастись плотной зарослью, ― это еще полбеды.[6] | |
| — Юрий Яковлев, «Серая да чёрная», 1975 |
А то и примнет ольшаник самая малая речка, с ярой силой весеннее своей не справляясь, ольшинами выстелет берега. Да ольха «не помнит зла», новой укрепой берега встанет. Той же весной, едва отбушует речка, потянутся вверх молодые ольшаники, золотисто-копченые. Будут расти да крепчать, пока не взъярится опять подруга ― безрассудная шалая реченька. Так и живут: друг без дружки не могут, а развоюются ― и той плохо, и другая сухими слезами плачет. Серая, черная ольха заступницей встанет и возле «красных» лесов. То и дело, глядишь, по низинам начинается лес ольхой, а за ней ― и елки, осины, березы и сосны. Приметливый хозяин земли оценит всегда молчаливую, незаметную словно, вечно добрую службу ольхи.[6] | |
| — Юрий Яковлев, «Серая да чёрная», 1975 |
В памяти остался и звонкий, и гордый сосновый бор возле старинного, славного села. От бора село отделяла речка, росла по ней черная ольха, стройная, словно вязы. Но, в подарок селу, запрудили речку, создали местное «море». Так, для красы, для прогулок лодочных. А чтоб гордые сосны смотрелись в «море», ольху повырубили. И смотрится в воду теперь… совсем голое место: ветер сломал тот сосняк вековой, можно сказать, в одночасье. Не оказалось у сосен привычной, надежной защиты. | |
| — Юрий Яковлев, «Серая да чёрная», 1975 |
Нехотя уступала натиску осени ольха. Вот не стало прежней сумеречности в ольховом леске, зелёной затененности. Вот студеные ветры-листобои сбили листву. А потом враз накинулись зимние вьюги… | |
| — Владимир Бочарников, «За синими увалами», 1975 |
Вот один из примеров. Олешье. Алёх. Ольху ― лиственное дерево из семейства берёзовых в разных местах именуют и ольшина, и ольша, и вольха, и елоха… А ольховый лес соответственно ― ольшаник, ольшняк, ольховник, олешник, олешье, олех (алёх), елошник, елшаник… В словарный состав русского литературного языка из этих многочисленных названий входят лишь слова ольха, ольшаник, ольшняк. Остальные относятся к числу местных слов. Так, в частности, олешье ― это западное, новгородско-псковское, слово, а алёх ― южное, рязанское. И елха, и ольха ― очень древние слова. Возможно, что елха исторически первично.[8] | |
| — Венедикт Барашков, «А как у вас говорят?», 1986 |
Ольха в мемуарах и художественной прозе
[править]| — Братья Гримм, «Чудесный музыкант», 1812 |
Старые ольхи, отмытые течением от берега, крепко цеплялись корнями за дно и казались маленькими лесными островками. По воде плавали кувшинки… Славное было путешествие! Наконец добрались и до тоней, где из шлюзов шумно бежала вода. | |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Иб и Христиночка», 1855 |
Прежде чем увидать Степана Аркадьича, он увидал его собаку. Из-за вывороченного корня ольхи выскочил Крак, весь чёрный от вонючей болотной тины, и с видом победителя обнюхался с Лаской. За Краком показалась в тени ольх и статная фигура Степана Аркадьича. Он шёл навстречу красный, распотевший, с расстегнутым воротом, всё так же прихрамывая.[9] | |
| — Лев Толстой, «Анна Каренина», 1876 |
| — Лев Толстой, «Война и мир», 1869 |
Слуга, сделавшись господином и не будучи никем узнан, осмелился ехать к соседям-помещикам и посватался на их дочери. Родители, нимало не подозревая, чтобы это был не настоящий барин, согласились, рассчитывая на богатое состояние будущего зятя. Он женился. Но, видно, пролитая кровь не остается у Бога без отмщения. Совесть грызла убийцу — и в то время, как молодая жена родила ему сына-первенца, отец сошёл с ума. Он бредил всё какою-то ольхою, кричал, что к нему ольха идёт. Ездили доктора, осматривали его, согласились, что он рехнулся, но причины не узнали. Странное помешательство, — говорили люди, — представляется ему, что дерево ходит как животное.[10] | |
| — Николай Костомаров, «Ольховняк», 1883 |
Случалось ему иногда задавать себе такие вопросы: вот этот побег хмеля так и просится своею спиралью в высоту, а между тем ��округ его нет никакой тычинки или хотя бы куста, за который он мог бы уцепиться. Только аршина на полтора в сторону, да аршина на два от земли свесился засохший сук ольхи: неужели хмель, направясь в сторону, поймается за этот сук? Но ведь это может сделать только зрячий, так как нет никакой причины, не видавши опоры, к ней тянуться, вопреки естественным условиям роста, да и не видя сука можно сто раз промахнуться, закидывая ус.[2] | |
| — Афанасий Фет, «Вне моды», 1889 |
| — Фёдор Сологуб «Земле земное», 1898 |
Юра вздрагивал, ему то и дело мерещилось, будто мать аукается с ним и куда-то его подзывает. Он пошёл к оврагу и стал спускаться. Он спустился из редкого и чистого леса, покрывавшего верх оврага, в ольшаник, выстилавший его дно. Здесь была сырая тьма, бурелом и падаль, было мало цветов и членистые стебли хвоща были похожи на жезлы и посохи с египетским орнаментом, как в его иллюстрированном священном писании. Юре становилось всё грустнее. Ему хотелось плакать. Он повалился на колени и залился слезами.[11] | |
| — Борис Пастернак, «Доктор Живаго», 1945 |
Местность становилась всё ниже, а лес безрадостней и бедней; вешняя вода сипела под многолетней дерниной бурого мха. То было смешанное мелколесье третьего бонитета с запасом древесины кубометров в тридцать на га, забитое всеми лесными напастями, кое-где затопленное водой, и того неопределённого возраста, что и люди в беде; всё же почти рукопашная схватка пород происходила здесь. Снизу, от ручья, тёмная в космах сохлого хмеля, ольха наступала на кривые, чахоточные берёзки, как бы привставшие на корнях над зыбкой, простудной трясиной, но почти всюду, вострая и вся в штурмовом порыве, одолевала ель, успевшая пробиться сквозь лиственный полог. Впрочем, нелегко и ей доставалась победа: иные стояли без хвои, у других груды ослизлых опёнок сидели в приножье.[3] | |
| — Леонид Леонов, «Русский лес», 1953 |
Уже и ягод брать некуда: корзина полна морошки, туес полон малины, а всё идёшь: места открываются одно другого таинственнее по красоте. Круглая сухая поляна белого мха, по белому моху синие круглые цветы ― колокольчики, незабудки и великолепный папоротник в пояс человеку. Поляну окружает стена розовой ольхи и рябины.[4] | |
| — Борис Шергин, «Из дневников», 1930-1960 |
Ольха в стихах
[править].jpg)
| — Калевала, Руна вторая |
Прямятся ольхи на холмах, | |
| — Фёдор Глинка, «Ранняя весна на родине» (1830) |
| — Николай Некрасов, «Зелёный Шум» (1863) |
| — Афанасий Фет, из рассказа «Кактус» |
Вершины закутала туч полоса. | |
| — Алексей Толстой, «Переход через Балканские горы» |
| — Андрей Звенигородский, «Сны развернулись» |
| — Иван Бунин, «Осень. Чащи леса...», 1905 |
В тёмном парке под ольхой | |
| — Александр Блок, «Через двенадцать лет» |
| — Игорь Северянин, «Ах, есть ли край?» |
| — Велимир Хлебников, «В лесу», 1913 |
Как сидит под ольхой дорога, | |
| — Сергей Есенин, «Не пора ль перед новым Посемьем…»(1917 г.) |
| — Михаил Савояров, «В доску свой» (1916 г.) |
| — Владимир Набоков, «Печали мои вечно молоды», 1916 |
| — Константин Вагинов, «Ночь на Литейном», 1923 |
| — Николай Клюев, «В калигах и в посконной рясе...» (из цикла «Песнь о Великой Матери», 24), 1929-1934 |
А новые растут из торфа, глины, | |
| — Дмитрий Бобышев, «Возможности», 13-14 сентября 1965 |
| — Евгений Евтушенко, «Ольховая серёжка»,[комм. 1] 1975 |
Комментарии
[править]- ↑ Положенная на музыку композитором Евгением Крылатовым, «Ольховая серёжка» вошла в саундтрек фильма «И это всё о нём» и стала одной из самых популярных лирических песен эпохи застоя.
Источники
[править]- ↑ 1 2 В. Ф. Зуев. «Педагогические труды». — М.: Изд-во АПН, 1956 г.
- ↑ 1 2 А. Фет. Проза поэта. — М.: «Вагриус», 2001 г.
- ↑ 1 2 Леонов Л.М., «Русский лес». — М.: Советский писатель, 1970 г.
- ↑ 1 2 Борис Шергин. Повести и рассказы. — Л.: Лениздат, 1987 г.
- ↑ 1 2 Евгений Евтушенко, «Ольховая серёжка» (текст стихотворения)
- ↑ 1 2 3 4 Ю. Яковлев. «Багульник». — М., Детская литература, 1975 г.
- ↑ 1 2 В. Н. Бочарников, За синими увалами (очерк). — М.: «Ветер странствий», Альманах, выпуск десятый, 1975 г.
- ↑ 1 2 В. Ф. Барашков. А как у вас говорят? Книга для учащихся. — М.: Просвещение, 1986 г.
- ↑ Толстой Л. Н., «Анна Каренина». — М.: Наука, 1970 г. — стр. 673
- ↑ Николай Костомаров, Русские нравы. — М.: «Чарли», 1995 г.
- ↑ Борис Пастернак. Доктор Живаго. — М.: «Художественная литература», 1990 г.
- ↑ И. Бунин. Стихотворения. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1956 г.
- ↑ В. Хлебников. Творения. — М.: Советский писатель, 1986 г.
- ↑ В. Набоков. Стихотворения. Новая библиотека поэта. Большая серия. СПб.: Академический проект, 2002 г.
- ↑ Н. Клюев. «Сердце единорога». СПб.: РХГИ, 1999 г.
- ↑ Д. В. Бобышев. Русские терцины и другие стихотворения. — СПб.: Всемирное слово, 1992 г.
