Злоба врагов редактора «Московских Ведомостей»... (Катков)

В борьбе с нами противные партии употребляют тактику, которая особенно хорошо характеризует их. Они прикидываются обиженными и вопиют о привилегиях, которые будто бы нам предоставлены в печати. Мы будто бы пользовались всегда свободою мнения и слова, которой будто бы они были лишены. Но не только свободою, мы будто бы пользовались громадною властью, каким-то образом нами захваченною. Мы будто бы, как Гамбетта, стояли за министрами и властвовали над советами правительства и нередко, вопреки всем усилиям правительственных лиц, направляли дела в нашем смысле. Мы будто сменяли и назначали правительственных лиц. Покойный барон Фиркс доказывал в нарочито для сего написанной книге, что именно мы в 1863 году назначили Муравьева генерал-губернатором в Вильну. Трактуя нас хуже чем преступников, крича караул, призывая на нас полицию и оглашая нас врагами правительства, наши противники в то же время приписывают нам какую-то трансцендентальную власть над всякою властью. В одном петербургском органе общественного обмана, именуемого у нас общественным мнением, маневр, о котором мы сейчас говорили, дошел до крайних пределов. Мы когда-то выразились, что будучи верноподданными государя, не считаем себя, однако, верноподданными министров. «Голос», припоминая эти слова наши, дает знать, что, в свою очередь, он не желает быть нашим верноподданным.

Так как обман потому и обман, что старается придать себе вид правды, то любопытно раскрыть, в чем смысл этого маневра. Повинимся: мы действительно пользуемся громадною привилегией, но мы получили ее не от кого иного, как от наших противников. Они сами отказались в нашу пользу от выгод, содержащихся в формуле 2 х 2 = 4 и А есть А. Все, что нами когда-либо утверждалось и отрицалось, приходило к этой формуле как к своему последнему выражению. Это действительно всевластный закон, против которого ничего не поделаешь, пред которым приходится, в конце концов, смиряться даже петербургским бюрократам, как бы после Плевны. Что бы вы ни говорили, как бы ни путали, если в последнем анализе у вас выходит, что А не есть А и дважды два не четыре, то надо покориться… Это закон неумолимо деспотический.

Мы полагаем, что всякий честный человек, способный иметь свое мнение, в делах своей страны должен руководствоваться своим гражданским долгом и во что бы то ни стало говорить и действовать по совести и крайнему разумению. Весьма естественно русскому гражданину желать и требовать, чтобы дела в его стране направлялись в видах ее государственной пользы. Мы не только никому не препятствуем, мы всех приглашаем следовать этим путем, опережать нас и с большим, чем мы, умением и успехом способствовать развитию истинно национальной политики в делах как внутренних, так и международных. Но те, кому нравится другой путь, мыслители и деятели, сознательно или бессознательно следующие путем обмана, при всей откровенности, с какою они высказываются и действуют, не всегда находят удобным прямо посягать на предметы, долженствующие быть вне всякого спора среди русских людей. И вот противные партии свою злобу переносят на людей, которым сами они уступили привилегию логики, чести и правды. Не к нам, собственно, относятся проклятия, которыми наши противники осыпают нас. Мы не так самолюбивы, чтобы честь эту приписывать лично себе: злоба относится к тем началам, которые для русской партии в России обязательны и священны. Наши враги перестали бы заниматься нами, как только окончательно убедились бы, что дела наши буду�� следовать мнению, что дважды два не четыре. Чтоб удовлетворить и успокоить их, надо, чтобы правительство наше руководилось таким мнением. Вот почему политические плуты всячески стараются уверять людей во власти, что достоинство их требует поступать вопреки своему долгу и смыслу, лишь бы только не быть одного с нами мнения.

Впервые опубликовано: «Московские ��едомости». 1881. 10 апреля. № 100.