Русское хозяйство (Юровский)

Юровский Л. Н. Впечатле��ия. Статьи 1916—1918 годов

Сост., предисл. и коммент. А. Ю. Мельникова.

М., 2010.

В первом январском номере газеты подводят обычно итоги прошедшему и высказывают предположения о том, что ожидает страну в наступающем году. Этот добрый обычай нам приходится оставить. Мы вошли в катастрофическую полосу русской истории, когда немыслимы итоги и недопустимы пророчества. Наш государственный корабль, как лодка захваченного вихрем рыбака в мрачном и фантастическом рассказе Эдгара По, с головокружительной быстротой скользит в бездну, и никто из современников не в силах предугадать, что всплывёт на поверхность взбаламученного моря, когда пройдёт военный и революционный ураган. Что ожидает русское народное хозяйство? Да кто знает: может быть, надо писать не о русском народном хозяйстве, а о великорусском, о украинском, башкирском, молдавском, одесском и прочия, и прочия, и прочия? Не время теперь для обобщающих статей. Результаты катастроф описывают лишь тогда, когда они закончены.

Но нельзя же расстаться окончательно с обычаем, существующим с тех пор, как издаются газеты: что-нибудь «новогоднее» необходимо написать. Поскольку речь идёт о народном хозяйстве, это можно сделать в одной только форме: можно наметить те вопросы, которые будут иметь для нашего будущего главнейшее значение.

Три с половиной года прошло со времени объявления войны, и за это время Россия обеднела. Насколько? Отвечая на этот вопрос, следует поставить отдельно финансовую и народнохозяйственную проблему.

На военные потребности к 1 сентября 1917 года ассигновано было 41 млрд рублей. К 1 января 1918 года ассигнования составили, вероятно, около 50 млрд рублей. Не вся ассигнованная сумма уже израсходована. На государственном совещании в Москве 12 августа С. Н. Прокопович указывал, что фактический расход достиг 34,5 млрд рублей. К концу года он, вероятно, превысил 40 млрд. Однако разность между ассигнованиями и фактическим расходом почти целиком составляет невыплаченный ещё казённый долг, и можно поэтому считать, что по 1 января 1918 года война нам обошлась в 50 млрд рублей. Эти 50 млрд не однородны. Сюда входят заграничные займы, по которым придётся платить «золотом», внутренние займы, по которым придётся платить кредитными билетами, и наконец выпущенные Госбанком кредитные билеты, по которым можно будет ничего не платить.

Но вообразим на время, что государство могло бы и хотело бы избежать не только явного, но и скрытого банкротства, что, изъяв весь излишек кредитных билетов из обращения, оно превратило бы все 50 млрд в консолидированный долг и уплачивало бы проценты по этому долгу полноценным рублём. Сумма процентов составила бы свыше 2,5 млрд рублей в год.

Наш довоенный бюджет превышал 3 млрд. Если исключить из него все оборотные суммы обширных государственных предприятий, то он составлял около 2 млрд. Не считая всех тех новых расходов, которые неминуемо возникнут после войны, русскому казначейству при сделанном допущении пришлось бы расходовать после войны ежегодно 2,5 + 2 = 4,5 млрд. А если считать эти неизбежные расходы, то цифру осторожнее поднять до 5 млрд золотых рублей. Посильно ли это для казначейства? Другими словами, какую часть народного дохода составляет эта сумма?

По подсчётам главного экономического комитета народный доход России накануне войны составлял около 16 млрд в год. Эта цифра во всяком случае не преуменьшена, и она не слишком далека от других аналогичных исчислений. Если бы по окончании войны народный доход возвратился к уровню 1913 года, предполагаемый расход в 5 млрд составил бы 30 % его. Но прежнего дохода уже не будет. Нам угрожает утрата территорий, население которых достигает ¹/₈ части всего населения России. Мало того. Мы потеряем территории, которые по благосостоянию своему значительно выше среднего русского уровня. На их долю приходится не ¹/₈ народного дохода, не 2 млрд, а больше. И без них народный доход России составит уже не 16 млрд, а менее 14, может быть, лишь 13. Однако и это не всё. Во время войны не только израсходована часть нашего капитала (мы дальше возвратимся к этому вопросу), упала, кроме того, производительность народного труда. На меньшей территории русский народ в ближайшие годы не будет производить новых ценностей на 13 млрд рублей, и само�� большее, во что позволительно оценивать после войны наше ежегодное производство, это 11-12 млрд золотых рублей. По отношению к этой сумме народного дохода расход в 5 млрд составил бы 40-50 %. Никакой финансист не сумеет взять у населения половину его дохода. Финансовый вопрос не может поэтому разрешиться иначе, как при помощи скрытого банкротства, путём окончательного признания того или иного обесценения кредитного рубля, путём девальвации.

Если бы удалось установить курс кредитного рубля около 25 коп. золотом, удержав в обращении те 20 млрд бумажных денег, которые выпущены Государственным банком, финансовая задача свелась бы к следующему. Нам пришлось бы платить проценты по займам на сумму приблизительно в 30 млрд. Из них около 8 млрд взяты за границей, около 22 получены или должны будут быть получены внутри страны. Так как с обесценением русского рубля будут обесценены и русские займы, то эти 22 млрд составят в прежних полноценных рублях лишь 5,5 млрд. Вместе с 8 млрд нового заграничного долга это составит 13-14 млрд рублей, а проценты на эту сумму — около 700 млн рублей золотом. Это будет огромное бремя, но в таком и даже несколько большем масштабе финансовая проблема в случае восстановления государственного порядка была бы разрешима. Конечно, дело обстояло бы так, если бы мы вышли из всех наших катастроф в январе 1918 года. В новом году всё это может ещё резко измениться.

Финансовая проблема не совпадает с народнохозяйственной. Расход казны и расход народного хозяйства — совершенно разные вещи. Хлеб, съеденный солдатом, с финансовой точки зрения является новой затратой, а с народнохозяйственной точки зрения это прежний расход, ибо солдат съедал свой хлеб и дома. Постройка железной дороги может явиться расходом для казны и приходом для народного хозяйства в смысле увеличения его производительных сил. Говоря, что война обошлась нам в 50 млрд, из коих 8 получены за границей, 12 составляют внутренние краткосрочные и долгосрочные займы, свыше 18 добыты путём выпуска кредитных билетов и остальные ещё не оплачены, мы даём весьма общую, но достаточно верную характеристику финансовых итогов войны. Но мы почти ничего не говорим о народнохозяйственной стороне дела. К сожалению, мы вообще очень немного можем сказать о ней, потому что она остаётся пока малоисследованной.

Длительная война ведёт к израсходованию части национального капитала, в настоящее время это можно считать твёрдо установленным: сперва капитала оборотного, а затем капитала основного. Мы израсходовали за время войны все обычные запасы топлива и сырья, угля, шерсти, хлопка, кожи, железа и пр. Нет статистических данных, по которым можно было бы определить, какой капитал составляли все эти запасы до войны. Но несомненно, во-первых, что для полной работы промышленности они необходимы и, во-вторых, что их не скоро удастся восстановить. Позднее, чем стало обнаруживаться израсходование сырья, проявилась трата основного капитала: неремонтированных зданий, усиленно работавших машин и станков. И здесь нельзя дать даже приблизительные цифры. Но ясно, что за 3,5 года этот расход не может быть ничтожен, и в некоторых отраслях он был, несомненно, огромен. Больше чем какая-либо иная отрасль хозяйства пострадали наши железнодорожные предприятия. Интенсивное использование путей и подвижного состава сказалось на состоянии железнодорожного хозяйства уже задолго до революции. В последние 10 месяцев приходилось говорить не об усиленном использовании, а о систематическом и варварском уничтожении. Если до войны министерство путей сообщения заявляло, что для полного оборудования запущенной рельсовой сети ему необходимо произвести расход в 1 млрд рублей, то по��ле войны потребуется несколько «золотых» миллиардов, чтобы привести в порядок вотчину «Викжеля». Наконец, в 1917 году к прежним формам сокращения национального капитала присоединились гражданская война и погромы. Если Карл V говорил, что в его империи не заходит солнце, то Ленин с ещё большим правом может утверждать, что в его социализированных землях не потухает зарево пожаров. Ценность того капитала, который вложен в помещичьи хозяйства, даже в условиях нашей земледельческой культуры очень велика. Погромы постепенно приближают её к нулевому пределу.

Сокращение народного капитала было бы менее страшно, если бы перед нами раскрывалась одна из двух возможностей: получить существенную помощь из-за границы в виде кредита или быстро воссоздать затраченное благодаря росту производительности труда в связи с тем психологическим сдвигом, который может явиться результатом напряжённой войны. По-видимому, обе возможности для нас одинаково закрыты.

Свободных капиталов после войны всюду будет немного. Все страны быстрого и значительного накопления богатств участвуют в войне. Весьма вероятно, что лишь Соединённые Штаты Северной Америки по окончании войны смогут ещё выступить на международном денежном рынке в качестве сильного кредитора. Но искателей кредита будет много. Большие государства с хорошей политической организацией, твёрдым порядком, интеллектуально высоко стоящим населением, вполне надёжным хозяйственным будущим находятся в их числе. Если при условии верности союзникам и государственной благоустроенности мы могли бы ещё рассчитывать на некоторую долю в будущем «кредитном» фонде, то теперь наши шансы на помощь становятся совершенно ничтожными и, может быть, нам долгое время будут давать лишь столько, сколько необходимо для уплаты процентов по иностранным долгам. Нам остаётся надеяться лишь на самих себя.

Увы! Это плохая надежда, по крайней мере, в ближайшее время. Беда наша не только в том, что мы разрушили и продолжаем разрушать свои богатства, а в том ещё, что мы утратили желание создавать. Развращающий лозунг бесплатного наделения землёй стал знамением времени. Самое характерное для экономики революции заключается именно в том, что господствовавшая, да и теперь ещё наиболее многочисленная, партия пропагандировала идею о связи благосостояния не с производительностью труда, а с успешностью захвата. Богатство есть, его надо только взять, все могут быть счастливы, стоит только издать надлежащий закон. На улицах, на рынках, в вагонах, в мастерских, в советах и комитетах — всюду господствует одна идея: надо взять богатство у имущих и распределить, и вся задача добывания хлеба насущного будет этим разрешена. Недаром уже в первые месяцы революции появились группы, объявившие 8-часовой рабочий день буржуазным предрассудком, и недаром стремительное падение производительности труда и кормление за государственный счёт стали важнейшей и губительнейшей характеристикой революции.

Человек создаёт богатства, и он может быстро воссоздать разрушенное безумием. Но безумие прочно овладело Россией, и покуда оно не пройдёт не только во внешних политических формах, но и в глубине человеческой души — нам нечего и думать об экономическом преуспеянии: до тех пор наш удел — варваризация.

«Русские Ведомости», 3 (16) января 1918 года, № 1, с. 3-4.

Стр. 99. «Наш государственный корабль, как лодка захваченного вихрем рыбака в мрачном и фантастическом рассказе Эдгара По с головокружительной быстротой скользит в бездну…» — Имеется в виду рассказ Эдгара По «Низвержение в Мальстрем» (A Descent into the Maelstrom), опубликованный в 1841 году.

Стр. 104. «На улицах, на рынках, в вагонах, в мастерских, в советах и комитетах — всюду господствует одна идея: надо взять богатство у имущих и распределить, и вся задача добывания хлеба насущного будет этим разрешена.» — Ср. у М. А. Булгакова в «Собачьем сердце» (1925) ответ Шарикова на вопрос Ф. Ф. Преображенского: «Да что тут предлагать?.. А то пишут, пишут… Конгресс, немцы какие-то… Голова пухнет. Взять всё, да и поделить…».