Будущая порода людей (Бульвер-Литтон; Ахматова)/1875 (ДО)

Глава  I · II · III · IV · V · VI · VII · VIII · IX · X · XI · XII · XIII · XIV · XV · XVI · XVII · XVIII · XIX · XX · XXI · XXII · XXIII · XXIV · XXV · XXVI · XXVII · XXVIII · XXIX

Я уроженецъ *** въ Американскихъ Соединенныхъ Штатахъ. Мои предки переселились изъ Англіи въ царствованіе Карла II, и мой дѣдъ отличился въ войнѣ за независимость. Поэтому мои родные пользовались высокимъ общественнымъ положеніемъ по праву происхожденія и, будучи также богаты, считались неспособными для общественной службы. Отецъ мой разъ былъ кандидатомъ въ члены конгреса, но былъ въ прахъ побѣжденъ своимъ портнымъ. Послѣ этого онъ мало вмѣшивался въ политику и больше жилъ въ библіотекѣ. Я былъ старшій изъ трехъ сыновей и посланъ шестнадцати лѣтъ въ старую отчизну, отчасти для окончанія литературнаго образованія, отчасти для начала коммерческаго образованія въ торговой фирмѣ въ Ливерпулѣ. Отецъ мой умеръ вскорѣ послѣ того, какъ мнѣ минуло двадцать-одинъ годъ, и оставшись съ хорошимъ состояніемъ, имѣя наклонность къ путешествіямъ и приключеніямъ, я отказался на время отъ погони за всемогущими долларами и пустился странствовать по свѣту.

Въ 18-- я былъ въ ***, и инженеръ, съ которымъ я познакомился, пригласилъ меня осмотрѣть копь, въ которой онъ занимался.

Читатель пойметъ прежде, чѣмъ кончитъ этотъ разсказъ, по какой причинѣ я скрылъ всѣ примѣты округа, о которомъ пишу, и можетъ быть поблагодаритъ за то, что я воздержался отъ описанія, которое могло бы позволить его узнать.

Позвольте же мнѣ сказать вкратцѣ, что я сопровождалъ инженера въ копь и такъ сильно былъ очарованъ ея мрачными чудесами, такъ заинтересованъ изслѣдованіями моего друга, что остался въ окрестностяхъ и ежедневно впродолженіи нѣсколькихъ недѣль спускался въ склепы и галереи, вырытые природою и искусствомъ подъ поверхностью земли. Инженеръ былъ убѣжденъ, что еще болѣе богатые запасы минеральныхъ сокровищъ, чѣмъ были открыты до-сихъ-поръ, будутъ найдены въ новой шахтѣ, начатой по его распоряженіямъ. Опустившись въ эту шахту, мы однажды наткнулись на пропасть съ зазубренными и обнаженными боками, словно треснувшую въ какой-нибудь отдаленный періодъ отъ волканическихъ огней. Въ эту пропасть пріятель мой велѣлъ спустить себя въ вагонѣ, испробовавъ прежде атмосферу, безопаснымъ фонаремъ. Онъ оставался въ пропасти около часа. Вернувшись, онъ былъ очень блѣденъ и съ тревожнымъ, задумчивымъ выраженіемъ лица, вовсе не похожимъ на его обыкновенное выраженіе, открытое, веселое, безбоязненное.

Онъ сказалъ вкратцѣ, что спускъ показался ему не безопасенъ и что онъ не поведетъ ни къ какимъ результатамъ; бросивъ всѣ работы въ этой шахтѣ, мы вернулись къ болѣе знакомымъ частямъ копи.

Весь этотъ день инженеръ казался озабоченъ какой-то неотступной мыслью. Онъ былъ необыкновенно молчаливъ и въ глазахъ его было испуганное, изумленное выраженіе, какъ въ глазахъ человѣка, видѣвшаго привидѣніе.

Вечеромъ, когда мы сидѣли одни въ квартирѣ, которую занимали вмѣстѣ возлѣ копи, я сказалъ моему другу:

— Скажите мнѣ откровенно, что вы видѣли въ этой пропасти? Я увѣренъ, что это было что-нибудь страшное и ужасное. Что бы это ни было, оно оставило въ вашей душѣ какое-то сомнѣніе. Въ такихъ случаяхъ умъ хорошо, а два лучше. Будьте откровенны со мною.

Инженеръ долго уклонялся отъ моихъ разспросовъ; но пока говорилъ, онъ безсознательно попивалъ водку до такой степени, къ какой не привыкъ, потому что онъ былъ весьма воздержный человѣкъ и его сдержанность постепенно уменьшалась. Тотъ, кто хочетъ оставаться сосредоточеннымъ въ самомъ себѣ, долженъ подражать безсловеснымъ животнымъ и пить только воду. Наконецъ онъ сказалъ:

— Я разскажу вамъ все. Когда вагонъ остановился, я очутился на вершинѣ скалы, а подо мною пропасть, принимая косвенное направленіе, спускалась до значительной глубины, темноту которой мой фонарь не могъ проникнуть. Но, къ моему великому удивленію, сквозь нея кверху струился постоянный, яркій свѣтъ. Неужели это волканическій огонь? Въ такомъ случаѣ, конечно, я почувствовалъ бы жаръ. Но если въ этомъ было сомнѣніе, то для нашей общей безопасности чрезвычайно важно было это разъяснить. Я осмотрѣлъ бока спуска и увидалъ, что могу отважиться спуститься по неправильнымъ выступамъ или закраинамъ, по-крайней-мѣрѣ, до нѣкоторой степени. Я вышелъ изъ вагона и полѣзъ внизъ. По мѣрѣ того, какъ я приближался къ свѣту, пропасть дѣлалась шире и наконецъ я увидалъ, къ моему невыразимому удивленію, широкую, ровную дорогу на днѣ пропасти, освѣщенную, на сколько могло простираться зрѣніе, искусственными газовыми фонарями, разставленными въ большихъ промежуткахъ, какъ бы на улицѣ большого города, и я смутно слышалъ вдали говоръ человѣческихъ голосовъ. Я знаю, разумѣется, что въ этомъ округѣ нѣтъ другихъ соперничествующихъ рудокоповъ. Чьи же могли быть эти голоса? Чьи руки могли уравнять эту дорогу и разставить эти фонари? Мною начало овладѣвать суевѣрное мнѣніе, свойственное рудокопамъ, что гномы или черти живутъ въ нѣдрахъ земли. Я задрожалъ при мысли спускаться далѣе и встрѣтиться съ жителями этой нижней долины. Я не могъ этого сдѣлать безъ веревокъ, такъ какъ съ того мѣста, до котораго я достигъ бока скалы пошли круто, гладко и прямо. Я воротился назадъ съ нѣкоторымъ затрудненіемъ. Теперь я сказалъ вамъ все.

— Хотите спуститься опять?

— Слѣдовало бы. Но я чувствую, какъ-будто не осмѣлюсь на это.

— Надежный товарищъ облегчаетъ путь и удвоиваетъ мужество. Я отправлюсь съ вами. Мы возьмемъ съ собою веревки, достаточно длинныя и крѣпкія… и — извините — вы не должны болѣе пить сегодня. Наши руки и ноги должны быть завтра тверды и крѣпки.

Утромъ нервы моего друга окрѣпли и любопытство волновало его не менѣе меня; можетъ быть даже и болѣе, потому что онъ очевидно вѣрилъ своему разсказу, а я значительно сомнѣвался въ немъ; не то, чтобы онъ умышленно способенъ былъ сказать ложь, но мнѣ казалось, что онъ находился подъ вліяніемъ одной изъ тѣхъ галлюцинацій, которыя овладѣваютъ нашей фантазіей или нашими нервами въ уединенныхъ, непривычныхъ мѣстахъ, въ которыхъ мы придаемъ формы безобразнымъ и звуки нѣмымъ веществамъ.

Мы выбрали шесть ветерановъ-рудокоповъ наблюдать за нашимъ спускомъ, и въ вагонѣ, въ которомъ могло помѣститься только по одному, инженеръ спустился первый; когда онъ добрался до закраины, на которой прежде останавливался, вагонъ приподнялся для меня. Я скоро присоединился къ нему. Мы взяли съ собою пукъ крѣпкихъ веревокъ.

Свѣтъ поразилъ глаза мои, какъ наканунѣ глаза моего друга. Пустота, въ которую онъ проходилъ, діагонально спускалась; этотъ свѣтъ казался мнѣ обширнымъ, атмосферическимъ, не похожимъ на огонь, но мягкимъ и серебристымъ, какъ отъ сѣверной звѣзды. Выйдя изъ вагона, мы спустились одинъ за однимъ довольно легко, благодаря выступамъ на боку, пока не дошли до того мѣста, гдѣ мой другъ прежде останавливался и гдѣ выступъ былъ довольно великъ для того, чтобы мы могли стать рядомъ. Съ этого мѣста пропасть быстро расширялась въ родѣ нижняго конца широкой воронки и я ясно увидалъ долину, дорогу, фонари, описанные моимъ товарищемъ. Онъ не преувеличилъ ничего. Я слышалъ звуки, слышанные имъ — смѣшанный, непонятный говоръ какъ бы человѣческихъ голосовъ и глухой топотъ ногъ. Напрягая зрѣніе, я ясно увидалъ вдали очеркъ какого-то большого зданія. Это не могла быть природная скала; это было слишкомъ симметрично, съ огромными египетскими колоннами, и все это было освѣщено изнутри. Со мною былъ маленькій карманный телескопъ и съ помощью его я могъ различить возлѣ упомянутаго мною зданія двѣ фигуры, показавшіяся человѣческими, хотя я не могъ быть увѣренъ. Во всякомъ случаѣ это были фигуры живыя, и обѣ исчезли внутри зданія. Мы привязали конецъ веревки, принесенный нами, ��ъ выступу, на которомъ стояли, съ помощью скобокъ и крючковъ, которые взяли съ собою такъ же, какъ и другіе необходимые инструменты.

Мы почти молча исполняли нашу работу. Мы трудились какъ люди боящіеся говорить другъ съ другомъ. Прикрѣпивъ къ выступу одинъ конецъ веревки, мы спустили другое, къ которому привязали обломокъ скалы, лежавшій внизу на разстояніи пятидесяти футъ. Я былъ моложе и проворнѣе моего товарища, и такъ какъ служилъ въ дѣтствѣ на кораблѣ, то для меня эти вещи были знакомѣе чѣмъ для него. Шепотомъ просилъ я его пустить впередъ, такъ чтобы когда я спущусь на землю, то могъ подержать веревку пока онъ будетъ спускаться. Я благополучно спустился внизъ и тогда началъ спускаться инженеръ. Но едва онъ спустился на десять футъ, какъ, веревка, которую мы считали крѣпко привязанной, оторвалась, или должно быть скала оказалась вѣроломною и обрушилась отъ натуги; несчастный свалился внизъ прямо къ моимъ ногамъ; при паденіи его, обломокъ скалы, къ счастью небольшой, отскочилъ въ меня, на время оглушивъ меня. Когда опомнился, я увидалъ моего спутника, безжизненной массой около меня, жизнь совершенно угасла въ немъ. Пока я наклонился надъ его тѣломъ съ горемъ и ужасомъ, я услыхалъ возлѣ себя странный звукъ, нѣчто между храпѣніемъ и шипѣніемъ; инстинктивно обернувшись къ той сторонѣ, откуда онъ раздавался, я увидалъ, что изъ темной расщелины скалы высунулась огромная и страшная голова съ открытой челюстью и тусклыми, призрачными, алчными глазами — голова чудовищнаго пресмыкающагося, похожаго на крокодила или аллигатора, но гораздо больше всякаго большого существа такого рода, какого мнѣ случалось видѣть въ моихъ путешествіяхъ. Я вскочилъ, и опрометью бросился бѣжать по долинѣ. Наконецъ я остановился, устыдившись моего паническаго страха и бѣгства, и вернулся на то мѣсто, на которомъ оставилъ тѣло моего друга. Оно исчезло; безъ сомнѣнія, чудовище уже утащило его въ свою берлогу и сожрало. Веревка и крюкъ всѣ еще лежали тамъ, гдѣ упали, но это не давало мнѣ возможности воротиться; невозможно было прикрѣпить ихъ къ верхней скалѣ, а бока скалы были слишкомъ круты и гладки для того, чтобы на нихъ могъ вскарабкаться человѣкъ. Я былъ одинъ въ этомъ странномъ мірѣ, въ нѣдрахъ земли.

Медленно и осторожно шелъ я по пустынной и освѣщенной фонарями дорогѣ къ большому зданію, описанному мною. Сама дорога казалась въ родѣ большаго альпійскаго прохода, окаймленнаго скалистыми горами, звѣно которыхъ составляла та гора, въ пропасть которой я спустился. Съ лѣвой стороны лежала большая долина, представившая моимъ изумленнымъ глазамъ несомнѣнные признаки искусства и воздѣлыванія. Тутъ были поля, покрытыя странной растительностью, какой я не видывалъ на землѣ; цвѣтъ былъ не зеленый, а скорѣе тускло свинцовый или золотистокрасный.

Были озера и ручейки съ искусственно сдѣланными берегами; въ нѣкоторыхъ была чистая вода, другая сіяла въ родѣ нефти. По правую мою руку овраги и ущелья раскрывались между скалъ съ проходами, очевидно построенными искусствомъ, и окамленные деревьями, по большей части гигантскаго папоротника съ чрезвычайно разнообразными пушистыми листьями и стеблями похожими на пальмовые. Другіе болѣе походили на сахарный тростникъ, но были выше и съ большими гроздами цвѣтовъ; другіе опять имѣли форму огромныхъ грибовъ съ короткими, толстыми стеблями, поддерживающими широкія вершины, съ которыхъ или возвышались, или опускались длинныя тонкія вѣтви. Вся мѣстность позади, впереди и около меня, насколько могло простираться зрѣніе была освѣщена безчисленными фонарями. Этотъ міръ безъ солнца былъ свѣтелъ и тепелъ, какъ итальянскій ландшафтъ въ полдень, но воздухъ былъ менѣе удушливъ, жаръ мягче. Въ мѣстности, находившейся предо мною, также были признаки населенія. Я могъ примѣтить вдали, на берегахъ озера или ручья, на возвышеніяхъ, среди растительности зданія которыя конечно должны были служить жилищемъ людямъ. Я могъ даже различить, хотя очень далеко, фигуры, казавшіяся мнѣ человѣческими; онѣ двигались среди ландшафта. Когда я остановился присмотрѣться, я увидалъ въ право скользящую быстро по воздуху маленькую лодочку на парусахъ, похожихъ на крылья. Она скоро скрылась изъ вида, спустившись въ тѣнистый лѣсъ. Прямо надо мною неба не было, а только вертепистая кровля. Эта кровля становилась все выше и выше вдали, пока сдѣлалась непримѣтна, какъ туманная атмосфера, образовавшаяся подъ нею.

Продолжая мою прогулку, я испугалъ — изъ-за куста, похожаго на большую кучу морскихъ травъ, перемѣшанныхъ съ кустарникомъ, похожимъ на папоротникъ, и съ растеніями съ широкими листьями такой формы, какъ алоэ или иглистая груша — любопытное животное, величиною и формою похожее на оленя. Но такъ какъ, отпрыгнувъ на нѣсколько шаговъ, оно обернулось и съ любопытствомъ посмотрѣло на меня, я примѣтилъ, что оно вовсе непохоже на породу оленей; распространенныхъ на землѣ, но тотчасъ напомнило мнѣ гипсовый слѣпокъ, видѣнный мною въ какомъ-то музеѣ, породы лосей, существовавшихъ до потопа. Существо это казалось довольно ручнымъ и, посмотрѣвъ на меня минуты двѣ, начало щипать странную траву безбоязненно и беззаботно.

Я скоро подошелъ къ зданію. Да, оно было сдѣлано руками и высѣчено частью изъ большой скалы. Я предполагалъ съ перваго взгляда, что оно принадлежало къ самымъ раннимъ формамъ египетской архитектуры. Спереди были громадныя колонны съ капителями, которыя, когда подошелъ ближе, я нашелъ красивѣе и прихотливѣе, чѣмъ дозволяетъ египетская архитектура. Какъ коринѳскія капители подражаютъ листьямъ оканта, такъ капители этихъ колоннъ подражали листьямъ сосѣдней съ ними растительности, нѣкоторые алоэ, нѣкоторые папоротнику. Изъ зданія вдругъ вышла фигура человѣческая; человѣческая: ли была она? Она стояла на широкой дорогѣ и смотрѣла вокругъ, увидала меня и подошла. Она остановилась въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня; неописанный ужасъ и трепетъ овладѣли мною, приковавъ ноги мои къ землѣ. Фигура эта напомнила мнѣ символическія изображенія генія или демона на этрусскихъ вазахъ или на стѣнахъ восточныхъ гробницъ — изображенія, заимствующія очертанія у человѣка, а между тѣмъ другой породы. Она была высока, но не какъ гиганты, высока какъ самые высокіе люди, но ниже роста гигантовъ.

Она покрыта была болѣе всего широкими крыльями, сложенными на груди и доходившими до колѣнъ; остальная одежда ея состояла изъ тюники и штиблетъ какого-то тонкого, волокнистаго матеріала. На головѣ было нѣчто въ родѣ тіары, сіявшей драгоцѣнными камнями, а въ правой рукѣ она держала тонкую трость изъ блестящаго металла, въ родѣ полированной стали. Но лицо! Это лицо ужаснуло и испугало меня. Это было лицо человѣка, но типа вовсе не похожаго на извѣстную намъ породу. Ближе всего подходило оно къ изображенію сфинкса: такъ правильно было оно въ своей спокойной, умственной, таинственой красотѣ. Цвѣтъ лица былъ особенный, болѣе похожій на краснокожаго, чѣмъ на всякій другой видъ нашей породы, а между тѣмъ не совсѣмъ такой — болѣе богатаго и мягкаго оттѣнка, съ большими черными глазами, глубокими и блестящими, и съ бровями дугой, въ видѣ полукруга. Лицо было безбородое, но что-то въ его наружности, хотя выраженіе было спокойно и черты прекрасны, возбуждало, тотъ инстинктъ опасности, который возбуждаетъ видъ тигра или змѣи. Я чувствовалъ, что этотъ человѣкоподобный образъ одаренъ силами враждебными человѣку. Когда эта фигура приблизилась ко мнѣ, по мнѣ пробѣжалъ холодный трепетъ. Я упалъ на колѣна и закрылъ руками лицо.

Со мной заговорилъ голосъ — очень тихій и очень музыкальный — на языкѣ, изъ котораго я не могъ понять ни слова, но онъ уничтожилъ мои опасенія. Я отнялъ руки отъ лица и посмотрѣлъ. Незнакомецъ (я едва могу рѣшиться назвать его человѣкомъ) смотрѣлъ на меня глазами, какъ-будто хотѣвшими прочесть самую глубину моего сердца. Потомъ онъ положилъ свою лѣвую руку на мой лобъ, а тростью въ правой рукѣ тихо дотронулся до моего плеча. Дѣйствіе этого двойного прикосновенія было магическое. Вмѣсто моего прежняго ужаса мною овладѣло чувство удовольствія и радости, увѣренности въ самого себя и въ существо, находившееся предо мною. Я всталъ и заговорилъ на моемъ родномъ языкѣ. Онъ слушалъ меня съ очевиднымъ вниманіемъ, но съ легкимъ удивленіемъ на лицѣ, и покачалъ головой, какъ-бы показывая, что не понимаетъ меня. Потомъ онъ взялъ меня за руку и молча повелъ къ зданію. Входъ былъ отворенъ — или, лучше сказать, двери вовсе не было. Мы вошли въ огромную переднюю, освѣщенную такимъ же свѣтомъ, какъ и снаружи, но разливающимъ благовонный запахъ. Полъ былъ изъ широкихъ мозаиковыхъ плитъ, изъ драгоцѣнныхъ металловъ и отчасти покрытъ ковромъ, похожимъ на цыновку. Тихая музыка какихъ-то невидимымъ инструментовъ какъ-будто естественно принадлежала этому мѣсту, какъ звукъ журчащей воды принадлежитъ къ скалистому ландшафту, а чириканье птицъ къ вешнимъ рощамъ.

Фигура въ одеждѣ, болѣе простой чѣмъ мой проводникъ, но такого же фасона, стояла неподвижно у порога. Проводникъ мои дотронулся до нея два раза своей тростью и привелъ въ быстрое и скользящее движеніе; она тихо задвигалась по полу. Посмотрѣвъ на нее, я увидалъ, что это не живое существо, а механическій автоматъ. Можетъ быть, прошло минуты двѣ послѣ того какъ она исчезла въ отверзтіи безъ дверей, полузакрытое занавѣсями на другомъ концѣ передней, когда въ то же самое отверзтіе вошелъ мальчикъ лѣтъ двѣнадцати, съ чертами очень похожими на черты моего проводника, такъ что они очевидно казались сыномъ и отцомъ. Увидѣвъ меня, ребенокъ вскрикнулъ и поднялъ трость, похожую на ту, которая была въ рукахъ у моего проводника, какъ-бы съ угрозой. По одному слову старшаго, онъ опустилъ ее. Они поговорили между собой нѣсколько минутъ, разсматривая меня все время. Ребенокъ дотронулся до моего платья, погладилъ лицо съ очевиднымъ любопытствомъ, издавъ звукъ похожій на смѣхъ, но болѣе сдержанной веселости, чѣмъ нашъ смѣхъ. Вдругъ крыша передней раскрылась и спустилась платформа, очевидно сдѣланная въ-родѣ подъемныхъ лѣстницъ въ гостинницахъ и кладовыхъ для того, чтобы подниматься изъ одного этажа въ другой.

Незнакомецъ сѣлъ самъ, посадилъ ребенка на платформу и знакомъ велѣлъ мнѣ сдѣлать то же самое, что я и сдѣлалъ. Мы поднимались быстро и безопасно, и вышли въ корридорѣ съ дверями съ каждой стороны.

Въ одну изъ этихъ дверей меня ввели въ комнату, убранную съ восточнымъ великолѣпіемъ; стѣны были обшиты тонкимъ деревомъ, металлами и необдѣланными драгоцѣнными каменьями. Подушекъ и дивановъ было множество; отверзтія для оконъ были, но безъ стеколъ, и доходили до пола; проходя мимо, я примѣтилъ, что эти отверзтія вели на обширные балконы и возвышались надъ освѣщенными ландшафтами. Въ клѣткахъ, висѣвшихъ на потолкѣ, сидѣли птицы странной формы, съ яркими перьями, которыя при нашемъ входѣ запѣли вродѣ нашихъ снигирей. Восхитительное благоуханіе изъ золотыхъ жаровенъ изящнаго чекана наполняло воздухъ. Нѣсколько автоматовъ, въ-родѣ того, котораго я видѣлъ, стояли безмолвно и неподвижно у стѣнъ. Незнакомецъ посадилъ меня возлѣ себя на диванѣ и опять заговорилъ со мною, и я опять заговорилъ, но мы все-таки не понимали другъ друга.

Но теперь я началъ чувствовать дѣйствіе удара, полученнаго мною отъ обломка обрушившейся скалы, гораздо сильнѣе, чѣмъ чувствовалъ до-сихъ-поръ.

Мною овладѣло ощущеніе дурноты и слабости, сопровождаемое сильной, пронзительной болью въ головѣ и шеѣ. Я откинулся на спинку дивана и старался напрасно удержать стонъ. При этомъ ребенокъ, который до этихъ поръ глядѣлъ на меня, съ недовѣріемъ или отвращеніемъ, сталъ возлѣ меня на колѣна, чтобы поддержать меня, взялъ въ обѣ свои руки мою руку, дотронулся до моего лба и тихо на него дышалъ. Чрезъ нѣсколько минутъ боль моя прекратилась; сонное, счастливое спокойствіе овладѣло мною; я заснулъ.

Какъ долго оставался въ этомъ положеніи я не знаю, но когда проснулся, я почувствовалъ, что оправился совершенно. Глаза мои увидали группу безмолвныхъ фигуръ, сидѣвшихъ около меня съ серьезностью и спокойствіемъ восточныхъ жителей; всѣ были болѣе или менѣе похожи на перваго незнакомца; тѣ же самыя крылья, та же самая одежда, тѣ же самыя сфинксоподобныя черты, съ глубокими, черными глазами, съ цвѣтомъ лица какъ у краснокожихъ, а болѣе всего съ типомъ той же самой породы — породы похожей на человѣческую, но несравненно сильнѣе по формѣ и величественнѣе по наружности, и внушающую то же самое невыразимое чувство страха. А между-тѣмъ каждая физіономія была кротка, спокойна и даже имѣла ласковое выраженіе. Довольно странно показалось мнѣ, что въ этомъ самомъ спокойствіи и въ этомъ самомъ благодушіи заключалась тайна страха, внушаемаго физіономіями. Это происходило отъ отсутствія линій и тѣней, оставляемыхъ заботами, горестями, страстями и грѣхомъ на лицахъ людей, какъ бываетъ на лицахъ статуй боговъ, или какимъ въ глазахъ осиротѣлыхъ христіанъ кажется спокойное чело мертвеца.

Я почувствовалъ теплую руку на моемъ плечѣ; это была рука ребенка. Въ глазахъ проглядывали какое-то надменное состраданіе и нѣжность, съ какими мы смотримъ на страданія птицы или бабочки. Я задрожалъ отъ этого прикосновенія — я задрожалъ отъ этого взгляда. Мною овладѣло смутное впечатлѣніе, что еслибъ этотъ ребенокъ захотѣлъ, то онъ могъ бы убить меня, какъ человѣкъ можетъ убить птицу или бабочку. Ребенка, казалось, огорчило мое отвращеніе; онъ отошелъ отъ меня и сталъ у окна. Другіе продолжали разговаривать тихимъ голосомъ между собою и по взглядамъ ихъ на меня я могъ примѣтить, что былъ предметомъ ихъ разговора. Въ особенности одинъ какъ-будто настаивалъ на какомъ-то предложеніи, касавшемся меня, съ человѣкомъ, съ которымъ я встрѣтился прежде всѣхъ, а тотъ движеніями своими какъ-будто соглашался на это, какъ вдругъ ребенокъ отошелъ отъ окна, сталъ между мною и другими фигурами, какъ-бы защищая меня, и заговорилъ быстро и горячо. По какому-то инстинкту я почувствовалъ, что ребенокъ, котораго я прежде опасался, проситъ за меня. Прежде чѣмъ онъ пересталъ говорить, другой незнакомецъ вошелъ въ комнату. Онъ казался старше другихъ хотя не очень старъ: физіономія его, не такая спокойная, какъ ихъ, хотя съ такими же правильными чертами, показалась мнѣ болѣе приближающейся къ человѣческой. Онъ спокойно выслушалъ слова, сказанныя ему прежде моимъ проводникомъ, потомъ двумя другими и наконецъ ребенкомъ потомъ обернулся ко мнѣ и заговорилъ со мною, не словами, а знаками и движеніями. Мнѣ показалось, что я совершенно понялъ ихъ, и не ошибся. Я понялъ, что онъ спрашиваетъ, откуда я. Я протянулъ руку и указалъ на дорогу, по которой я пришелъ отъ пропасти; потомъ мнѣ пришла въ голову мысль. Я вынулъ записную книжку и набросалъ на пустомъ листѣ грубый эскизъ закраины скалы, веревку и себя, уцѣпившагося за нее; потомъ нижнюю скалу, голову пресмыкающагося и безжизненное тѣло моего друга. Я далъ эти первобытные гіероглифы тому, кто спрашивалъ меня, и тотъ, осмотрѣвъ ихъ съ серьезнымъ видомъ, передалъ своему ближайшему сосѣду, и такимъ образомъ это обошло всю группу. Существо, прежде всѣхъ встрѣченное мною, сказало тогда нѣсколько словъ, и ребенокъ, который подошелъ и смотрѣлъ на мой рисунокъ, кивнулъ головой, какъ бы понимая его значеніе, и вернувшись къ окну, распустилъ крылья, привязанныя къ его тѣлу, стряхнулъ ихъ раза два и вылетѣлъ въ окно. Я съ изумленіемъ вскочилъ и поспѣшилъ къ окну. Ребенокъ былъ уже на воздухѣ, поддерживаемый крыльями, которыми онъ не махалъ какъ птица, но которыя возвышались надъ головой его и, повидимому, поднимали его вверхъ безъ малѣйшаго его усилія. Его полетъ казался такъ же быстръ, какъ и орлиный, и я примѣтилъ, что онъ летитъ къ той скалѣ, съ которой я спустился и которая виднѣлась ясно въ блестящей атмосферѣ. Чрезъ нѣсколько минутъ онъ вернулся, влетѣлъ въ тоже отверзтіе, изъ котораго вылетѣлъ, и бросилъ на полъ веревку и крюкъ, оставленные мною, когда я спустился со скалы. Присутствующія существа размѣнялись нѣсколькими тихими словами; одинъ дотронулся до автомата, который выскользнулъ изъ комнаты; потомъ, пришедшій послѣ всѣхъ и объяснявшійся со мною знаками, всталъ, взялъ меня за руку и вывелъ въ корридоръ. Тамъ ожидала насъ платформа, на которой я поднимался; мы сѣли на нее и спустились въ нижнюю переднюю. Мой новый спутникъ, все держа меня за руку, вывелъ изъ зданія на улицу (такъ сказать), разстилавшуюся предъ нами, съ зданіями каждой стороны, отдѣленными одно отъ другого садами, пестрѣвшими богатой растительностью и странными цвѣтами. Въ этихъ садахъ, раздѣленныхъ одинъ отъ другого низкими стѣнами, и на дорогѣ медленно прохаживались фигуры похожія на тѣ, которыхъ я видѣлъ. Нѣкоторые прохожіе, примѣтивъ меня, приблизились къ моему проводнику, очевидно по ихъ тону, взглядамъ и движеніямъ спрашивали его обо мнѣ. Чрезъ нѣсколько минутъ около насъ собралась толпа, разсматривая меня съ большимъ любопытствомъ, какъ-будто какого-то рѣдкаго дикаго звѣря. Однако, даже удовлетворяя свое любопытство, они сохраняли серьезное и вѣжливое обращеніе, и размѣнявшись нѣсколькими словами съ моимъ проводникомъ, который показался мнѣ недоволенъ препятствіемъ нашему пути, они отошли съ величественнымъ наклоненіемъ головы и продолжали свои путь съ спокойнымъ ровнодушіемъ На половинѣ этой улицы мы остановились у зданія, отличавшагося отъ тѣхъ, мимо которыхъ мы проходили до-сихъ-поръ, тѣмъ, что оно составляло три стороны обширнаго двора, съ высокими пирамидальными башнями по угламъ; въ открытомъ пространствѣ между боками былъ кругообразный фонтанъ колоссальныхъ размѣровъ, бросавшій ослѣпительную струю, какъ мнѣ показалось, огня. Мы вошли въ зданіе въ отворенную дверь и въ огромную залу, въ которой было множество дѣтей, занятыхъ работою точно будто въ какой-нибудь большой фабрикѣ. Въ стѣнѣ была огромная машина, находившаяся въ полномъ дѣйствіи, съ колесами и цилиндрами, похожая на наши паровыя машины, кромѣ того, что она была украшена драгоцѣнными камнями и металлами и пропускала блѣдную фосфорическую атмосферу измѣнчиваго свѣта. Многія дѣти занимались какой-то таинственной работой у этой машины, а другія сидѣли за столами. Мнѣ не позволили долго остаться, чтобы разсмотрѣть, какого рода было ихъ занятіе. Не слышалось ни одного молодого голоса — ни одно молодое лицо не обернулось взглянуть на насъ. Они всѣ сидѣли тихо и неподвижно, какъ призраки, среди которыхъ проходятъ непримѣтно живые.

Выйдя изъ этой залы, проводникъ повелъ меня по галереѣ, богато разрисованной, по отдѣленіямъ, съ варварской примѣсью золота къ краскамъ, какъ картины Людовика Кранака. Сюжеты, изображенные на этихъ стѣнахъ, должно быть, представляли историческія событія той породы, среди которой я находился. Во всѣхъ картинахъ тутъ были фигуры по большей части похожіе на мужчинъ, видѣнныхъ мною, но не всѣ въ такой одеждѣ и не всѣ съ крыльями. Тутъ были также изображенія различныхъ звѣрей и птицъ, совершенно мнѣ неизвѣстныхъ, а грунтъ изображалъ ландшафты или строенія. На сколько я могъ судить на основаніи моихъ недостаточныхъ свѣдѣніи въ живописи, эта живопись казалась мнѣ очень правильна по рисунку и очень богатаго колорита, и показывала совершенное знаніе перспективы; но такъ какъ подробности были сдѣланы не по правиламъ, признаваемымъ нашими художниками, и не имѣли, такъ сказать, центра, эфектъ былъ смутный, странный, безпорядочный — это были какіе-то разнородные отрывки мечты объ искусствѣ.

Мы вошли въ комнату умѣренной величины, въ которой собралось, какъ я послѣ узналъ, семейство моего проводника, сидѣвшее за обѣденнымъ столомъ. Это были жена, дочь и два сына моего проводника. Я сейчасъ узналъ разницу половъ, хотя обѣ женщины были выше и большихъ размѣровъ, чѣмъ мужчины, и физіономіи ихъ если были еще симметричнѣе, а въ очертаніяхъ не имѣли той нѣжности и робости въ выраженіи, которыя придаютъ очарованіе лицу женщинъ на поверхности земли. У жены крыльевъ не было, а у дочери крылья были длиннѣе чѣмъ у мужчинъ.

Проводникъ мой произнесъ нѣсколько словъ, при которыхъ всѣ сидѣвшіе встали и съ тою любезной кротостью въ лицѣ и въ обращеніи, которую я примѣтилъ прежде и которая въ сущности составляетъ принадлежность этой могущественной расы, привѣтствовали меня по-своему, то-есть очень нѣжно приложились рукою къ головѣ и произнесли мягкій, шепелеватый, односложный звукъ Си, равняющійся слову; здравствуйте.

Хозяйка дома посадила меня возлѣ себя и наложила чего-то съ блюда на золотую тарелку, поставленную предо мной.

Пока я ѣлъ (и хотя мясо было для меня ново, я удивлялся болѣе его нѣжности, чѣмъ странности вкуса), мои собесѣдники спокойно разговаривали и, на сколько я могъ примѣтить, вѣжливо воздерживались прямо упоминать обо мнѣ или пристально разсматривать мою наружность. Однако, я былъ первымъ существомъ того вида человѣческой породы, къ которой я принадлежу, увидѣннымъ ими, и слѣдовательно они смотрѣли на меня какъ на самый любопытный и рѣдкій феноменъ. Но грубость неизвѣстна этимъ людямъ и самыхъ маленькихъ дѣтей учатъ презирать обнаруживаніе всякаго сильнаго чувства. Когда обѣдъ кончился, мой проводникъ опять взялъ меня за руку и, вернувшись въ галерею, дотронулся до металлической дощечки, исписанной странными фигурами, которую я справедливо счелъ одного свойства съ нашими телеграфами. Спустилась платформа, но на этотъ разъ мы поднялись гораздо выше, чѣмъ въ первомъ зданіи, и очутились въ ��омнатѣ умѣренныхъ размѣровъ, общій видъ которой подходилъ къ обычаямъ посѣтителя изъ верхняго міра. На стѣнахъ были полки, какъ казалось, съ книгами, и дѣйствительно это были книги, по большей частью очень маленькія, какъ наши изданія въ двѣнадцатую долю формата, переплетенныя въ тонкія металлическія пластинки. Тутъ были разные странные механическіе приборы, повидимому модели, въ родѣ тѣхъ, какіе можно видѣть въ кабинетѣ механика. Четыре автомата (механическіе приборы, замѣняющіе у этихъ людей прислугу) стояли, какъ привидѣнія, въ каждомъ углу. Въ углубленіи стояла низкая кровать. Окна съ отдернутыми занавѣсками изъ какой-то волокнистой ткани выходили на большой балконъ. Хозяинъ мой вышелъ на балконъ; я за нимъ. Мы были въ самомъ верхнемъ этажѣ одной изъ краеугольныхъ пирамидъ и видъ съ этой стороны имѣлъ дикую и торжественную красоту, которую невозможно описать; длинные ряды крутыхъ скалъ, составлявшихъ вдали задній планъ, промежуточныя долины съ мистической разноцвѣтной зеленью, плескъ воды, походившей на струи розоватаго пламени, ясный свѣтъ, разливаемый на все миріадами фонарей — все составляло такую картину, описать которую не могутъ слова мои, такъ она была великолѣпна и вмѣстѣ такъ мрачна, такъ прелестна и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ ужасна.

Но мое вниманіе скоро было отвлечено отъ этихъ нижнихъ ландшафтовъ. Вдругъ, словно снизу съ улицы, раздалась веселая музыка; потомъ крылатое существо поднялось на воздухъ, другое погналось за первымъ, потомъ еще и еще, и наконецъ густая толпа наполнила воздухъ, но какъ описать фантастическую грацію этихъ фигуръ въ ихъ извилистыхъ движеніяхъ? Онѣ, повидимому, забавлялись какою-то игрой, то составляли противоположные эскадроны, то расходились, то одна группа наступала на другую, поднималась вверхъ, спускалась, переплеталась, отдѣлялась, все въ тактъ музыки, игравшей внизу, какъ въ пляскѣ баснословныхъ пери.

Я съ лихорадочнымъ изумленіемъ взглянулъ на моего хозяина. Я осмѣлился дотронуться рукою до огромныхъ крыльевъ сложенныхъ на его груди, и при этомъ легкое электрическое сотрясеніе пробѣжало по мнѣ. Я со страхомъ попятился назадъ; хозяинъ мой улыбнулся и, какъ бы вѣжливо желая удовлетворить мое любопытство, медленно распустилъ свои крылья. Тогда я примѣтилъ, что его нижняя одежда раздулась, какъ пузырь, наполненный воздухомъ. Руки какъ-будто проскользнули подъ крылья и чрезъ минуту онъ вылетѣлъ въ свѣтлую атмосферу и парилъ тамъ неподвижно и съ распростертыми крыльями, какъ орелъ, грѣющійся на солнцѣ. Потомъ, быстро, какъ орелъ, ринулся онъ въ средину одной изъ группъ, слегка пробиваясь сквозь нее, и также внезапно поднялся опять наверхъ. Тутъ три фигуры, изъ которыхъ въ одной я узналъ дочь моего хозяина, отдѣлились отъ остальныхъ и послѣдовали за нимъ, какъ птица играючи слѣдуетъ за другою птицей. Глаза мои, ослѣпленные свѣтомъ и толпой, перестали различать коловратныя движенія и эволюціи этихъ крылатыхъ существъ, какъ вдругъ хозяинъ мой вынырнулъ изъ толпы и опустился возлѣ меня.

Странность всего видѣннаго мною начала быстро дѣйствовать на мои чувства; мои мысли начали путаться. Хотя я не былъ наклоненъ къ суевѣрію, хотя не думалъ до-сихъ-поръ, чтобы человѣкъ могъ вступать въ сношенія съ демонами, я чувствовалъ тотъ ужасъ, то дикое волненіе, которое въ готическія времена могло заставить путешественника убѣдить себя, что онъ присутствовалъ при шабашѣ чертей и вѣдьмъ. Я смутно помню, что пытался пылкими движеніями, заклинаніями и громкими безсвязными словами отогнать моего вѣжливаго и снисходительнаго хозяина; смутно помню его кроткія старанія успокоить меня, его разумное предположеніе, что мои испугъ и заблужденіе были возбуждены различіемъ между нами въ формѣ и въ движеніяхъ, которыя крылья дѣлали еще замѣтнѣе, кроткую улыбку, съ какою онъ старался разсѣять мой испугъ, бросивъ крылья на полъ и стараясь показать мнѣ, что это болѣе ничего какъ механическое изобрѣтеніе. Это внезапное превращеніе только увеличило мой ужасъ, и такъ какъ сильный страхъ часто высказывается отчаянной смѣлостью я бросился и схватилъ его за горло, какъ дикій звѣрь. Въ одно мгновеніе я былъ брошенъ на земь какъ бы отъ электрическаго удара, и послѣдніе смутные образы, представлявшіеся глазамъ моимъ прежде чѣмъ я лишился чувствъ, были — хозяинъ мой, стоявшій на колѣнахъ возлѣ меня и приложившій руку къ моему лбу, и прелестное спокойное лицо его дочери съ большими, глубокими, непроницаемыми глазами, устремленными на мои глаза.

Я оставался въ этомъ безсознательномъ состояніи, какъ впослѣдствіи узналъ, много дней, даже нѣсколько недѣль, по нашему исчисленію времени. Когда опомнился, я находился въ незнакомой комнатѣ; мой хозяинъ и вся его семья стояли около меня и, къ моему крайнему изумленію, дочь моего хозяина заговорила со мною на моемъ родномъ языкѣ, но съ слегка иностраннымъ произношеніемъ.

— Какъ вы себя чувствуете? спросила она.

Нѣсколько минутъ не могъ я опомниться отъ изумленія, наконецъ пролепеталъ:

— Вы знаете мой языкъ? Какъ? Кто вы?

Хозяинъ мой улыбнулся и сдѣлалъ знакъ одному изъ своихъ сыновей, который взялъ тогда со стола тонкій металлическій листъ, на которомъ были нарисованы разныя фигуры — домъ, дерево, птица, человѣкъ и пр.

Въ этихъ рисункахъ я узналъ мой собственный способъ рисованія. Подъ каждой фигурою было написано названіе на моемъ языкѣ и моимъ почеркомъ, а другимъ почеркомъ было написано подъ этимъ слово незнакомое мнѣ. Хозяинъ мой сказалъ:

— Такимъ образомъ начали мы; моя дочь Зи, принадлежащая къ Коллегіи Мудрецовъ, была вашей учительницей и нашей также…

Тутъ Зи подала мнѣ другіе металлическіе листы, на которыхъ моимъ почеркомъ были написаны прежде слова, потомъ фразы. Подъ каждымъ словамъ и подъ каждой фразой были незнакомыя буквы, написанныя другой рукой. Собравшись съ мыслями, я понялъ, что такимъ образомъ былъ составленъ грубый словарь. Неужели онъ былъ составленъ въ то время, пока я находился во снѣ?

— Теперь довольно, сказала Зи повелительнымъ тономъ. — Отдохните и покушайте.

Въ этомъ обширномъ зданіи мнѣ отведена была особая комната. Она была убрана красиво и причудливо, но безъ всякихъ блестящихъ металловъ и драгоцѣнныхъ камней, которые я видѣлъ въ публичныхъ комнатахъ. Стѣны были увѣшаны разнообразными цыновками, сотканными изъ стеблей и волоконъ растеній, на полу были точно такія же цыновки.

Постель была безъ занавѣсокъ, желѣзная, на хрустальныхъ шарахъ, простыня и одѣяло изъ тонкаго бѣлаго вещества, похожаго на хлопчатую бумагу. Были разныя полки съ книгами. Нишъ, закрытая занавѣсками, сообщалась съ птичникомъ, наполненнымъ пѣвчими птицами, въ которыхъ я не узналъ ни одной изъ видѣнныхъ мною на землѣ, кромѣ красивой породы горлицъ, отличавшихся, однако, отъ нашихъ высокимъ хохолкомъ изъ синеватыхъ перьевъ. Всѣ эти птицы были пріучены пѣть искусственные мотивы и далеко превосходили въ искусствѣ нашихъ зябликовъ, которые рѣдко выучиваются болѣе чѣмъ двумъ мотивамъ и, какъ я думаю, не могутъ пѣть согласно. Можно было бы предположить, слушая голоса въ моемъ птичникѣ, что находишься въ оперѣ. Тутъ были дуэты, тріо, квартеты, хоры, все аранжированное какъ бы въ цѣлой музыкальной пьесѣ. Еслибы я желалъ заставить птицъ умолкнуть, — мнѣ стоило только задернуть занавѣсь и пѣніе ихъ затихало, какъ только онѣ оставались въ темнотѣ. Другое отверзтіе составляло окно, безъ стеколъ, но когда дотрогивались до пружины, изъ-подъ пола поднимался ставень, сдѣланный изъ какого-то вещества не столь прозрачнаго какъ стекло, но все-таки достаточно свѣтлаго, чтобы пропускать смягченный, видъ снаружи. Къ этому окну примыкалъ балконъ, или лучше сказать висячій садъ, въ которомъ росло много красивыхъ растеній и яркихъ цвѣтовъ. Такимъ образомъ комната эта и ея принадлежности имѣли хотя странный въ подробностяхъ, но все-таки въ цѣломъ видъ, подходящій къ современнымъ понятіямъ о роскоши, который возбудилъ бы восторгъ въ жилищѣ англійской герцогини или моднаго французскаго автора. До меня эту комнату занимала Зи, но гостепріимно уступила ее мнѣ.

Нѣсколько часовъ послѣ пробужденія, описаннаго мною въ послѣдней главѣ, я лежалъ одинъ на постели, стараясь опредѣлить въ моихъ мысляхъ родъ и свойство народа, среди котораго меня бросила судьба, когда мой хозяинъ и его домъ Зи вошли ко мнѣ въ комнату. Хозяинъ мой, все говоря на моемъ родномъ языкѣ, освѣдомился очень вѣжливо, пріятно ли мнѣ будетъ разговаривать, или я предпочитаю уединеніе. Я отвѣчалъ, что буду считать большой честью и одолженіемъ, если мнѣ доставятъ случай выразить мою признательность за гостепріимство и ласковость, которыя я получилъ въ странѣ для меня чужой, и узнать на столько ея обычаи и нравы, чтобы не оскорблять своимъ невѣдѣніемъ.

Говоря это, я разумѣется всталъ съ постели; но Зи, къ великому моему смущенію, коротко приказала мнѣ опять лечь, и въ ея голосѣ и глазахъ, какъ ни были они кротки, было что-то принудившее меня къ повиновенію. Потомъ она спокойно сѣла въ ногахъ моей постели, между тѣмъ какъ отецъ ея сѣлъ на диванѣ въ нѣсколькихъ шагахъ.

— Но изъ какой части свѣта явились вы, спросилъ мой хозяинъ: — если мы кажемся вамъ такими странными, а вы намъ? Я видѣлъ образцы почти всѣхъ человѣческихъ породъ, различествующихъ отъ нашей, кромѣ первобытныхъ дикарей, живущихъ въ самыхъ уединенныхъ и пустынныхъ уголкахъ невоздѣланной природы, незнакомыхъ съ другимъ свѣтомъ, кромѣ того, который они получаютъ отъ волканическихъ огней, и которые довольствуются тѣмъ, что ходятъ ощупью въ темнотѣ, какъ дѣлаютъ многія ползающія и даже летающія существа. Но конечно вы не можете быть членомъ этихъ варварскихъ племенъ, а съ другой стороны вы, кажется, не принадлежите къ цивилизованному народу.

Меня нѣсколько оскорбило послѣднее замѣчаніе и я отвѣчалъ, что имѣю честь принадлежать къ самому образованному народу на землѣ и что относительно свѣта, хотя я удивляюсь замысловатости и пренебреженію къ издержкамъ, съ какими мой хозяинъ и его сограждане освѣщаютъ области, — въ которыя не проникаетъ солнце, однако я не понимаю, какъ могли бы тѣ, которые видѣли небесныя свѣтила, сравнить ихъ блескъ съ искусственнымъ свѣтомъ, изобрѣтеннымъ человѣкомъ по необходимости. Но мой хозяинъ сказалъ, что онъ видѣлъ образцы многихъ породъ, различествующихъ отъ его породы, кромѣ несчастныхъ варваровъ, о которыхъ онъ упоминалъ. Возможно ли, чтобы онъ никогда не былъ на поверхности земли и неужели онъ говорилъ только о людяхъ скрытыхъ въ ея нѣдрахъ?

Хозяинъ мой молчалъ нѣсколько минутъ; физіономія его показывала такую степень удивленія, какую люди этой породы рѣдко обнаруживаютъ при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, какъ бы ни были они необыкновенны. Но Зи была умнѣе и воскликнула:

— Такъ вотъ видите ли, батюшка, что есть же правда въ старинномъ преданіи; въ каждомъ преданіи всегда есть правда; преданіямъ вѣрили всегда и всѣ племена.

— Зи, сказалъ мой хозяинъ кротко: — ты принадлеж��шь къ Коллегіи Мудрецовъ; но, какъ глава Совѣта Сохраненія свѣта, я обязанъ ничему не вѣрить, пока не удостовѣрюсь въ этомъ моими собственными чувствами.

Потомъ, обратившись ко мнѣ, онъ сдѣлалъ мнѣ нѣсколько вопросовъ о поверхности земли и о небесныхъ тѣлахъ; хотя я отвѣчалъ ему на это, какъ умѣлъ, мои отвѣты повидимому не удовлетворили и не убѣдили его. Онъ спокойно покачалъ головой и, перемѣнивъ разговоръ довольно круто, спросилъ меня, какимъ образомъ попалъ я изъ одного міра въ другой. Я отвѣчалъ, что подъ поверхностью земли есть рудники съ минералами и металлами, необходимыми для нашихъ потребностей и для нашихъ успѣховъ во всѣхъ искусствахъ и во всякой промышленности; потомъ я вкратцѣ объяснилъ, какимъ образомъ, осматривая одинъ изъ этихъ рудниковъ, я и мой несчастный другъ увидали область, въ которую спустились, и какимъ образомъ спускъ этотъ стоилъ ему жизни; я сослался на веревку и крюкъ, которые мальчикъ принесъ въ домъ, какъ на доказательство справедливости моего разсказа.

Тогда хозяинъ мой началъ дѣлать вопросы объ обычаяхъ и привычкахъ въ жизни народовъ, живущихъ на поверхности земли, особенно же тѣхъ, которые считались передовыми въ цивилизаціи, которую онъ называлъ «искусствомъ распространять въ общинѣ спокойное счастье, принадлежащее добродѣтельной и хорошо устроенной семьѣ». Весьма естественно, желая представить въ самыхъ благопріятныхъ краскахъ міръ, изъ котораго я явился, я коснулся слегка, хотя снисходительно, устарѣвшихъ и приходящихъ въ упадокъ европейскихъ учрежденій, и распространился о настоящемъ величіи и будущемъ преобладаніи знаменитой американской республики, въ которой Европа завистливо ищетъ себѣ образца и дрожа предвидитъ ея судьбу. Выбравъ какъ примѣръ изъ общественной жизни Соединенныхъ Штатовъ тотъ городъ, въ которомъ прогресъ идетъ самыми быстрыми шагами, я пустился въ живое описаніе нравственныхъ привычекъ Нью-Йорка. Съ досадою видя по лицамъ моихъ слушателей, что я не дѣлалъ такого благопріятнаго впечатлѣнія, какого ожидалъ, я возвысилъ мою тему, распространился о превосходствѣ нашихъ учрежденій и о томъ, какимъ образомъ они распространяютъ счастье по всей общинѣ, отдавая предпочтеніе для употребленія власти и пріобрѣтенія почестей самымъ низкимъ гражданамъ относительно состоянія, воспитанія и званія. Къ счастью, вспомнивъ заключеніе рѣчи объ очистительномъ вліяніи американской демократіи и непремѣнномъ распространеніи ея по всему свѣту, сказанной однимъ краснорѣчивымъ сенаторомъ (за избраніе котораго въ Сенатъ общество одной желѣзной дороги, въ которой акціонерами были оба мои брата, заплатило 20,000 долларовъ). Я повторилъ его блестящія предсказанія о великолѣпной будущности, улыбавшейся человѣчеству — когда знамя свободы будетъ развѣваться надъ всѣмъ континентомъ и двѣсти милліоновъ разумныхъ гражданъ, пріученныхъ съ дѣтства къ ежедневному употребленію револьверовъ, примѣнятъ къ устрашенной вселенной доктрину патріота Монро.

Когда я кончилъ, мой хозяинъ тихо покачалъ головой и впалъ въ задумчивыя размышленія, сдѣлавъ знакъ мнѣ и дочери молчать пока онъ размышляетъ. Чрезъ нѣсколько времени онъ сказалъ очень серьезнымъ и торжественнымъ тономъ:

— Если вы думаете, какъ говорите, что вы, хотя иностранецъ, получили отъ меня и моего семейства ласковый пріемъ, я заклинаю васъ не говорить никому другому изъ нашихъ о томъ мірѣ, изъ котораго вы явились, пока я не дамъ вамъ согласія послѣ нѣкоторыхъ соображеній. Согласны вы на мою просьбу?

— Разумѣется, я даю вамъ слово, сказалъ я съ нѣкоторымъ изумленіемъ и протянулъ правую руку, чтобы пожать руку его.

Но онъ нѣжно приложилъ мою руку къ своему лбу и свою правую руку ко мнѣ на грудь, по обычаю этой породы при всякихъ обѣщаніяхъ и словесныхъ обязательствахъ. Потомъ, обернувшись къ дочери, сказалъ:

— А ты, Зи, не повторишь никому того, что сказалъ или что скажетъ чужестранецъ мнѣ или тебѣ о другомъ мірѣ?

Зи встала и поцѣловала отца въ виски, говоря съ улыбкой:

— Языкъ Гай-и своеволенъ, но любовь можетъ его сковать. А если вы боитесь, батюшка, что слово, пророненное нечаянно вами или мною, можетъ подвергнуть опасности нашу общину, внушивъ желаніе осмотрѣть міръ чуждый намъ, не изгладитъ ли струя вриля, надлежащимъ образомъ примѣненная, изъ нашего мозга всякое воспоминаніе о томъ, что сказалъ чужестранецъ?

— Что такое вриль? спросилъ я.

Тутъ она вошла въ объясненіе, въ которомъ я понялъ очень мало, потому что ни въ какомъ языкѣ я не знаю никакого слова, которое служило бы синонимомъ врилю. Я назвалъ бы это электричествомъ, еслибъ оно не обнимало въ своихъ многосложныхъ вѣтвяхъ другія силы природы, которымъ въ нашей ученой номенклатурѣ даются различныя имена, какъ магнитизмъ, галванизмъ и проч.

Этотъ народъ считаетъ, что въ врилѣ они дошли до единства сильнаго вліянія природы, предполагаемаго многими учеными и которое Фареде опредѣляетъ подъ болѣе осторожнымъ названіемъ соотношенія силъ. «Я давно держался такого мнѣнія, говоритъ этотъ знаменитый ученый: «мнѣнія, доходившаго почти до убѣжденія, наровнѣ, я полагаю, съ многими другими любителями знаній природы, что различныя формы, подъ которыми проявляются силы вещества, имѣютъ одно общее происхожденіе, или другими словами, такъ прямо относятся другъ къ другу и такъ взаимно зависятъ другъ отъ друга, что, такъ сказать, превращаются одно въ другое и обладаютъ равною силою въ своемъ дѣйствіи.»

Подземные философы утверждаютъ, что посредствомъ вриля, который Фареде пожалуй назвалъ бы атмосфернымъ магнитизмомъ, они могутъ имѣть вліяніе на измѣненія въ температурѣ — простыми словами, на погоду; что посредствомъ другихъ операцій, похожихъ на приписываемыя месмеризму, электробіологіи, одической силы, но примѣняемыхъ ученымъ образомъ, посредствомъ проводниковъ вриля, они могутъ имѣть вліяніе на умъ и на животныя и растительныя тѣла до такой степени, которую не могутъ превзойти вымыслы нашихъ мистиковъ. Всѣмъ подобнымъ дѣйствіямъ они даютъ общее названіе вриля. Зи спросила меня, извѣстно ли въ нашемъ мірѣ, что всѣ душевныя способности могутъ быть усилены до степени, неизвѣстной на яву, посредствомъ экстаза или видѣнія, во время котораго мысли одного мозга могутъ быть передаваемы другому и такимъ образомъ знанія быстро переходятъ отъ одного къ другому. Я отвѣчалъ, что между нами ходятъ разсказы о подобныхъ экстазахъ или видѣніяхъ, и что я много слышалъ и видѣлъ, какимъ способомъ это дѣлается искусственно, какъ месмерическое ясновидѣніе, но что эти опыты вышли изъ употребленія и подверглись презрѣнію, отчасти по причинѣ грубаго обмана, которому ихъ подчиняли, а отчасти потому, что даже когда дѣйствіе на нѣкоторыя неправильныя организаціи было дѣйствительно произведено, это дѣйствіе, когда было строго разсмотрѣно и анализировано, оказывалось очень неудовлетворительно — такъ что на него нельзя было положиться для систематической вѣрности или практическихъ цѣлей, и оказывалось очень вредно для легковѣрныхъ людей, производя въ нихъ суевѣріе. Зи выслушала мой отвѣтъ съ благосклоннымъ вниманіемъ и сказала, что подобные примѣры злоупотребленія и легковѣрія оказывались въ ихъ собственныхъ первыхъ ученыхъ опытахъ въ самомъ младенчествѣ ихъ знаній и въ то время, когда дѣйствія вриля понимались не такъ, но что она отложитъ дальнѣйшее разсужденіе объ этомъ предметѣ, пока я болѣе буду въ состояніи понимать его. Она прибавила только, что посредствомъ дѣйствія вриля, пока я находился во снѣ, меня ознакомили съ основными правилами ихъ языка, и что она и ея отецъ, которые одни изъ ихъ семьи наблюдали за этимъ опытомъ, пріобрѣли большее знаніе моего языка чѣмъ я ихъ, отчасти потому, что языкъ мой былъ гораздо проще чѣмъ ихъ, заключая въ себѣ гораздо менѣе сложныхъ идей; отчасти потому что организація ихъ была посредствомъ наслѣдственной культуры болѣе гибка и болѣе способна пріобрѣтать знанія, чѣмъ моя. Въ этомъ я секретно сомнѣвался, и такъ какъ впродолженіе моей практической жизни мнѣ приходилось изощрять мой умъ, и на родинѣ, и въ путешествіяхъ, я не могъ согласиться, чтобы устройство моего мозга могло быть тупѣе, чѣмъ у тѣхъ людей, которые всю жизнь жили при свѣтѣ фонарей. Однако, въ то время, когда я думалъ такимъ образомъ, Зи приложила указательный палецъ къ моему лбу и заставила меня заснуть.

Когда я проснулся опять, я увидалъ у моей постели ребенка, который принесъ мою веревку и мой крюкъ въ тотъ домъ, куда меня приняли впервые, и въ которомъ, какъ я узналъ впослѣдствіи, жилъ главный правитель племени. Ребенокъ, котораго звали Таэ, былъ его старшій сынъ. Я узналъ, что вовремя моего послѣдняго сна я сдѣлалъ еще большіе успѣхи въ языкѣ этой страны и могъ разговаривать съ сравнительной легкостью и бѣглостью.

Ребенокъ былъ чрезвычайно красивъ даже для той красивой породы, къ которой онъ принадлежалъ, съ физіономіей очень мужественной на видъ для его лѣтъ и съ болѣе живымъ, энергичнымъ выраженіемъ, нежели я до-сихъ-поръ видѣлъ въ спокойныхъ и безстрастныхъ лицахъ мужчинъ. Онъ принесъ мнѣ дощечку, на которой я нарисовалъ мой спускъ, а также и голову страшнаго пресмыкающагося, которая испугала меня у тѣла моего друга. Указывая на эту часть въ рисункѣ, Таэ сдѣлалъ мнѣ нѣсколько вопросовъ о величинѣ и фигурѣ чудовища и пещеры или пропасти, изъ которой оно вышло. Мои отвѣты такъ интересовали его, что любопытство его относительно меня было отвлечено. Но, къ моему великому смущенію, такъ какъ я далъ обѣщаніе моему хозяину, онъ только что началъ спрашивать меня, откуда я, когда къ счастью вошла Зи и, услыхавъ его слова, сказала:

— Таэ, сообщай нашему гостю всѣ свѣдѣнія, какихъ онъ пожелаетъ, но не спрашивай его ни о чемъ. Разспрашивать его, кто онъ, откуда онъ явился и для чего онъ здѣсь, было бы нарушеніемъ закона, предписаннаго отцомъ моимъ въ этомъ домѣ.

— Пусть будетъ такъ, сказалъ Таэ, прижимая руку къ сердцу, и съ этой минуты до той, когда я увидѣлъ его въ послѣдній разъ, ребенокъ этотъ, съ которымъ я сдѣлался очень друженъ, никогда не дѣлалъ мнѣ никакихъ вопросовъ, запрещенныхъ такимъ образомъ.

Прошло довольно времени и послѣ нѣсколькихъ экстазовъ, если это можно назвать такимъ образомъ, умъ мой приготовился размѣниваться идеями съ моими хозяевами и полнѣе понимать различіе обычаевъ и нравовъ, сначала слишкомъ странныхъ для того, чтобы мой разсудокъ могъ ихъ обнять, что я сдѣлался способенъ собрать слѣдующія подробности о происхожденіи и исторіи этого подземнаго народа, какъ части одной великой семейной породы, называемой Ана.

По самымъ древнимъ преданіямъ, отдаленные предки этой породы владѣли міромъ подъ поверхностью земли, въ которой жили ихъ потомки. Миѳы этого міра еще сохранились въ ихъ архивахъ и въ этихъ миѳахъ были легенды о склепахъ, въ которыхъ свѣтъ зажигался не человѣческими руками. Но эти легенды большинство комментаторовъ считало аллегорическими баснями. Судя по этимъ преданіямъ, земля въ то время, до котораго эти преданія доходили, находилась не въ младенчествѣ, а въ борьбѣ и въ переходномъ состояніи отъ одной формы развитія до другой и подвержена многимъ сильнымъ переворотамъ природы. Въ одинъ изъ такихъ переворотовъ та часть верхняго міра, въ которой жили предки этой породы, сдѣлалась подвержена наводненіямъ, не быстрымъ, но постепеннымъ и непреодолимымъ, въ которыхъ всѣ, исключая весьма немногихъ, были поглощены и погибли. Относится ли это преданіе къ нашему историческому и священному потопу, или къ болѣе раннему, оспариваемому генеалогами, я предполагать не берусь, хотя, судя по хронологіи этого народа въ сравненіи съ хронологіей Ньютона, должно быть, это было за нѣсколько тысячъ лѣтъ до Ноя. Съ другой стороны свѣдѣнія, сообщаемыя этими писателями, не согласуются съ мнѣніемъ очень распространеннымъ между знаменитыми геологами, такъ какъ помѣщаютъ существованіе человѣческой породы на землѣ гораздо ранѣе того времени, которое опредѣляется для образованія земли, соотвѣтствовавшаго появленію млекопитающихъ. Часть несчастной породы, захваченной потопомъ во время разлитія воды, укрылась въ пещерахъ на самыхъ высокихъ скалахъ, и странствуя въ этихъ пещерахъ, она навсегда потеряла изъ вида верхній міръ. Дѣйствительно, вся поверхность земли измѣнилась въ этомъ великомъ переворотѣ, земля превратилась въ море — море въ землю. Въ нѣдрахъ внутренней земли даже теперь — мнѣ это выдавали за положительный фактъ — можно было найти остатокъ человѣческихъ жилищъ — не хижинъ и пещеръ, но обширныхъ городовъ, развалины которыхъ показывали цивилизацію породъ, процвѣтавшихъ до эпохи Ноя, и ихъ нельзя причислить къ тѣмъ породамъ, которыя по описанію философовъ знали употребленіе кремня и не вѣдали о желѣзѣ.

Бѣглецы унесли съ собою знаніе искусствъ, которыми они занимались на поверхности земли — искусствъ культуры и цивилизаціи. Прежде всего они имѣли потребность замѣнять подъ землею свѣтъ, котораго лишились надъ нею, и даже во время періода преданій породы, у одной изъ которыхъ я пребывалъ теперь, знали искусство извлекать свѣтъ изъ газа марганца и нефти. Они привыкли въ своемъ первобытномъ стараніи бороться съ грубыми силами природы, и дѣйствительно, продолжительная битва, которую они вели съ своимъ побѣдителемъ океаномъ, для разлитія котораго потребовалось нѣсколько столѣтій, ускорило ихъ искусство въ обузданіи воды плотинами и каналами. Этому искусству они обязаны были сохраненіемъ своего существованія въ своемъ новомъ мѣстопребываніи.

— Много поколѣній, говорилъ мой хозяинъ съ какимъ-то презрѣніемъ и ужасомъ: — эти первобытные предки унижали свое достоинство и укрощали свою жизнь, поѣдая животныхъ, многіе виды которыхъ, такъ же какъ и они, спаслись отъ потопа и искали убѣжища въ нѣдрахъ земли; другія животныя, считающіяся неизвѣстными верхнему міру, получили свое существованіе въ этихъ нѣдрахъ.

Когда то, что мы называемъ историческимъ вѣкомъ, вышло изъ мрака преданія, Ана уже имѣли различныя общины и дошли до степени цивилизаціи, очень схожей съ тою степенью цивилизаціи, какою пользуются самые передовые народы на поверхности земли. Имъ были знакомы по большей части всѣ наши механическія изобрѣтенія, включая примѣненія пара и газа. Общины были въ свирѣпой борьбѣ другъ съ другомъ. У нихъ были и богатые, и бѣдные, и ораторы, и завоеватели; они вели войну, или за владѣнія, или за идею. Хотя различныя государства признавали различныя формы правленія, свободныя учрежденія начинали преобладать, народныя собранія усиливались, республики скоро сдѣлались всеобщими, демократія, которую самые просвѣщенные европейскіе политики считаютъ самою высокою цѣлью политическаго прогреса и которая еще преобладала между другими подземными породами, которыхъ болѣе высокое семейство Ана, къ которому принадлежало племя посѣщаемое мною, презирало какъ варваровъ, считалась однимъ изъ незрѣлыхъ и несвѣдущихъ попытокъ, къ которымъ принадлежитъ младенчество политической науки. Это былъ вѣкъ зависти и ненависти, свирѣпыхъ страстей, постоянныхъ перемѣнъ, болѣе или менѣе сильныхъ, борьбы между сословіями, войны между государствами. Этотъ видъ общества продолжался однако нѣсколько вѣковъ и наконецъ прекратился, по-крайней-мѣрѣ между болѣе благородными и болѣе разумными народами, посредствомъ постепеннаго открытія тайной силы, заключающейся въ всепроникающемъ токѣ, который они назвали врилемъ.

По разсказу Зи, которая, какъ ученый профессоръ въ Коллегіи Мудрецовъ, изучала такія вещи прилежнѣе всѣхъ другихъ членовъ семейства моего хозяина, этому току можно придать самое высокое вліяніе на всякаго рода предметы, одушевленные и неодушевленные. Онъ можетъ уничтожать, какъ молнія, а между тѣмъ присобленный иначе, онъ можетъ пополнять или укрѣплять жизнь, излечивать, предохранять и на него они болѣе всего полагаются для излеченія болѣзней, или лучше сказать для того, чтобы дать возможность физической организаціи возстановить должное равновѣсіе своей природной силы и такимъ образомъ излечиться самой. Этимъ способомъ они прокладываютъ путь сквозь самыя твердыя вещества и устроиваютъ долины для обработыванія земли сквозь скалы своихъ подземныхъ пустынь. Изъ этого тока извлекаютъ они свѣтъ, употребляемый для фонарей, находя его ровнѣе, мягче и здоровѣе всякихъ другихъ горючихъ матеріаловъ, употребляемыхъ ими прежде.

Но дѣйствіе открытія способовъ направлять самую страшную силу вриля болѣе всего замѣчательно ��о своему вліянію на общественную политику. Когда дѣйствія его сдѣлались извѣстны и искусно приспособляемы, война между нашедшими вриль прекратилась, потому что они довели исскуство истребленія до такого совершенства, что уничтожилось всякое превосходство численности, дисциплины и военнаго искусства. Огонь, вложенный въ середину прута, въ рукѣ ребенка, могъ разрушить самую сильную крѣпость или проложить себѣ путь отъ авангарда до арріергарда, разставленнаго въ боевой порядокъ войска, если армія встрѣчалась съ арміею и обѣ владѣли этимъ двигателемъ, то обѣ могли только уничтожить одна другую. Поэтому вѣкъ войны прошелъ, но съ прекращеніемъ войны сдѣлалось очевидно другое вліяніе на общественное положеніе. Человѣкъ сдѣлался до такой степени зависящимъ отъ другого человѣка, изъ которыхъ каждый, еслибъ захотѣлъ, могъ убить другого въ одно мгновеніе, всѣ понятія о правленіи посредствомъ силы постепенно исчезли изъ политической системы и формъ закона. Только посредствомъ силы обширныя общины, разсѣянныя на большомъ пространствѣ, могутъ сдерживаться; но теперь не было болѣе необходимости для самосохраненія или для гордости, заставляющей одно государство желать преобладать надъ другимъ.

Такимъ образомъ, породы открывшія вриль впродолженіе нѣсколькихъ поколѣній спокойно распались на общины умѣренной величины. Племя, между которымъ я попалъ, ограничивалось 12,000 семействъ. Каждое племя занимало пространство достаточное для всѣхъ своихъ потребностей, а въ опредѣленные періоды излишекъ населенія отправлялся основывать свое собственное государство. Не оказывалось никакой необходимости самовольно выбирать этихъ переселенцевъ; всегда было достаточное число желающимъ отправиться.

Эти подраздѣленныя государства, маловажныя, если взглянуть на территорію или народонаселеніе, всѣ принадлежали къ одному обширному семейству. Они говорили на одномъ языкѣ, хотя въ нарѣчіи, можетъ быть, была легкая разница. Они вступали между собою въ браки, они держались однихъ законовъ и обычаевъ, и такую важную связь составляло между этими разными общинами обладаніе врилемъ и приспособленіе его, что слово А-Вриль было синонимомъ цивилизаціи; а Вриль-я, означающее «Цивилизованныя Націи», было общимъ названіемъ, надъ которымъ общины употреблявшія вриль, отличались отъ тѣхъ Ана, которые находились еще въ варварскомъ состояніи.

Правленіе племени Вриль-я, о которомъ я говорю, по наружности было очень сложно, а въ дѣйствительности очень просто. Оно основывалось на принципѣ, признанномъ въ теоріи, хотя мало принятомъ на практикѣ на поверхности земли — то-есть, что цѣль всѣхъ философскихъ системъ стремится къ достиженію единства или къ восхожденію сквозь эти промежные лабиринты къ простотѣ одной простой причины или принципа. Такимъ образомъ въ политикѣ даже республиканскіе писатели согласны, что благонамѣренная автократія обезпечиваетъ лучшее правленіе, если есть какое-нибудь ручательство за ея продолженіе или противъ постепеннаго злоупотребленія власти, даваемой ей. Эта странная община выбирала одного правителя, называемаго Тёръ; онъ занималъ свою должность номинально пожизненно, но рѣдко можно было уговорить его удержать ее за собою послѣ перваго приближенія старости. Въ этомъ обществѣ ничего не могло побудить члену добиваться заботъ правленія. Никакія почести, никакіе признаки высшаго званія не соединялись съ этой должностью. Верховный правитель не отличался отъ остальныхъ ни лучшимъ жилищемъ, ни доходомъ. Съ другой стороны, обязанности, опредѣленныя ему, были изумительно легки и спокойны, не требуя никакой преобладающей степени энергіи или ума. Опасаться войны было нечего, содержать войско не было надобности; такъ какъ это правленіе было основано не на силѣ, то и нечего было распоряжаться полиціей. То, что мы называемъ преступленіемъ, не было извѣстно Вриль-я, и не было у нихъ уголовныхъ судовъ. Рѣдкіе примѣры гражданскихъ споровъ рѣшались друзьями, выбранными каждой стороной или Совѣтомъ Мудрецовъ, который будетъ описанъ послѣ. Адвокатовъ не было и даже законы были дружелюбными постановленіями и потому что силы никакой не было для того, чтобы принудить преступника подчиниться законамъ, когда онъ въ своей трости носилъ возможность умертвить своихъ судей. Были обычаи и правила, къ которымъ впродолженіе нѣсколькихъ вѣковъ народъ безмолвно пріучился, а если въ какомъ-нибудь случаѣ человѣку было трудно подчиниться этому, то онъ оставлялъ общину и уходилъ въ другое мѣсто. Словомъ, въ этомъ государствѣ было установлено то, что соблюдается въ нашихъ частныхъ семействахъ, въ которыхъ мы говоримъ всякому независимому взрослому члену семьи, котораго мы держимъ у себя: «Оставайтесь или уходите соображаясь съ тѣмъ, нравятся вамъ, или не нравятся наши привычки и обычаи». Но хотя не было собственно того, что мы называемъ законами, ни одинъ народъ на поверхности земли не соблюдалъ такъ законовъ. Повиновеніе правиламъ, принятымъ общиной, сдѣлалось какъ бы инстинктомъ, вложеннымъ природою. Даже въ каждомъ семействѣ глава его установляетъ правила для его руководства, противъ которыхъ не сопротивляется и даже не ухищряется никто изъ принадлежащихъ къ этой семьѣ. У нихъ есть пословица, смыслъ которой много теряется въ этомъ переводѣ: «Нѣтъ счастья безъ порядка, нѣтъ порядка безъ власти, нѣтъ власти безъ единства». Кротость ихъ правленія, и гражданскаго, и домашняго, можетъ быть выражена ихъ отличительными выраженіями: «Просятъ не дѣлать того и того». Бѣдность между Ана неизвѣстна, такъ же какъ и преступленіе, не потому чтобы собственность держалась сообща и всѣ были равны по состоянію или по роскоши своихъ домовъ, но потому что нѣтъ различія въ званіи или положеніи между степенями богатства или ��ыбора занятій. Каждый слѣдуетъ своимъ собственнымъ наклонностямъ, не возбуждая зависти; одни любятъ скромный, другіе болѣе роскошный образъ жизни; каждый дѣлаетъ себя счастливымъ по-своему. По милости этого отсутствія состязанія и ограниченія народонаселенія, семейству трудно впасть въ бѣдность; нѣтъ ни отважныхъ спекуляцій, ни соревнователей, стремящихся пріобрѣсти богатство и знатность. Безъ всякаго сомнѣнія, въ каждой общинѣ первоначально раздѣляется поровну земля; но нѣкоторые, отважнѣе другихъ, распространили свои владѣнія далѣе въ пограничныя пустыни, или улучшили произведенія своихъ полей, или занялись торговлей и ремесломъ. Такимъ образомъ, естественнѣе, нѣкоторые сдѣлались бѣднѣе другихъ, но никто не сдѣлался совершенно бѣденъ, никто не имѣлъ недостатка въ удовлетвореніи своихъ желаній. Если это случалось, они всегда имѣли возможность переселиться или обратиться безъ стыда и съ увѣренностью на помощь къ богатымъ, потому что всѣ члены общины считаютъ себя какъ бы братьями одной дружной и согласной семьи. Объ этомъ болѣе будетъ распространено въ моемъ послѣдующемъ разсказѣ.

Самая главная забота верховнаго судьи состоитъ въ томъ, чтобы сообщаться съ нѣкоторыми дѣятельными департаментами, которымъ поручена администрація особыхъ подробностей. Самою важною и главною изъ подобныхъ подробностей было надлежащее распредѣленіе свѣта. Начальникомъ этого департамента былъ мой хозяинъ Аф-Линъ. Другой департаментъ, который можно бы назвать иностраннымъ, сообщался съ другими государствами, особенно для того, чтобы узнавать всѣ новыя изобрѣтенія, а третьему департаменту всѣ таковыя изобрѣтенія и улучшенія сообщаются для пробы. Къ этому департаменту присоединена Коллегія Мудрецовъ — въ эту коллегію предпочтительно вступали вдовы, бездѣтныя и незамужнія женщины, между которыми самою дѣятельною была Зи, и еслибъ то, что мы называемъ славою или знаменитостью, признавалось этимъ народомъ (а я впослѣдствіи покажу, что это не признавалось), то Зи считалась бы самою знаменитою. Профессорши этой коллегіи болѣе всего занимаются науками наименѣе полезными въ практической жизни — какъ напримѣръ чисто-умозрительная философія, исторія отдаленныхъ періодовъ, энтомологія, конхиліологія и пр. Зи, умъ которой былъ такъ дѣятеленъ, какъ у Аристотеля, равно обнималъ самыя обширныя области и самыя мелкія подробности земли; она написала два тома о паразитныхъ насѣкомыхъ, обитающихъ въ шерсти тигровой лапы^[1], и этотъ трудъ остается самымъ лучшимъ по части этого интереснаго предмета. Но изысканія мудрецовъ не ограничиваются такими тонкими или изящными изученіями. Они обнимаютъ разные другіе, болѣе важные, а въ особенности свойства вриля, къ усвое��ію которыхъ ихъ тонкая нервная организація дѣлаетъ женщинъ-профессоровъ необыкновенно чуткими. Изъ этой коллегіи Тёръ, или главный правитель, выбираетъ совѣтниковъ, число которыхъ ограничивается тремя, въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда новизна обстоятельства или событія приводитъ его въ недоумѣніе.

Есть другіе департаменты менѣе важные, но все дѣлается такъ тихо и спокойно, что признаки правительства исчезаютъ совсѣмъ и общественный порядокъ такъ правиленъ и ровенъ, какъ-будто это законъ природы. Машины употребляются во всѣхъ внутреннихъ и внѣшнихъ работахъ, и департаментъ, которому поручена эта администрація, неусыпно старается распространить ихъ дѣйствіе. Сословія работниковъ или слугъ нѣтъ, но для помощи и управленія машинами берутъ дѣтей отъ того времени, когда они выходятъ изъ-подъ материнскаго надзора, до брачнаго возраста, который опредѣляется для Гай-и (женщинъ) въ шестнадцать лѣтъ, а для Ана (мужчинъ) въ двадцать. Дѣти эти раздѣляются на группы или отряды, имѣютъ собственнаго начальника; каждый выбираетъ себѣ занятіе, наиболѣе ему пріятное, или такое, къ которому чувствуетъ себя болѣе способнымъ. Нѣкоторые выбираютъ ручныя ремесла, нѣкоторые земледѣліе, нѣкоторые домашнія занятія, а нѣкоторые только предохраненіе отъ опасности, которому, подвержено народонаселеніе; потому единственныя опасности, угрожающія этому племени, состоятъ, во-первыхъ, отъ случайныхъ переворотовъ внутри земли, предвидѣть и отвращать которые требуется наибольшихъ стараній — какъ напримѣръ, вторженія огня и воды, подземныя бури и взрывы газовъ. На границахъ области и во всѣхъ мѣстахъ, гдѣ подобной опасности можно ожидать, бдительные надзиратели поставлены съ телеграфами, сообщающимися съ тою залою, въ которой мудрецы поочередно постоянно засѣдаютъ. Эти надзиратели всегда выбираются изъ старшихъ мальчиковъ, приближающихся къ возрасту возмужалости, на томъ основаніи, что въ этомъ возрастѣ наблюдательность проницательнѣе и физическія силы развиты болѣе, чѣмъ во всякомъ другомъ. Другое предохраненіе отъ опасности, менѣе важное, состоитъ въ томъ, чтобы уничтожать всѣхъ животныхъ, вредныхъ для жизни или культуры, или даже удобствъ Аны. Самое ужасное изъ нихъ, это большія пресмыкающіеся, допотопные остовы которыхъ сохраняются въ нашихъ музеяхъ, и нѣкоторыхъ гигантскихъ крылатыхъ существъ, полуптицъ, полупресмыкающихся. Отыскивать и уничтожать ихъ, такъ же какъ менѣе дикихъ животныхъ, соотвѣтствующихъ нашимъ тиграмъ или ядовитымъ змѣямъ, предоставляется младшимъ дѣтямъ, потому что, но мнѣнію Ана, тутъ необходимо жестокосердіе, а чѣмъ моложе ребенокъ, тѣмъ жестокосерднѣе можетъ онъ уничтожать. Есть другой классъ животныхъ, въ уничтоженіи которыхъ требуется осмотрительность, и для этого опредѣляются дѣти средняго возраста — животныя угрожающія не жизни человѣка, а опустошенію его труда, нѣкоторые виды лосей и оленей, и маленькое животное, очень похожее на нашего кролика, хотя гораздо болѣе вредное для жатвы и гораздо болѣе хитрое въ своихъ грабежахъ. Главная цѣль этихъ избранныхъ дѣтей состоитъ въ томъ, чтобы пріучать наиболѣе разумныхъ изъ такихъ животныхъ имѣть уваженіе къ оградамъ, какъ собаки научаются имѣть уваженіе къ кладовой или даже оберегать собственность хозяина. Этихъ животныхъ уничтожаютъ только тогда, когда они окажутся неспособными къ прирученію. Жизнь никогда не отнимается для пищи или для забавы и никогда не щадится, когда оказывается враждебною для Аны. Совмѣстно съ этими физическими услугами и обязанностями идетъ умственное воспитаніе дѣтей юношескаго возраста. Тогда обычай требуетъ пройти курсъ въ Коллегіи Мудрецовъ, гдѣ кромѣ общаго образованія, ученикъ получаетъ спеціальные уроки въ такой отрасли умственныхъ занятій, какую онъ выберетъ самъ. Нѣкоторые предпочитаютъ однако провести этотъ переходный періодъ въ путешествіяхъ или въ переселеніяхъ, или тотчасъ принимаются за земледѣльческія или торговыя занятія. Наклонности человѣка ничѣмъ не насилуются.

Слово Ана соотвѣтствуетъ нашему слову люди; Анъ значитъ человѣкъ. Слово Гай значитъ женщина; во множественномъ числѣ Гай-и, и произносится мягко. У нихъ есть пословица по поводу этому, что разница въ произношеніи служитъ символомъ того, что женщины нѣжны коллективно, но что съ ними трудно справиться отдѣльно. Женщины пользуются наравнѣ съ мужчинами всѣми правами, о которыхъ еще спорятъ философы на поверхности земли.

Въ дѣтствѣ онѣ исправляютъ всѣ труды и обязанности наравнѣ съ мальчиками и съ самаго раняго возраста, назначеннаго для уничтоженія самыхъ вредныхъ животныхъ, дѣвушки часто предпочитаются, такъ какъ по своему сложенію онѣ безжалостнѣе мальчиковъ, когда находятся подъ вліяніемъ страха или ненависти. Въ промежутокъ между младенчествомъ и брачнымъ возрастомъ короткія сношенія между полами прекращаются. Въ возрастѣ доступномъ для брака сношенія эти возобновляются и никогда не имѣютъ никакихъ послѣдствій кромѣ брака. Всѣ искусства и занятія, дозволяемыя одному полу, открыты и для другого, и Гай-и присвоиваютъ себѣ превосходство во всѣхъ темныхъ и мистическихъ отрасляхъ умственныхъ разсужденій, для которыхъ, говорятъ, Ана менѣе способны по большей тупости ума и по рутинѣ ихъ будничныхъ занятій, такъ какъ молодыя дѣвицы въ нашемъ мірѣ считаютъ себя авторитетами въ тонкихъ пунктахъ теологическихъ доктринъ, для которыхъ не многіе мужчины, занятые дѣятельно-мірскими дѣлами, не имѣютъ достаточно учености или утонченности ума. По милости ли раннихъ гимнастическихъ упражненій, или по природной организаціи, Гай-и превосходятъ Ана въ физической силѣ (важный пунктъ относительно соображенія и поддержанія женскихъ правъ). Онѣ достигаютъ болѣе высокаго роста и среди ихъ болѣе круглыхъ размѣровъ вложены жилы и мускулы такіе же твердые, какъ и у другого пола. Онѣ даже увѣряютъ, что, по первоначальнымъ законамъ природы, женщины должны быть больше мужчинъ, и поддерживаютъ этотъ догматъ ссылкою на раннее образованіе жизни въ насѣкомыхъ и на самое древнее семейство позвоночныхъ — то-есть рыбъ — гдѣ самки вообще такъ велики, что могутъ проглотить своихъ супруговъ, если пожелаютъ. Болѣе всего Гай-и имѣютъ болѣе сосредоточенную власть надъ токомъ или двигателемъ, содержащимъ элементы разрушенія, такъ какъ имѣютъ больше той проницательности, въ которой заключается нѣкоторая доля скрытности. Такимъ образомъ онѣ могутъ не только защищать себя отъ нападенія мужчинъ, но могутъ каждую минуту, когда онъ наименѣе подозрѣваетъ опасность, прекратить жизнь оскорбившаго ихъ супруга. Къ чести Гай-и, въ ихъ лѣтописи за нѣсколько вѣковъ не находится ни одного примѣра ихъ злоупотребленія и страшнаго превосходства въ искусствѣ уничтоженія. Послѣдній случай въ общинѣ, о которой я говорю, происходилъ (сообразно ихъ хронологіи) около двухъ тысячъ лѣтъ тому назадъ. Одна Гай въ припадкѣ ревности убила своего мужа, и этотъ гнусный поступокъ внушилъ такой ужасъ мужчинамъ, что они всѣ переселились въ другое мѣсто и оставили женщинъ однѣхъ. — Исторія говоритъ, что овдовѣвшія Гай-и, доведенныя такимъ образомъ до отчаянія, напали на убійцу, когда она спала (слѣдовательно, была безоружна), и убили ее, а потомъ дали торжественное обязательство между собою никогда не злоупотреблять своей супружеской властью и внушить то же обязательство навсегда своимъ дочерямъ. Такимъ образомъ къ бѣглымъ супругамъ былъ отправлена депутація, успѣвшая убѣдить многихъ воротиться; но воротились по большей части пожилые. Младшіе, или сомнѣваясь въ своихъ супругахъ, или имѣя слишкомъ высокое мнѣніе о своихъ собственныхъ достоинствахъ, отвергли всѣ предложенія и, оставшись въ другихъ общинахъ, были пойманы другими супругами, съ которыми можетъ быть были не болѣе счастливы. Но потеря такого большого количества мужчинъ послужила благодѣтельнымъ предостереженіемъ для Гай-и и утвердила въ благотворной рѣшимости исполнить взятое на себя обязательство. Дѣйствительно теперь полагаютъ, что отъ продолжительнаго наслѣдственнаго бездѣйствія Гай-и лишились и наступательнаго, и оборонительнаго превосходства надъ Ана, которымъ они обладали прежде точно такъ, какъ въ низшихъ животныхъ на землѣ многія особенности изъ первоначальной организаціи, данныя природой для ихъ защиты, постепенно исчезли или с��ѣлались недѣйствительны при измѣнившихся обстоятельствахъ. Мнѣ было бы однако жаль, еслибъ какой-нибудь Анъ побудилъ Гай сдѣлать опытъ, кто изъ нихъ сильнѣе.

Съ того происшествія, которое я разсказалъ, Ана сдѣлали нѣкоторыя перемѣны въ супружествѣ, можетъ быть клонящіяся къ выгодѣ мужчинъ. Теперь они вступаютъ въ бракъ только на три года и въ концѣ каждаго третьяго года мужчина и женщина могутъ развестись и опять вступить въ бракъ. Въ концѣ десяти лѣтъ Анъ пользуется преимуществомъ взять вторую жену, позволяя первой удалиться, если она желаетъ. Впрочемъ, эти постановленія по большей части мертвая буква; разводы и многоженство чрезвычайно рѣдки и брачная жизнь кажется теперь необыкновенно счастлива и спокойна у этого удивительнаго народа. Гай-и, несмотря на свое хвастливое превосходство въ физической силѣ и умственныхъ способностяхъ, принуждены къ кроткому обращенію боязнью развода или второй жены, и Ана подчиняются привычкѣ и безъ особенныхъ причинъ къ неудовольствію не любятъ перемѣнять для рискованной новизны лицо и обращеніе, къ которымъ они привыкли. Но одно преимущество Гай-и старательно удерживаютъ и, можетъ быть, оно составляетъ тайную причину стараній женщинъ хлопотать за свою права на землѣ. Онѣ пользуются преимуществомъ, у насъ захваченнымъ мужчинами, признаваться въ любви и ухаживать, другими словами, свататься, а не быть предметомъ сватовства. Такой феноменъ, какъ старая дѣва, не существуетъ между Гай-и. Рѣдко, чтобы Гай не завладѣла всякимъ Аной, которой пришелся ей по сердцу, если его любовь не отдана другой. Какъ бы застѣнчивъ, неподатливъ и скроменъ ни оказывался сначала Анъ, за которымъ ухаживаетъ она, однако ея настойчивость, ея горячность, ея сила убѣжденія, ея умѣнье распоряжаться мистическимъ дѣйствіемъ вриля непремѣнно накинутъ ему на шею то, что мы называемъ «роковой петлей». Доводы въ пользу перемѣны отношеній, установленныхъ между мужчинами и женщинами на землѣ, кажутся убѣдительны и объясняются съ чистосердечіемъ, которое стоило бы безпристрастно обсудить. Говорятъ, что женщины по природѣ болѣе расположены къ любви, чѣмъ мужчины — что любовь занимаетъ болѣе мѣста въ ихъ мысляхъ и болѣе необходима для ихъ счастья, и что слѣдовательно, выбирать должны они; что мужчины бываютъ застѣнчивы и нерѣшительны, что они часто предпочитаютъ холостую жизнь — часто не обращаютъ вниманія на нѣжные взгляды и деликатные намеки — словомъ, что за ними надо рѣшительно гнаться и насильно овладѣвать ими. Онѣ прибавляютъ, сверхъ того, что если Гай не можетъ выйти за Ана по своему выбору, то она не только не будетъ счастлива, но что и хорошія качества ея сердца не достаточно разовьются, между тѣмъ какъ Анъ не такъ продолжительно сосредоточиваетъ свою любовь на одномъ предметѣ; что если онъ не можетъ жениться на Гай, предпочитаемой имъ, то онъ легко удовольствуется и другою, и наконецъ, что если онъ служитъ предметомъ любви и заботливости, то для счастья его жизни ему не такъ необходимо самому любить, какъ быть любимымъ; онъ довольствуется удобствами своей жизни и умственными занятіями, которыя создаетъ для себя.

Что ни можно было бы сказать объ этомъ разсужденіи, система оказывается хороша для мужчинъ, потому что, будучи такимъ образомъ увѣренъ въ искренней и горячей любви и видя, что чѣмъ онъ застѣнчивѣе и холоднѣе, тѣмъ болѣе увеличивается желаніе завладѣть имъ, онъ обыкновенно успѣваетъ дать свое согласіе на такихъ условіяхъ, какія считаетъ лучшими для обезпеченія если не особенно счастливой, то по-крайней-мѣрѣ спокойной жизни. Каждый Анъ имѣетъ свой собственный конекъ, свои привычки, свои прихоти и, каковы бы они ни были, онъ требуетъ обѣщанія вполнѣ и безусловно подчиняться имъ. Преслѣдуя свою цѣль, Гай охотно даетъ обѣщаніе, и такъ какъ отличительную черту этого необыкновеннаго народа составляетъ безусловное уваженіе къ истинѣ, и слово, разъ данное, никогда не нарушается даже самой вѣтренной Гай, условія благоговѣйно соблюдаются. И, несмотря на всѣ свои отвлеченныя права и силу, Гай-и самыя любезныя, сговорчивыя и покорныя жены, какихъ я когда-либо видѣлъ, на землѣ. У нихъ есть поговорка, что «когда Гай любитъ, то находитъ удовольствіе повиноваться». Надо замѣтить, что я говорилъ только о бракѣ, потому что таково нравственное совершенство, достигнутое этой общиной, что всякая незаконная связь такъ же мало возможна для нихъ, какъ и для коноплянокъ въ то время, когда онѣ условились прожить попарно.

Ничто такъ не приводило меня въ недоумѣніе, когда я старался примирить мои понятія съ существованіемъ областей подъ поверхностью земли, населенныхъ существами, если различествующими отъ насъ по виду, то во всѣхъ матеріальныхъ пунктахъ организма схожими съ существами верхняго міра, какъ противорѣчіе той доктринѣ, съ которой, кажется, согласны многіе геологи и философы — то-есть, что хотя у насъ солнце есть великій источникъ теплоты, однако чѣмъ глубже мы проникаемъ подъ кору земли, тѣмъ болѣе увеличивается жаръ, будучи въ пропорціи одного градуса на каждый футъ подъ поверхностью земли. Но хотя область племени, о которомъ я говорю, находилась на высшей мѣстности и сравнительно такъ близко къ поверхности земли, что я могъ понять температуру, соотвѣтствующую органической жизни, однако даже овраги и долины этого государства были совсѣмъ не такъ жарки, какъ философы считаютъ возможнымъ на такой глубинѣ — конечно, нисколько не жарче южной Франціи или, по-крайней-мѣрѣ, Италіи. Судя по всѣмъ разсказамъ, слышаннымъ мною, обширные тракты, неизмѣримо глубже подъ поверхностью, въ которыхъ могли бы, кажется, существовать только однѣ саламандры, обитаемы многочисленными племенами съ такой организаціей какъ наша. Я не могу объяснить факта столь несогласнаго съ признанными законами науки, и Зи не очень могла помочь мнѣ разрѣшить эту задачу. Она могла только предположить, что наши философы недостаточно принимали въ соображеніе чрезвычайную ноздреватость земли — обширность ея впадинъ и неправильностей, возбуждавшихъ свободное теченіе воздуха и частые вѣтра — и различные способы, посредствомъ которыхъ жаръ испаряется и выбрасывается. Она соглашалась, однако, что есть глубина, на которой жаръ считается нестерпимымъ для такой органической жизни, какая извѣстна по опытамъ Вриль-я, хотя философы ихъ думали, что даже въ такихъ мѣстахъ жизнь чувствующая, жизнь умственная была бы найдена въ изобиліи и преуспѣяніи, еслибы философы могли проникнуть туда.

— Гдѣ бы Всемогущій ни создавалъ, говорила она: — будьте увѣрены, тамъ непремѣнно онъ помѣстилъ обитателей. Онъ не любитъ пустыхъ жилищъ.

Она прибавила, однако, что многія перемѣны въ температурѣ и климатѣ были сдѣланы посредствомъ Вриль-я и что дѣйствіе вриля употреблялось успѣшно въ подобныхъ перемѣнахъ. Она описала тонкій и жизнь дающій медіумъ Лаи, который я считаю однороднымъ съ эѳирнымъ кислородомъ доктора Люинса, въ которомъ дѣйствуютъ всѣ соотносительныя силы, соединенныя подъ названіемъ вриля, и утверждала, что гдѣ бы этотъ медіумъ ни былъ распространенъ, такъ сказать, достаточно для того, чтобы разнообразное дѣйствіе вриля могло имѣть достаточно простора, можно произвести температуру, соотвѣтствующую высшимъ формамъ жизни. Она говорила также, что по мнѣнію ихъ естествоиспытателей, цвѣты и растительность первоначально были произведены (или тѣ, которые выросли изъ сѣмянъ, перенесенныхъ съ поверхности земли во время переворотовъ природы, или занесенныхъ племенами, искавшими убѣжища въ пещерахъ) посредствомъ свѣта, постоянно наводимаго на нихъ, и постепеннаго улучшенія культуры. Она сказала также, что послѣ того, какъ свѣтъ вриля замѣнилъ всѣ другія дающія свѣтъ тѣла, цвѣтъ цвѣтовъ и листьевъ сдѣлался ярче, а растительность пріобрѣла большіе размѣры.

Предоставляя эти предметы соображенію людей, которые могутъ судить объ этомъ лучше меня, я долженъ теперь посвятить нѣсколько страницъ весьма интереснымъ вопросамъ объ языкѣ Вриль-я.

Языкъ Вриль-я особенно интересенъ, потому что, какъ мнѣ кажется, въ немъ заключаются съ большой ясностью слѣды трехъ главныхъ переходовъ, чрезъ которые языкъ проходитъ, достигая совершенства формы.

Одинъ изъ самыхъ знаменитыхъ современныхъ философовъ, Максъ Мюллеръ, доказывая сходство слоя языка со слоемъ земли, излагаетъ этотъ рѣшительный догматъ:

«Никакой языкъ не можетъ никакимъ образомъ быть измѣнчивъ, не пройдя чрезъ связный и изолированный слой. Никакой языкъ не можетъ быть связующимъ, не цѣпляясь своими корнями за нижніе слои изолированія.»

Такимъ образомъ, взявъ китайскій языкъ, какъ самый лучшій существующій типъ первоначальнаго изолированнаго слоя, «какъ вѣрный фотографъ человѣка, пробующаго на помочахъ мускулы своего ума, пробирающагося ощупью и такъ восхищающагося своими первыми шагами, что онъ повторяетъ ихъ безпрестанно», мы имѣемъ въ языкѣ Вриль-я, все еще «цѣпляющагося своими корнями за нижній слои», признаки первоначальнаго изолированія. Онъ изобилуетъ односложными словами, которыя составляютъ основаніе всякаго языка. Переходъ въ связующую форму составляетъ эпоху, которая должна постепенно распространяться впродолженіе вѣковъ. Отъ письменной литературы этой эпохи осталось только нѣсколько отрывковъ символической миѳологіи и нѣкоторыя выразительныя изрѣченія, сдѣлавшіяся народными пословицами. Существующая литература Вриль-я начинается измѣненіями слоя. Безъ сомнѣнія, въ это время, должно быть, происходили соотвѣтствующія причины въ слитіи породъ какимъ-нибудь первенствующимъ народомъ, появленіе какой-нибудь высокой литературной знаменитости, посредствомъ которой форма языка установилась и опредѣлилась. Такъ какъ измѣняющій слой одержалъ верхъ надъ связующимъ, изумительно видѣть, на сколько смѣлѣе первоначальные корни языка выдались изъ-подъ поверхности, скрывающей ихъ. Въ старинныхъ отрывкахъ и пословицахъ предшествовавшей степени односложныя слова, составляющія эти корни, исчезаютъ среди словъ громадной длины, заключающихъ въ себѣ цѣлыя фразы, изъ которыхъ ни одной части нельзя отдѣлить отъ другой и употребить отдѣльно. Но когда измѣнчивая форма языка на столько подвинулась, что имѣла своихъ ученыхъ и грамматиковъ, они кажется соединились для того, чтобы истребить всѣхъ подобныхъ многосложныхъ чудовищъ, пожиравшихъ первоначальныя формы. Слова длиннѣе трехъ слоговъ были изгнаны какъ варварскія, и по мѣрѣ того, какъ языкъ упрощался, онъ пріобрѣталъ силу, достоинство и пріятность. Хотя теперь очень сжатый въ звукѣ, онъ отъ этой сжатости пріобрѣлъ болѣе ясности. Одною буквою, сообразно ея положенію, они могутъ выразить все, что цивилизованные народы въ нашемъ верхнемъ мірѣ выражаютъ слогами, а иногда и фразами. Позвольте мнѣ привести здѣсь два примѣра: Анъ (которое я переведу словомъ человѣкъ), Ана (людей); буква с выражаетъ у нихъ множественное число, смотря потому, гдѣ поставлена; Сана значитъ человѣчество, Анса толпа людей. Приставка нѣкоторыхъ буквъ всегда придаетъ разное значеніе. Напримѣръ гл (это у нихъ одна буква, какъ th составляетъ одну букву у грековъ) въ началѣ слова означаетъ собраніе или связь предметовъ иногда однородныхъ, иногда различныхъ — какъ напримѣръ Оонъ — домъ, Глоонъ — городъ (то-есть собраніе домовъ); Ата значитъ горесть; Глата общее бѣдствіе; Ор-анъ означаетъ здоровье или благосостояніе человѣка: Глоранъ благосостояніе государства, хорошее состояніе общины; слово, которое они безпрестанно повторяютъ, Аглоранъ, показываетъ ихъ политическое вѣрованіе — то-есть, что «первое правило общины есть общее благо»; Объ значитъ изобрѣтеніе. Сила тонъ въ музыкѣ; Глобелла, какъ соединяющее идеи изобрѣтенія и музыкальной интонаціи, значитъ классическое слово поэзія — и сокращается въ обыкновенномъ разговорѣ въ Глобсъ. На, которое у нихъ какъ гл, составляетъ одну букву, всегда выражаетъ что-нибудь вредное для жизни или для радости, для удобства, походя въ этомъ случаѣ на аріанскій корень Накъ, выражающій погибель или уничтоженіе. Ноксъ значитъ темнота, Йорль смерть, Нирія грѣхъ или зло. Насъ — крайняя степень грѣха или зла — развратъ. Въ письмѣ они считаютъ нечестивымъ выражать Верховное Существо особеннымъ именемъ. Оно обозначается гіероглифомъ пирамиды. Въ молитвахъ они называютъ его именемъ, которое считаютъ слишкомъ священнымъ для того, чтобы сообщить его чужестранцу, и я его не знаю. Въ разговорѣ они вообще употребляютъ перифразу, какъ напримѣръ Все благій. Буква V, служащая символомъ перевернутой пирамиды, выражаетъ почти всегда превосходство или власть, такъ же какъ и вриль, о которомъ я говорилъ такъ много. Видъ безсмертный духъ, Видъ-я безсмертіе; Кумъ обозначаетъ нѣчто въ родѣ пустоты, метафорически пещеру; Кумъ-инъ дыру; Зи-кумъ долину; Кумъ-зи пустое пространство; Бодъ-кумъ невѣжество (буквально пустоту знанія). Пошъ почти непереводимое слово, показывающее, какъ читатель увидитъ послѣ, презрѣніе. Но когда народное невѣжество переходитъ въ свирѣпость, какъ напримѣръ во время французскаго террора или во время римской республики до Августа, они называютъ такое положеніе дѣлъ Глек-Насъ. Экъ значитъ ссора, Глекъ общая распря, Ту-бодъ философія, Па презрительное восклицаніе, равняющееся нашему «вздоръ и пустяки»; Па-бодъ обозначаетъ пустую или ложную философію и примѣняется къ такимъ метафизическимъ или умозрительнымъ разсужденіямъ, когда-то бывшимъ въ ходу, которыя состояли въ томъ, чтобы дѣлать вопросы, на которые нельзя дать отвѣта и которые дѣлать не стоитъ, какъ напримѣръ: «Для чего Анъ имѣетъ пять пальцевъ на ногѣ, а не четыре или шесть? Имѣлъ ли первый Анъ, созданный Всеблагимъ, то же число пальцевъ, какъ и его потомки? Въ той формѣ, въ которой Анъ узнаютъ его друзья въ будущемъ мірѣ, будутъ у него пальцы или нѣтъ, а если будутъ, то какіе, матеріальные или духовные?» Я привожу эти примѣры Па-Бодъ не съ насмѣшкой или въ шутку, но потому, что эти самые вопросы составляли предметъ состязанія послѣднихъ ученыхъ, занимавшихся этой «наукой» 4,000 лѣтъ тому назадъ.

Языкъ вриль-я имѣлъ прежде восемь падежей (однимъ больше, чѣмъ въ санскритской грамматикѣ), но впослѣдствіи осталось три. Въ той же грамматикѣ, по которой учился я, значилось четыре; три измѣняются въ окончаніи, а четвертый обозначается приставками. У нихъ, такъ же какъ и у насъ, первая буква въ азбукѣ а и часто употребляется какъ приставка къ слову для того, чтобы дать полное понятіе о владычествѣ или главенствѣ, или преобладающемъ принципѣ. Напримѣръ, Ива значитъ доброта, Дива доброта и счастье вмѣстѣ, А-дива абсолютная истина. Я уже упоминалъ о значеніи а въ Аглоранъ; такимъ образомъ въ врилѣ (свойствамъ котораго они приписываютъ настоящую степень своей цивилизаціи) А-вриль, какъ я уже сказалъ, обозначаетъ собственно цивилизацію.

Филологи увидятъ изъ вышесказаннаго, какъ похожъ языкъ Вриль-я на аріанскій или индогерманскій; но какъ всѣ языки, онъ заключаетъ въ себѣ слова и формы, въ которыхъ переходы были взяты изъ самыхъ противоположныхъ источниковъ. Самое названіе Тёръ, которое они даютъ своему верховному правителю, показываетъ кражу языка, сходнаго съ туранскимъ. Они сами говорятъ, что это иностранное слово взято, какъ показываютъ ихъ историческія лѣтописи, изъ названія, носимаго главою націи, съ которою предки Вриль-я находились въ самыхъ отдаленныхъ періодахъ въ дружескихъ отношеніяхъ, но которая давно исчезла, и говорятъ, что когда, послѣ открытія вриля они преобразовали свои политическія учрежденія, то нарочно выбрали названіе, — заимствованное изъ угасшей породы и мертваго языка, для своего верховнаго правителя для того, чтобы избѣгнуть названій для этой должности, съ которыми связывались бы прежнія воспоминанія.

Если останусь живъ, я могу собрать въ систематической формѣ такія познанія, какія пріобрѣлъ въ этомъ языкѣ во время моего пребыванія у Вриль-я. Но того, что я уже сказалъ, можетъ быть будетъ достаточно для того, чтобы показать филологамъ, какъ языкъ, сохранившій такъ много корней первоначальной формы и очистившійся отъ непосредственныхъ, но переходныхъ многосложныхъ формъ, достигъ такого единства простоты и сжатости въ своемъ окончательномъ, измѣненномъ видѣ, долженъ быть постепеннымъ произведеніемъ безчисленныхъ вѣковъ и множества разнообразныхъ умовъ; что въ немъ заключаются очевидные признаки слитія свойственныхъ породъ, и что для достиженія той формы, которой я далъ нѣсколько примѣровъ, необходима была разработка высокихъ мыслителей.

Однако литература, принадлежащая къ этому языку, литература прошлая; я буду имѣть случай показать впослѣдствіи, что настоящее счастливое положеніе общества, до котораго дошли Ана, не допускаетъ прогрессивнаго занятія литературой, особенно въ двухъ главныхъ отрасляхъ, романическаго вымысла и исторіи.

У этого народа есть религія и хотя многое можно бы сказать противъ нея, по-крайней-мѣрѣ, она имѣетъ эти странныя особенности: во-первыхъ, всѣ вѣрятъ въ религію, которую исповѣдуютъ; во-вторыхъ, всѣ сообразуются съ обрядами, предписываемыми этой религіей. Они всѣ поклоняются одному божественному Создателю и Вседержителю. Они вѣрятъ, что одно изъ свойствъ всеобнимающаго вриля — передавать источнику жизни и разума всякую мысль, которую живое существо можетъ возымѣть; и хотя они не спорятъ, что идея о Божествѣ врожденна, однако говорилъ, что Анъ (человѣкъ) есть единственное существо, на сколько простираются ихъ наблюденія въ природѣ, которому дана способность понять эту идею со всѣми источниками мысли, вытекающими изъ нея. Они думаютъ, что эта способность составляетъ преимущество, которое не можетъ быть дано напрасно, и что поэтому молитва и благодареніе должны быть пріятны Создателю и необходимы для полнаго развитія человѣческаго существа. Они молятся и дома, и публично. Такъ какъ меня не считали принадлежащимъ къ ихъ породѣ, то и не допускали въ храмъ, въ которомъ совершается богослуженіе; но мнѣ говорили, что служба очень коротка и безъ всякихъ пышныхъ обрядовъ. Вриль-я держится доктринъ, что горячую набожность или совершенное отчужденіе отъ дѣйствительнаго міра человѣческій умъ не можетъ долго выдержать, особенно въ публикѣ, и что всякія попытки къ этому ведутъ или къ фанатизму, или къ лицемѣрію. Дома они молятся или одни, или съ младшими дѣтьми.

Говорятъ, что въ древнія времена много было писано книгъ о свойствѣ Божества и о формахъ поклоненія, наиболѣе пріятныхъ Ему. Но это повело къ такимъ жаркимъ и жестокимъ спорамъ, что не только поколебалось спокойствіе общины и сдѣлался раздоръ въ самыхъ согласныхъ семействахъ, но что во время этихъ споровъ о свойствахъ Божества стали сомнѣваться въ его существованіи или самому Божеству придавать страсти и недостатки спорившихъ.

— Такъ какъ такое конечное существо какъ Анъ не можетъ опредѣлить существа Безконечнаго, стало быть, когда онъ старается осуществить идею о Божествѣ, онъ только дѣлаетъ Божество похожимъ на самого себя.

Въ послѣдніе вѣка поэтому всякія теологическія разсужденія, хотя запрещены не были, такъ мало поощрялись, что совершенно, вышли изъ употребленія.

Вриль-я всѣ раздѣляютъ убѣжденіе, что въ будущемъ существуетъ состояніе блаженнѣе и совершеннѣе настоящаго. Если они имѣютъ очень неопредѣленное понятіе о наградѣ и наказаніи, это можетъ быть потому, что у нихъ не бываетъ преступленій, требующихъ наказанія, и уровень, ихъ нравственности такъ одинаковъ, что ни одинъ Анъ между ними не считается добродѣтельнѣе другого. Если одинъ, можетъ быть, превосходитъ другихъ въ одной добродѣтели, другой также превосходитъ въ другой; если у одного есть какой-нибудь недостатокъ, то и у другого тоже есть. Въ ихъ необыкновенномъ образѣ жизни такъ мало бываетъ искушеній поступать дурно, что они добродѣтельны (сообразно ихъ понятіямъ о добродѣтели) только потому что они живутъ. Они имѣютъ нѣкоторыя фантастическія понятія о продолженіи жизни даже въ растительномъ мірѣ, какъ читатель увидитъ въ слѣдующей главѣ.

Хотя я уже сказалъ, что Вриль-я не поощряетъ никакихъ разсужденій о свойствѣ Верховнаго существа, они всѣ раздѣляютъ мнѣніе, которымъ думаютъ разрѣшить великую проблему существованія зла, которая приводила въ такое недоумѣніе философію верхняго міра. Они полагаютъ, что если Богъ далъ жизнь, съ сознаніемъ этой жизни, какъ бы ни было оно слабо, какъ напримѣръ въ растеніи, жизнь не уничтожается никогда — она переходитъ въ новыя и улучшенныя формы, хотя не на этой планетѣ (слѣдовательно, это мнѣніе различествуетъ отъ обыкновенной доктрины о переселеніи душъ), и что живое существо сохраняетъ сознаніе о своей личности, такъ что соединяетъ свою прошлую жизнь съ будущей и сознаетъ прогрессивное улучшеніе въ степеняхъ счастья. Они говорятъ, что безъ этого предположенія они не могли бы, сообразно съ тою степенью разсудка, которая имъ дана, признать совершенную справедливость, которая должна быть неотъемлемымъ качествомъ Премудраго и Всеблагаго существа. Они говорятъ, что несправедливость можетъ происходить только отъ трехъ причинъ — недостатка мудрости для уразумѣнія того, что справедливо, недостатка добраго желанія для справедливости и недостатка власти исполнить то, что справедливо, а что эти три недостатка несовмѣстны съ Премудрымъ, съ Всеблагимъ, съ Всемогущимъ. Но что даже въ этой жизни мудрость, желаніе добра и власть Высшаго существа достаточно очевидны для того, чтобы мы могли ихъ признавать, и справедливость, истекающая изъ этихъ свойствъ, непремѣнно требуетъ другой жизни, не только для человѣка, но и для всякаго живого существа низшаго разряда. И въ животномъ, и растительномъ мірѣ мы видимъ одно существо, отъ обстоятельствъ, независящихъ отъ него, чрезвычайно несчастнымъ сравнительно съ его ближними — одно существуетъ только какъ добыча для другого — даже растеніе страдаетъ отъ болѣзни и преждевременно погибаетъ, между-тѣмъ какъ растеніе сосѣднее съ нимъ наслаждается своей жизненностью и живетъ счастливо, безъ болѣзни; что ошибочно заключать по аналогіи съ человѣческими недостатками, что Верховное существо дѣйствуетъ только по общимъ законамъ и второстепенными причинами уничтожаетъ главное благодѣтельное вліяніе первой причины; а еще хуже и невѣжественнѣе воображать, что Всеблагій не оказываетъ справедливости миріадамъ существъ, которыхъ онъ одарилъ жизнью, и предполагать, что справедливость предназначена только для человѣка. Въ глазахъ божественнаго жизнедателя нѣтъ ни малыхъ, ни великихъ. Но если разъ признакъ, что ни одно существо, какъ бы ни было оно ничтожно, чувствующее, что оно живетъ и страдаетъ, не можетъ погибнуть въ-теченіе вѣковъ, что всѣ его здѣшнія страданія, еслибъ даже продолжались въ минуты его рожденія до перехода въ другой видъ бытія, будутъ кратковременнѣе въ сравненіи съ вѣчностью, чѣмъ крикъ новорожденнаго можетъ сравниться съ цѣлою жизнью, и разъ предположивъ, что это живое существо удерживаетъ сознаніе своей личности въ этомъ переходѣ (потому что безъ этого сознанія для него немыслимо понятіе о будущемъ бытіи), и хотя выполненія божественнаго правосудія усмотрѣть мы не можемъ, мы все-таки имѣемъ право предположить, что оно дѣйствуетъ единообразно и повсемѣстно, а не измѣнчиво и отдѣльно, какъ было бы, еслибъ оно дѣйствовало только по второстепеннымъ законамъ, потому что такая совершенная справедливость вытекаетъ, отъ совершеннаго знанія понимать ее, отъ совершенной любви, заставляющей желать ее, и совершеннаго могущества исполнить ее.

Какъ ни фантастичны эти понятія, они можетъ быть подтверждаютъ въ политическомъ отношеніи систему правительства, которая, допуская различныя степени богатства, установляетъ однако совершенное равенство въ званіи, чрезвычайную кротость во всѣхъ сношеніяхъ и нѣжность ко всѣмъ созданнымъ существамъ, уничтоженія которыхъ не требуетъ польза общины. И хотя ихъ понятіе о вознагражденіи измученнаго насѣкомаго или поврежденнаго цвѣтка можетъ казаться намъ очень дикой фантазіей, однако, по-крайней-мѣрѣ, оно не вредно и можетъ возбудить отрадныя размышленія о томъ, что въ нѣдры земли, никогда не освѣщаемыя небеснымъ свѣтомъ, проникло такое свѣтлое убѣжденіе о неизрѣченной добротѣ Создателя, такая опредѣленная идея, что общіе законы, по которымъ Онъ дѣйствуетъ, не могутъ допустить никакой несправедливости и зла ни въ чем��, и слѣдовательно, не могутъ быть понимаемы иначе какъ разобравъ ихъ дѣйствія повсюду и всегда. И такъ-какъ — что я буду имѣть, случай замѣтить впослѣдствіи — умственное состояніе и общественная система этой подземной породы понимаютъ и соглашаютъ великія и, повидимому, несогласныя разнообразія въ философской доктринѣ и умозрѣніяхъ, которыя время отъ времени поднимались, обсуждались, отвергались и опять появлялись между мыслителями или мечтателями въ верхнемъ мірѣ — то я, можетъ статься, могу прилично заключить это описаніе о религіи Вриль-я, что самосознаніе или чувствительная жизнь разъ данная не уничтожается и въ низшихъ существахъ такъ же, какъ и въ человѣкѣ, краснорѣчивой выпиской изъ сочиненія знаменитаго зоолога Луи Агассиса, которое попалось мнѣ чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того какъ я записалъ эти воспоминанія о жизни Вриль-я.

«Отношенія, которыя животныя имѣютъ другъ къ другу, отличаются такимъ характеромъ, что ихъ слѣдовало бы давно считать достаточнымъ доказательствомъ того, что ни одно органическое существо не могло быть создано иначе, какъ посредствомъ прямого вмѣшательства мыслящаго разума. Это сильно говоритъ въ пользу существованія въ каждомъ животномъ духовнаго начала, подобнаго тому, которое своимъ превосходствомъ и высшимъ свойствомъ ставитъ человѣка выше другихъ животныхъ; это начало неоспоримо существуетъ, и называется ли оно смысломъ, разсудкомъ или инстинктомъ, оно представляетъ въ цѣломъ ряду организованныхъ существъ рядъ явленій, тѣсно связанныхъ между собою, и на этомъ основаны не только высшія проявленія разсудка, но и самая неизмѣнность особенныхъ различій, отличающихъ каждый организмъ. Многіе доводы въ пользу безсмертія человѣка точно также примѣняются къ неизмѣнности этого начала въ другихъ живыхъ существахъ. Не могу ли я прибавить, что будущая жизнь, въ которой человѣкъ былъ бы лишенъ того великаго источника наслажденія и умственнаго и нравственнаго улучшенія, которое происходитъ отъ созерцанія гармоніи органическаго міра, заключила бы въ себѣ печальное лишеніе? И не можемъ ли мы глядѣть на духовную гармонію соединенныхъ міровъ и всѣхъ ихъ обитателей въ присутствіи ихъ создателя какъ на высшій идеалъ рая?»

Какъ ни были добры ко мнѣ всѣ въ семействѣ моего хозяина, молодая дочь его была всѣхъ внимательнѣе и заботливѣе. По ея совѣту я снялъ одежду.въ которой спустился съ поверхности земли, и надѣлъ одежду Вриль-я, за исключеніемъ искусственныхъ крыльевъ, служившихъ имъ, когда они не летали, граціознымъ покровомъ. Но такъ какъ многіе, будучи на работѣ, не носили этихъ крыльевъ, это исключеніе не представляло замѣтной разницы между мною и тою породою, между которой я жилъ, и такимъ образомъ я могъ осмотрѣть городъ, не возбуждая непріятнаго любопытства. Внѣ семьи никто не подозрѣвалъ, что я явился изъ верхняго міра, и на меня смотрѣли какъ на члена какого-нибудь низшаго и варварскаго племени, находившагося въ гостяхъ у Аф-Лина.

Городъ былъ великъ соразмѣрно съ окружавшей его территоріей, которая была не больше помѣстья англійскаго или венгерскаго вельможи; но вся земля, до края скалъ, составлявшихъ ея границы, была воздѣлана превосходно, кромѣ нѣкоторыхъ горъ и пастбищъ, человѣколюбиво оставленныхъ для безвредныхъ животныхъ, которыя были приручены, хотя не для домашняго употребленія. Такъ велика доброта къ этимъ низшимъ существамъ, что изъ общественной казны отпускается сумма для переселенія ихъ въ другія общины Вриль-я, которыя хотятъ принять ихъ (по большей части новыя колоніи), когда они слишкомъ размножаются для пастбищъ, отведенныхъ имъ на родинѣ. Однако они размножаются не до такой степени, какъ наши животныя, воспитываемыя для убоя. Это, повидимому, законъ природы, что животныя безполезныя для человѣка постепенно удаляются изъ мѣстъ, занимаемыхъ имъ, или даже вырождаются. Въ разныхъ государствахъ, на которыя раздѣлилась порода Вриль-я, существуетъ старинный обычай оставлять между каждымъ государствомъ нейтральную и необработанную полосу земли. Въ той общинѣ, о которой я говорю, эта полоса была хребтомъ дикихъ скалъ и непроходима пѣшеходно, но чрезъ нее легко было перелетѣть или на крыльяхъ, или въ воздушныхъ лодкахъ, о которыхъ я буду говорить впослѣдствіи. Чрезъ эту полосу были также проложены дороги для вагоновъ, двигаемыхъ врилемъ. Эти пути сообщенія постоянно освѣщаются на сумму, собираемую особымъ налогомъ, въ которомъ участвуютъ всѣ общины, носящія названіе Вриль-я. Такимъ способомъ производится значительная торговля съ другими государствами, близкими и дальними. Богатство этой общины состояло въ земледѣліи. Эта община также славилась искусствомъ приготовлять земледѣльческія орудія. Взамѣнъ за такой товаръ они получали предметы скорѣе роскоши, чѣмъ необходимости. Болѣе всего цѣнили они птицъ, выученныхъ пѣть искусственные мотивы. Ихъ привозятъ издалека и онѣ отличаются чудной красотой и пѣніемъ. Я узналъ, что тѣ, которые занимаются воспитаніемъ и обученіемъ этихъ птицъ, выбираютъ ихъ съ особеннымъ стараніемъ и что въ послѣдніе готы породы ихъ значительно улучшились. Я не видалъ никакихъ другихъ домашнихъ животныхъ, кромѣ очень забавныхъ и веселыхъ пресмыкающихся, похожихъ на лягушекъ, но съ весьма умной физіономіей, которыхъ дѣти очень любятъ и которыхъ держатъ въ своихъ садахъ. У нихъ нѣтъ животныхъ, похожихъ на нашихъ собакъ и лошадей, хотя ученая естествоиспытательница Зи сообщила ��нѣ, что такія животныя прежде существовали въ этихъ мѣстахъ и находятся въ областяхъ, обитаемыхъ другими породами. Она сказала, что они постепенно исчезли изъ цивилизованнаго міра послѣ открытія вриля; результаты, сопровождавшіе это открытіе, сдѣлали ненужнымъ употребленіе ихъ. Машины и крылья замѣнили лошадь какъ вьючное животное, а собака сдѣлалась не нужна для защиты и для охоты, какъ въ то время, когда предки Вриль-я боялись нападеній себѣ подобныхъ или охотились за низшими животными для пищи. Притомъ страна эта такъ скалиста, что лошадь была тамъ почти безполезна и для удовольствія, и для перевозки тяжестей. Единственное животное употребляемое на фермахъ, это родъ большого козла. Можно сказать, что свойство почвы въ этихъ округахъ внушило мысль къ изобрѣтенію крыльевъ и воздушныхъ лодокъ. Величина пространства города, соразмѣрно съ окружающей его территоріей, произошла отъ обыкновенія окружать каждый домъ отдѣльнымъ садомъ. Широкая главная улица, въ которой жилъ Аф-Линъ, кончалась большимъ сквэромъ, на которомъ находились Коллегія Мудрецовъ и всѣ публичныя зданія; великолѣпный фонтанъ свѣтлой жидкости, которую я назову нефтью (состава его я не знаю), находился въ серединѣ. Всѣ эти публичныя зданія имѣютъ однообразный характеръ массивности и прочности. Они напомнили мнѣ архитектурныя картины Мартина. Вдоль верхнихъ этажей шелъ балконъ, или лучше сказать терраса съ садомъ, поддерживаемая колоннами, наполненная цвѣтущими растеніями и ручными птицами разнаго сорта. Отъ сквэра шло нѣсколько улицъ, всѣ широкія и ярко освѣщенныя, поднимавшіяся на гору съ каждой стороны. Въ моихъ прогулкахъ по городу мнѣ никогда не позволяли ходить одному; Аф-Линъ или его дочь обыкновенно сопровождали меня. Въ этой общинѣ взрослая Гай гуляетъ со всякимъ молодымъ Аномъ, какъ будто между ними не существуетъ различія половъ.

Лавокъ очень немного; продаютъ покупателямъ товаръ дѣти различнаго возраста, чрезвычайно толковыя и вѣжливыя, но безъ навязчивости и безъ всякаго раболѣпства. Самого лавочника не всегда бываетъ видно, а если онъ и бываетъ въ лавкѣ, онъ мало занимается своей торговлей, хотя выбралъ это занятіе по особенному пристрастію къ нему, совершенно независимо отъ желанія составить себѣ состояніе.

Нѣкоторые изъ самыхъ богатыхъ гражданъ въ общинѣ держатъ такія лавки. Какъ я сказалъ прежде, различій сословій не существуетъ и потому всѣ занятія пользуются равнымъ общественнымъ положеніемъ. Анъ, у котораго я купилъ сандаліи, былъ братъ Тёра, или главнаго правителя, и хотя лавка его была не больше любой лавки сапожника въ Бондской улицѣ или въ Бродуэѣ, говорили, что онъ вдвое богаче Тёра, жившаго во дворцѣ. Однако, безъ всякаго сомнѣнія, у него было какое-нибудь загородное жилище.

Ана послѣ живого дѣтскаго возраста становятся довольно безпечными существами. По темпераменту или по философіи, они считаютъ спокойствіе главнымъ счастьемъ въ жизни. Дѣйствительно, если отнять у человѣка поводъ къ дѣятельности, который находится въ алчности къ деньгамъ или честолюбіи, нѣтъ ничего удивительнаго, что онъ остается спокоенъ.

Для обыкновенныхъ передвиженій они предпочитаютъ употребленіе своихъ ногъ, а не крыльевъ. Но для удовольствій, публичныхъ прогулокъ, для воздушныхъ танцевъ, описанныхъ мною, для посѣщенія загородныхъ домовъ, которые по большей части находятся на высокихъ мѣстахъ, они употребляютъ крылья, и въ молодости предпочитаютъ крылья воздушнымъ лодкамъ для путешествія въ другія области Ана.

Тѣ, которые привыкнутъ къ летанію, могутъ летать, если не такъ быстро, какъ нѣкоторыя птицы, однако отъ двадцати-пяти до тридцати миль въ часъ и впродолженіе пяти, шести часовъ сряду. Но Аны вообще, достигнувъ зрѣлаго возраста, не любятъ быстрыхъ движеній, требующихъ сильнаго упражненія. Можетъ быть, по этой причинѣ они поддерживаютъ доктрину, которую наши доктора безъ сомнѣнія одобряютъ, то-есть, что правильная испарина необходима для здоровья; они обыкновенно употребляютъ потныя ванны, называемыя у насъ турецкими или римскими банями, а потомъ души изъ душистой воды. Они имѣютъ большую вѣру въ благодѣтельное дѣйствіе нѣкоторыхъ благоуханій.

Они имѣютъ также обыкновеніемъ, въ положенные, но рѣдкіе періоды, можетъ быть, раза четыре въ годъ, когда здоровы, брать ванну съ врилемъ^[2]. Они считаютъ этотъ токъ, при умѣренномъ употребленіи, большою подпорою въ жизни; но употребляемый въ излишествѣ, онъ нѣсколько способствуетъ къ вредной реакціи. Однако почти во всѣхъ своихъ болѣзняхъ они прибѣгаютъ къ врилю, какъ къ главному помощнику природы превозмочь недугъ.

Въ своемъ родѣ это самый роскошный народъ, но роскошь его невинна. Можно сказать, что они живутъ въ атмосферѣ благоуханія и музыки. Въ каждой комнатѣ есть механическое устройство для мелодическихъ звуковъ, обыкновенно настроенный на тихій тонъ, кажущійся нѣжнымъ шепотомъ невидимыхъ звуковъ. Они такъ привыкли къ этимъ тихимъ звукамъ, что не находятъ ихъ помѣхою для разговора или для размышленія. Но, по мнѣнію ихъ, дышать воздухомъ, наполненнымъ постоянной мелодіей и благоуханіемъ, имѣетъ успокоительное и возвышенное дѣйствіе на образованіе характера и на привычку къ размышленіямъ. Хотя они воздержны и не употребляютъ ни крѣпкихъ напитковъ, никакой животной пищи кромѣ молока, они разборчивы до крайности въ пищѣ и питьѣ, и во всѣхъ своихъ увеселеніяхъ даже старики обнаруживаютъ дѣтскую веселость. Счастье составляетъ цѣль, къ которой они стремятся, не какъ минутное наслажденіе, но какъ преобладающее состояніе всей жизни, и вниманіе къ счастью другихъ выказывается чрезвычайной любезностью ихъ обращенія.

Образованіе ихъ черепа имѣетъ замѣтную разницу отъ черепа всѣхъ извѣстныхъ породъ въ верхнемъ мірѣ, хотя я не могу не думать, что этотъ типъ есть развитіе впродолженіе безчисленныхъ вѣковъ бракикефальскаго типа Каменнаго Вѣка въ «Элементахъ Геологіи» Лайэлля, въ сравненіи съ долихокефальскимъ типомъ въ началѣ желѣзнаго Вѣка, сотвѣтствующаго тому, который теперь преобладаетъ между нами и называется кельтійскимъ. Онъ имѣетъ сравнительно такую же массивность лба, ту же самую круглоту въ лобныхъ органахъ, но гораздо выше кверху и гораздо менѣе выдается сзади, гдѣ френологи помѣщаютъ животные органы. На языкѣ френолога въ черепѣ Врилья, органы вѣса, числа, звука, формы, порядка, винословности очень широко развиты; органъ смысла гораздо болѣе выдается, чѣмъ органъ геніальности. Тѣ органы, которые называются нравственными, какъ напримѣръ органъ добросовѣстности и доброжелательства, изумительно полны, любви и задорливости оба малы; органъ разрушенія (то-есть рѣшительнаго уничтоженія препятствій) огромный, но менѣе доброжелательнаго, а ихъ любовь къ дѣтямъ принимаетъ отчасти характеръ состраданія и нѣжности къ предметамъ, требующимъ помощи и покровительства, чѣмъ животной любви къ своимъ отраслямъ. Я не встрѣчалъ ни безобразныхъ, ни уродовъ. Красота ихъ физіономіи заключается не только въ симметріи чертъ, но и въ гладкой поверхности, продолжающейся безъ линій и морщинъ до глубокой старости, и спокойной нѣжности выраженія, въ соединеніи съ тѣмъ величіемъ, которое какъ будто происходитъ отъ сознанія власти и отсутствія всякаго страха, физическаго и нравственнаго. Эта-то самая нѣжность, въ соединеніи съ этимъ величіемъ, внушили такому зрителю какъ я, привыкшему бороться съ страстями человѣческаго рода, чувство униженія, ужаса, страха. Такое выраженіе живописецъ могъ бы придать полубогу, генію, ангелу. Мужчины Вриль-я совершенно безбородые; у Гай-и иногда въ старости бываютъ маленькіе усы.

Я съ удивленіемъ видѣлъ, что цвѣтъ ихъ кожи не у всѣхъ такой, какъ у тѣхъ, съ которыми я прежде встрѣтился — нѣкоторые гораздо бѣлѣе и даже съ голубыми глазами и волосами золотисто-каштановаго цвѣта, хотя цвѣтъ лица смуглѣе и гуще чѣмъ у людей въ сѣверной Европѣ.

Мнѣ сказали, что это смѣсь цвѣта лица происходитъ отъ брачныхъ союзовъ съ другими болѣе отдаленными племенами Вриль-я, которые, по климату ли, или по раннему отличію породы, были гораздо бѣлѣе, чѣмъ племена, изъ которыхъ составилась эта община. Считаютъ, что краснокожій цвѣтъ лица показываетъ болѣе древнія фамиліи Аны; но они не гордятся этой древностью, а напротивъ думаютъ, что настоящее превосходство ихъ породы происходитъ отъ частыхъ союзовъ съ фамиліями, хотя различными, но сродственными имъ, и поощряютъ такіе браки, но только съ націями Вриль-я. Тѣ націи, которыя не соображаются въ своихъ обычаяхъ и учрежденіяхъ съ Вриль-я и неспособныя управлять дѣйствіями вриля, для достиженія и передачи которыхъ потребовалось нѣсколько поколѣній, находятся въ большемъ пренебреженіи, чѣмъ негры у ньюйоркскихъ гражданъ.

Я узналъ отъ Зи, которая болѣе свѣдуща во всѣхъ предметахъ, чѣмъ любой мужчина, съ которымъ мнѣ приходилось разговаривать, что превосходство Вриль-я происходитъ отъ усилія ихъ ранней борьбы противъ препятствій природы въ тѣхъ мѣстностяхъ, въ которыхъ они поселились.

— Повсюду, умствовала Зи: — гдѣ начинается ранній процесъ въ исторіи цивилизаціи, по которому жизнь дѣлалась борьбой, въ которой люди должны были употреблять всѣ свои силы для того, чтобы бороться съ себѣ подобными, мы неизмѣнно находимъ этотъ результатъ — то-есть, когда въ состязаніи должно погибнуть большое количество, природа выбираетъ для сохраненія только самые сильные образцы. Въ нашей породѣ, даже до открытія вриля, сохранились только высшія организаціи, и въ нашихъ старинныхъ книгахъ есть легенда, которой прежде вѣрили, что мы были изгнаны изъ того міра, изъ котораго явились вы, для того, чтобы усовершенствовать наше положеніе и достигнуть до самой высокой чистоты нашей породы посредствомъ сильной борьбы, которой подверглись наши предки, и что когда наше воспитаніе окончится, намъ предназначится вернуться въ верхній міръ и вытѣснить всѣ низшія породы, нынѣ тамъ существующія.

Аф-Линъ и Зи часто разговаривали со мною наединѣ о политическомъ и общественномъ положеніи того верхняго міра, въ которомъ, по философскому предположенію Зи, жители должны были истребиться со временемъ нашествіемъ Вриль-я. Они нашли по моимъ разсказамъ — въ которыхъ я продолжалъ дѣлать все возможное (не впадая въ положительную ложь, потому что мои проницательные слушатели легко примѣтили бы ее), чтобы представить наше могущество и насъ самихъ съ самой лестной точки зрѣнія — постоянные предметы сравненія между нашими самыми цивилизованными народами и низшими подземными расами, которыхъ они считали безнадежно погруженными въ варварство и обреченными постепенному, но непремѣнному уничтоженію. Но они оба желали скрыть отъ своей общины всякія преждевременныя понятія объ областяхъ, освѣщенныхъ солнцемъ; оба были человѣколюбивы и гнушались мысли объ уничтоженіи такого множества милліоновъ существъ, и картины нашей жизни, изображаемыя мною, какъ ни были прикрашены, наводили на нихъ грусть. Напрасно я хвастался нашими знаменитыми людьми — поэтами, философами, ораторами, полководцами — и вызывалъ Вриль-я выставить равныхъ имъ.

— Увы! сказала Зи, и ея величественное лицо выразило ангельское состраданіе: — это преобладаніе нѣсколькихъ надъ многими есть самый вѣрный и гибельный признакъ породи неисправимо дикой. Развѣ вы не видите, что самое главное состояніе че��овѣческаго счастья состоитъ въ уничтоженіи борьбы и состязанія между отдѣльными личностями, которыя, какой образъ правленія ни былъ бы принятъ, дѣлаютъ большинство подчиненнымъ меньшинству, разрушаютъ истинную свободу человѣка, какова бы ни была номинальная свобода въ государствѣ, и уничтожаютъ то спокойное существованіе, безъ котораго нельзя достигнуть блаженства ни-душевнаго, ни тѣлеснаго? Наше мнѣніе таково, что чѣмъ болѣе мы можемъ уподобить жизнь существованію, которое по нашимъ самымъ благороднымъ понятіямъ составляетъ существованіе духовъ по другую сторону могилы, тѣмъ болѣе мы приближаемся къ божественному счастью и тѣмъ легче перейдемъ въ состояніе будущаго бытія. Конечно всѣ мы, воображающіе жизнь боговъ или блаженныхъ смертныхъ, предполагаемъ отсутствіе заботъ и такихъ задорливыхъ страстей, какъ скупость и честолюбіе. Намъ кажется, что жизнь должна, состоять изъ тихаго спокойствія, конечно не безъ дѣятельныхъ занятій для умственныхъ или душевныхъ способностей, но такихъ занятій, какого бы свойства они ни были, которыя свойственны отличительнымъ качествамъ каждаго, не насильственныхъ и непріятныхъ — жизнь радуемая безпрепятственной размѣной кроткихъ привязанностей, въ которой нравственная атмосфера убиваетъ ненависть и мщеніе, борьбу и соперничество. Таково политическое состояніе, котораго стараются достигнуть всѣ племена и семейства Вриль-я, и для этой цѣли составлены всѣ наши теоріи о правительствѣ. Вы видите, какъ противоположенъ подобный прогресъ прогресу тѣхъ нецивилизованныхъ народовъ, отъ которыхъ явились вы, и которые стремятся къ систематическому распространенію смутъ, заботъ, буйственныхъ страстей, все увеличивающихся по мѣрѣ того, какъ ихъ прогресъ бурно прокладываетъ себѣ путь впередъ. Самая могущественная изъ всѣхъ породъ за пространствомъ, занимаемомъ Вриль-я, считаетъ свое правленіе лучшимъ изъ всѣхъ политическихъ обществъ, и полагаетъ, что, достигло въ этомъ отношеніи крайней цѣли, какой только можетъ достигнуть политическая мудрость, такъ что другіе народы должны стараться болѣе или менѣе подражать ему. Оно установило на самыхъ широкихъ основаніяхъ Кум-Пошъ, то-есть правленіе невѣждъ по принципу большинства. Оно поставило верхъ блаженства въ соревнованіи, такъ что дурныя страсти никогда не усыпляются — соревнованіе во власти, въ богатствѣ, въ отличіи какого бы то ни было рода, и въ этомъ соперничествѣ страшно слышать хулу, клеветы, поношенія, которыми даже самые лучшіе и кроткіе между ними осыпаютъ другъ друга безъ угрызеній и стыда..

— Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, сказалъ Аф-Линъ: — я посѣщалъ этотъ народъ, и ихъ несчастье и униженіе были еще ужаснѣе оттого, что они вѣчно хвастались своимъ счастьемъ и величіемъ съ сравненіи съ другими подобными имъ породами. И нѣтъ никакой надежды, чтобы этотъ народъ, который очевидно похожъ на васъ, могъ улучшиться, потому что всѣ ихъ понятія стремятся къ дальнѣйшей испорченности. Они все желаютъ расширенія своихъ владѣній, въ прямомъ противорѣчіи съ истиной, что въ очень большомъ размѣрѣ невозможно общинѣ обезпечить такое же счастье, какимъ пользуется хорошо устроенная семья, и чѣмъ болѣе созрѣваетъ у нихъ система, по которой нѣсколько человѣкъ воспламеняются и раздуваются до размѣровъ выше обыкновеннаго мѣрила милліоновъ, тѣмъ болѣе они хорохорятся, тѣмъ болѣе требуютъ и кричатъ: «Посмотрите, какими великими исключеніями изъ общей ничтожности нашей породы доказываемъ мы великолѣпные результаты нашей системы!».

— Если мудрость человѣческой жизни, продолжала Зи: — состоитъ въ томъ, чтобы приближаться къ спокойному равенству безсмертныхъ, тогда нѣтъ болѣе прямого стремленія къ противоположенному направленію, какъ система, имѣющая цѣлью довести до крайностей неравенство и безпорядочность смертныхъ. Я не вижу также, какимъ образомъ смертные, дѣйствуя такимъ об разомъ, могутъ какими бы то ни было религіозными обрядами подготовить себя хоть даже цѣнить радости безсмертныхъ, которыми они сами надѣются сдѣлаться посредствомъ процеса смерти. Напротивъ, души, привыкшія поставлять счастье въ предметахъ такъ неподходящихъ къ божественному, нашли бы счастье боговъ чрезвычайно скучнымъ и хотѣли бы вернуться въ міръ, гдѣ могли бы ссориться другъ съ другомъ.

Я такъ много говорилъ о врилѣ, что мой читатель можетъ ожидать отъ меня описанія его. Этого я не могу сдѣлать въ точности, потому что мнѣ не позволяли обращаться съ нимъ, изъ опасенія, чтобы мое незнаніе какъ употреблять его не было причиною какого-нибудь страшнаго несчастья. Это вещество имѣетъ въ серединѣ пустоту, а въ ручкѣ нѣсколько трубъ, клапановъ или пружинъ, посредствомъ которыхъ сила его можетъ измѣняться или направляться — такъ что однимъ способомъ оно уничтожаетъ, а другимъ излечиваетъ — однимъ способомъ можетъ взорвать скалы, другимъ разсѣять туманъ — однимъ способомъ дѣйствуетъ на тѣла, другимъ можетъ производить нѣкоторое вліяніе на души. Обыкновенно его носятъ въ удобномъ размѣрѣ трости, но оно имѣетъ фальцы, посредствомъ которыхъ его можно удлиннить или укоротить по желанію. Когда употребляется для особенныхъ цѣлей, верхняя часть остается на ладони, а указательный и средній палецъ протягиваются.. Меня увѣряли однако, что сила его одинакова не для всѣхъ, но соразмѣряется съ количествомъ врилевыхъ свойствъ въ человѣкѣ, въ свойствѣ или въ соотношеніи съ достигаемой цѣлью. Одни болѣе способны уничтожать, другіе излечивать; многое также зависитъ отъ спокойствія и твердости воли дѣйствователя. Они увѣряютъ, что совершенное знаніе употребленія вриля можетъ-только быть пріобрѣтено природнымъ темпераментомъ — то-есть, наслѣдственно переданной организаціей — и что четырехлѣтняя дѣвочка, принадлежащая къ породѣ Вриль-я, можетъ выполнять подвиги съ тростью въ первый разъ вложенной въ ея руки, до которыхъ не можетъ достигнуть самый сильный и искусный механикъ, родившійся внѣ предѣловъ Вриль-я. Не всѣ трости одинаково сложены; тѣ, которые даются дѣтямъ, гораздо проще, чѣмъ тѣ, которыя носятъ мудрецы обоихъ половъ, и сдѣланы онѣ собственно для тѣхъ предметовъ, которыми занимаются дѣти, въ рукахъ которыхъ, какъ уже сказано выше, онѣ тѣмъ болѣе разрушительны чѣмъ моложе ребенокъ. У женъ и матерей соотносительная разрушающая сила обыкновенно бываетъ отвлечена, лечебное свойство въ полномъ развитіи. Я желалъ бы поговорить подробнѣе объ этомъ удивительномъ проводникѣ, о токѣ вриль, но его составныя части такъ же совершенны, какъ его дѣйствія удивительны.

Замѣчу однако, что народъ этотъ изобрѣлъ трубы, чрезъ которыя токъ вриля можетъ быть проведенъ къ предмету, предназначенному для уничтоженія,.на пространство почти безконечное. По крайней-мѣрѣ, я опредѣлю его очень скромно, если обозначу 500 или 600 миль. И математическія ихъ исчисленія до того точны, что, по отзыву наблюдателя въ воздушной лодкѣ, каждый членъ департамента вриля можетъ безошибочно опредѣлять свойство встрѣчающихся преградъ, высоту, на которую слѣдуетъ поднять метательный снарядъ, и силу заряда, для того, чтобы превратить въ пепелъ въ срокъ такой короткій, что я не рѣшусь опредѣлить его, столицу вдвое обширнѣе Лондона.

Безспорно, Ана удивительные механики — удивительные по приложенію свойства изобрѣтательности къ практическимъ цѣлямъ.

Я отправился съ моимъ хозяиномъ и его дочерью Зи въ большой публичный музей, который занимаетъ одинъ флигель въ Коллегіи Мудрецовъ и гдѣ хранятся, какъ любопытные образцы невѣжественныхъ и ошибочныхъ опытовъ древнихъ временъ, много такихъ изобрѣтеній, которыми мы въ настоящее время гордимся какъ новѣйшими открытіями. Въ одномъ изъ отдѣленій небрежно брошены, какъ безполезный хламъ, стволы для уничтоженія жизни посредствомъ металлическихъ шаровъ и воспламеняющагося порошка, на такомъ же основаніи, какъ наши пушки и стрѣлометы, и даже еще смертоноснѣе, чѣмъ наши послѣднія изобрѣтенія.

Мой хозяинъ говорилъ о нихъ съ улыбкою презрѣнія, съ какою артиллерійскій офицеръ можетъ упоминать о лукахъ и стрѣлахъ китайцевъ. Въ другомъ отдѣленіи находились модели экипажей и судовъ, движимыхъ паромъ, и воздушнаго шара, который бы могъ быть построенъ Монгольфьера.

— Таковы, сказала Зи съ видомъ задумчиваго г��убокомыслія: — таковы были слабые опыты нашихъ дикихъ предковъ овладѣть силами природы, прежде чѣмъ они имѣли малѣйшее понятіе о свойствахъ вриля.

Молодая Гай была великолѣпнѣйшимъ образцомъ мускульной силы, которой достигаютъ женщины въ ея странѣ. Она имѣла прекрасныя черты, подобно всѣмъ, кто принадлежалъ къ этой породѣ; никогда въ верхнемъ мірѣ я не видывалъ красоты столь величественной и совершенной; но пристрастіе Зи къ серьезнымъ наукамъ придавало ея лицу выраженіе нѣсколько задумчивое и суровое, когда она была спокойна; подобная суровость становилась грозна въ сопоставленіи съ ея широкими плечами и высокимъ ростомъ. Она была высока даже для женщины изъ племени Гай и я видѣлъ, что она такъ легко поднимала пушку, какъ я могъ поднять карманный пистолетъ. Зи внушала мнѣ глубокій страхъ — страхъ, который еще усилился, когда мы пришли въ отдѣленіе музея, отведенное для моделей изобрѣтеній, въ которыхъ двигателемъ былъ вриль; тутъ она, просто играя своею врилевою тростью и стоя сама на разстояніи, приводила въ движеніе массивныя и тяжелыя вещества. Она точно будто придавала имъ смыслъ и заставляла ихъ понимать себя и повиноваться ея приказаніямъ. Она приводила въ движеніе сложные механизмы, останавливала ихъ или пускала опять, пока въ невообразимо короткій срокъ разнаго рода сырые матеріалы не появлялись выработанными въ стройныя издѣлія искусства, вполнѣ законченныя и совершенныя. Дѣйствіе, производимое месмеризмомъ или электричествомъ на нервы и мышцы оживленныхъ предметовъ, эта молодая Гай производила движеніями своего тонкаго прута на пружины и колеса безжизненнаго механизма.

Когда я выразилъ моимъ спутникамъ удивленіе такому дѣйствію на неодушевленное вещество — хотя сознавался, что въ нашемъ мірѣ я былъ свидѣтелемъ явленій, которыя доказывали, что извѣстные живые организмы имѣютъ вліяніе на другіе извѣстные живые организмы, вліяніе однородное по существу, но часто преувеличенное суевѣріемъ или плутовстомъ, Зи, болѣе заинтересованная подобными предметами, чѣмъ ея отецъ, просила меня протянуть руку и, подставивъ свою собственную, обратила мое вниманіе на нѣкоторыя отличія типовъ и характера. Во-первыхъ, большой палецъ Зи (и, какъ я замѣтилъ впослѣдствіи, всѣхъ женщинъ и мужчинъ этой породы) былъ гораздо длиннѣе и толще, чѣмъ бываетъ у народовъ на поверхности земли. Разница почти такая же, какъ между большимъ пальцемъ мужчины и гориллы. Во-вторыхъ, ладонь соразмѣрно толще чѣмъ у насъ; ткань кожи несравненно тоньше и нѣжнѣе; ея обыкновенная теплота больше. Но замѣчательнѣе всего одинъ нервъ, легко различаемый подъ кожей, который идетъ отъ кисти руки, огибая округлость большого пальца, и развѣтвляется вилообразно у основанія указательнаго и средняго пальцевъ.

— Съ вашимъ мало развитымъ большимъ пальцемъ, говорила мудрая молодая Гай: — и при отсутствіи нерва, который вы найдете болѣе или менѣе развитымъ въ рукахъ нашего племени, вы никогда не можете имѣть полной власти надъ врилемъ; что же касается этого нерва, его не оказывалось въ рукахъ нашихъ первыхъ праотцовъ. Такъ какъ не имѣютъ его и грубыя племена внѣ предѣловъ Вриль-я. Нервъ этотъ медленно развивался съ теченіемъ поколѣній, образованный первыми изобрѣтеніями и развитый до настоящей степени постояннымъ упражненіемъ надъ силою вриля; поэтому въ-теченіе одного или двухъ тысячелѣтій, подобный нервъ можетъ, я полагаю, образоваться въ тѣхъ высшихъ существахъ вашего рода, которыя посвятятъ себя высокой наукѣ, посредствомъ которой достигается власть надъ всѣми тончайшими силами природы, проникнутыми врилемъ. Вы говорите о веществѣ, какъ о чемъ-то лишенномъ, по своему существу, жизни и движенія, не могли же ваши родители и наставники оставить васъ въ невѣдѣніи того, что нѣтъ вида вещества, которое было бы недвижимо и безжизненно; каждая частица находится въ постоянномъ движеніи, подвергаясь постоянному дѣйствію двигателей, изъ которыхъ теплота наиболѣе замѣтный и быстрый, а вриль наитончайшій и могущественнѣйшій, при искусномъ управленіи. Итакъ, на самомъ дѣлѣ, токъ пущенный моею рукою и направляемый моею волею, только придаетъ большую быстроту и силу дѣйствію, которое непрестанно производится на каждую частицу вещества, какъ бы ни казалось оно безжизненно и упорно. Если груда металла и не въ состояніи родить мысль по собственному побужденію, она однако, по присущей ей способности къ движенію, можетъ воспринимать мысль разумнаго двигателя, имѣющаго на нее дѣйствіе, и когда мысль передается съ извѣстною силою вриля, груда металла вынуждена повиноваться, какъ бы она была движима очевидною физическою силою. На то время вещество оживляется, проникнутое духомъ, въ него вложеннымъ, такъ что почти можно бы сказать, что оно живетъ и мыслитъ. Безъ этого мы не могли бы замѣнять слугъ автоматами.

Я слишкомъ опасался силы мышцъ и учености молодой Гай, чтобы рисковать вступить съ нею въ словопреніе. Еще въ школѣ я гдѣ-то читалъ, что мудрецъ, спорившій съ римскимъ императоромъ, вдругъ смирился, а на вопросъ императора, не имѣетъ ли онъ сказать чего-нибудь еще съ своей стороны о спорномъ вопросѣ, отвѣтилъ: «Нѣтъ, Кесарь, нельзя спорить съ противникомъ, который командуетъ двадцатью-пятью легіонами».

Хотя я въ душѣ питалъ убѣжденіе, каково бы ни было дѣйствіе вриля на вещество, что Фареде доказалъ бы несостоятельность ея теоріи о его причинахъ и степени развитія, я не сомнѣвался, что Зи однимъ ударомъ кулака въ состояніи размозжить голову каждаго изъ членовъ Королевскаго Общества. Всякій разсудительный человѣкъ знаетъ, что напрасно спорить съ обыкновенною женщиною о томъ, что ему извѣстно; но спорить съ Гай въ семь футъ роста о тайнахъ вриля — это всеравно что вступить въ преніе съ симуномъ^{[ВТ 1]} среди пустыни.

Между различными отдѣлами въ обширномъ зданіи Коллегіи Мудрецовъ наиболѣе заинтересовалъ меня археологическій отдѣлъ Вриль-я, заключавшій чрезвычайно древнее собраніе портретовъ. Краски и основа были такого прочнаго свойства, что даже картины, написанныя, какъ мнѣ говорили, въ эпоху такую же отдаленную, какъ самыя первыя преданія китайцевъ, сохраняли всю свѣжесть красокъ. Разсматривая эту коллекцію, я былъ въ особенности пораженъ двумя вещами — во-первыхъ тѣмъ, что картины, написанныя отъ шести до семи тысячъ лѣтъ назадъ, изобличали высшую степень развитія искусства, чѣмъ тѣ, которыя были написаны въ-теченіе послѣднихъ трехъ, четырехъ тысячъ лѣтъ; а во-вторыхъ тѣмъ, что портреты древнѣйшаго періода гораздо болѣе походили на типы нашего собственнаго подлуннаго міра, и преимущественно европейскіе типы. Нѣкоторыя лица, дѣйствительно, напоминали мнѣ итальянскія головы, которыя смотрятъ на васъ въ картинахъ Тиціана, съ отпечаткомъ честолюбія или коварства, заботы или горя, на которыхъ страсти проложили своимъ желѣзнымъ рѣзцомъ глубокія борозды. Это были, лица людей, жившихъ въ борьбѣ и войнѣ, пока открытіе тайной силы вриля не измѣнило характера общества людей, которые сражались другъ съ другомъ изъ-за власти или славы, такъ какъ сражаемся мы въ верхнемъ мірѣ.

Типы лица стали значительно измѣняться по прошествіи тысячи лѣтъ послѣ переворота, сдѣланнаго врилемъ; съ каждымъ поколѣніемъ выраженіе лицъ становилось безмятежнѣе, и съ этою возрастающею безмятежностью они принимали характеръ страшнаго отличія отъ лицъ борющихся и грѣшныхъ людей; но вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ достигали высшаго развитія красота и величіе этихъ лицъ, искусство живописца становилось безсильнѣе и безцвѣтнѣе.

Но самою любопытною достопримѣчательностью въ коллекціи были три портрета, относящіеся къ доисторическому вѣку и, согласно миѳическому преданію, снятые по приказанію мудреца, происхожденіе и свойства котораго также перемѣшаны символическими баснями, какъ свойства индійскаго Будды или греческаго Прометея.

Отъ этого-то таинственнаго лица, вмѣстѣ и мудреца и героя, всѣ главныя развѣтвленія племени Вриль-я ведутъ одно общее начало.

Портреты изображаютъ самого мудреца, его дѣда и прадѣда… Всѣ они написаны во весь ростъ. Мудрецъ въ длинной туникѣ, повидимому, составляющей родъ свободной чешуйчатой брони быть можетъ изъ кожи какой-нибудь рыбы или пресмыкающагося, но руки и ноги обнажены, пальцы же удивительно длинны и съ плавательными перепонками какъ на рукахъ, такъ и на ногахъ. Шеи почти совсѣмъ незамѣтно, а лобъ низокъ и подается назадъ; вовсе не идеалъ лба мудреца. У него блестящіе, выпуклые каріе глаза, очень большой ротъ, выдающіяся скулы и смуглая кожа. Согласно преданію, этотъ мудрецъ дожилъ до такой же старости, какъ патріархи; онъ существовалъ нѣсколько вѣковъ и ясно помнилъ, что дѣдъ его былъ живъ, когда онъ уже достигъ среднихъ лѣтъ; прадѣда же своего онъ еще въ дѣтствѣ видѣлъ въ живыхъ; портретъ перваго онъ снялъ или велѣлъ снять при его жизни, но портретъ послѣдняго былъ снятъ съ его изображенія на муміи. Портретъ дѣда во всемъ схожъ съ портретомъ мудреца, только каждая черта у дѣда гораздо рѣзче; на немъ нѣтъ одежды и цвѣтъ его тѣла странный: грудь и животъ желтые, а плечи и ноги тускло-бронзоваго цвѣта; что же касается прадѣда, то онъ былъ великолѣпный образецъ лягушкообразнаго рода, просто на просто. Исполинъ-Лягушка.

Въ числѣ мудрыхъ наставленій, которыя, согласно преданію, философъ завѣщалъ потомству въ риѳмической формѣ и сжатыхъ изрѣченіяхъ, наиболѣе замѣчательно слѣдующее: «Смиряйтесь, потомки мои; праотецъ вашего рода былъ головастикъ; гордитесь, мои потомки, та же божественная мысль, которая создала вашего праотца, проявляется и въ вашемъ возвышеніи».

Аф-Линъ разсказалъ мнѣ эту басню, пока я смотрѣлъ на три лягушкообразные портрета.

— Вы смѣетесь надъ предполагаемымъ невѣжествомъ и легковѣріемъ необразованнаго Тиша, сказалъ я ему въ отвѣтъ: — но хотя эти отвратительныя маранья и могутъ быть большой древности, предназначенныя вѣроятно первоначально для грубой каррикатуры, я не думаю, чтобы кто-нибудь изъ вашего племени даже въ наименѣе просвѣщенные вѣка вѣрилъ, чтобы правнукъ головастика могъ быть поучающимъ философомъ, или чтобы какая-либо часть, я не говорю возвышенныхъ Вриль-я, но даже самыхъ неразвитыхъ видовъ человѣческой породы, могла происходить отъ головастика.

— Напротивъ, возразилъ Аф-Линъ: — въ такъ называемый философскій или спорный періодъ нашей исторіи, достигшій своего апогея около семи тысячъ лѣтъ назадъ, былъ знаменитый естествоиспытатель, который ясно доказалъ многочисленнымъ ученикамъ такую аналогическую и анатомическую соотвѣтственность въ строеніи Ана и лягушки, что нельзя было не усмотрѣть происхожденія одного отъ другого. Въ нихъ замѣчалось нѣсколько общихъ болѣзней; и тѣ, и другіе были подвержены одного рода паразитамъ, въ видѣ червей въ внутренностяхъ; и странно, въ строеніи Ана находится плавательный пузырь, ни къ чему для него уже не пригодный, но служащій яснымъ доказательствомъ ея) происхожденія отъ лягушки. Противъ этой теоріи нельзя найти и доводовъ въ сравнительныхъ размѣрахъ, такъ какъ до-сихъ-поръ существуютъ въ нашемъ мірѣ лягушки, не уступающія намъ ростомъ и толщиною, а нѣсколько тысячъ лѣтъ назадъ онѣ повидимому были еще больше.

— Это я понимаю, сказалъ я: — потому что лягушки такихъ исполинскихъ размѣровъ, по утвержденію нашихъ лучшихъ геологовъ, быть можетъ, видѣвшихъ ихъ во снѣ, были единственными обитателями верхняго міра до потопа, а подобныя лягушки именно могли процвѣтать въ озерахъ и болотахъ вашихъ подземныхъ странъ. Но прошу васъ продолжать.

— Въ спорный періодъ исторіи что утверждалъ одинъ, мудрецъ, другой уже навѣрное опровергалъ. Въ тотъ вѣкъ считалось правиломъ, что мысль человѣка поддерживается на высотѣ только постояннымъ колебаніемъ изъ стороны въ сторону, постояннымъ движеніемъ, вслѣдствіе противорѣчія; поэтому другая секта философовъ утверждала, что Анъ не происходитъ отъ лягушки, но что лягушка очевидно усовершенствованное развитіе Ана. Форма лягушки, взятая вообще, была гораздо симметричнѣе формы Ана, не говоря о прекрасномъ строеніи ея оконечностей, боковъ и плечъ, тогда какъ большая часть Анъ въ то время были почти уродливы и безспорно сложены дурно. Опять и то, лягушка имѣла возможность жить на сушѣ и въ водѣ — громадное преимущество, раздѣляемое съ безтѣлеснымъ существомъ, между тѣмъ какъ въ Анѣ безполезность плавательнаго пузыря ясно доказывала вырожденіе изъ высшаго развитія породы. Къ тому первыя поколѣнія Анъ повидимому покрыты были волосами; даже въ сравнительно позднѣйшее время пучки волосъ уродовали самыя лица нашихъ предковъ, покрывая дикою растительностью ихъ щеки и подбородки, такъ точно, мой бѣдный Тишъ, какъ у васъ. Цѣль высшихъ породъ Ана въ-теченіе несмѣтнаго числа вѣковъ состояла въ томъ, чтобы изгладить всякій слѣдъ сродства съ волосатыми позвоночными животными, и они постепенно уничтожили это унизительное волосатое изверженіе закономъ полового выбора; конечно, Гай-и предпочитали молодыя или красивыя гладкія лица. Мѣсто лягушки въ постепенномъ усовершенствованіи позвоночныхъ ясно доказывается отсутствіемъ на ней волосъ даже на головѣ. Этотъ видъ позвоночныхъ рождается уже съ тѣмъ усовершенствованнымъ отсутствіемъ волосъ, котораго самые прекраснѣйшіе образцы Ана, несмотря на образованіе въ-теченіе несмѣтнаго количества вѣковъ, не могли еще достигнуть. Удивительно сложная и нѣжная нервная система и артеріальное обращеніе у лягушки дѣлало ее, по доводамъ этой школы, болѣе способною для воспріятія наслажденій, чѣмъ наше низшаго разряда или, по-крайней-мѣрѣ, простѣйшее физическое сложеніе доставляетъ намъ. Разсматривая руку — если можно допустить подобное выраженіе — лягушки, легко уяснить себѣ ея сильнѣйшую воспріимчивость къ любви и общественной жизни вообще. Дѣйствительно, хотя Ана очень склонны къ общественности и любви, лягушки превосходятъ ихъ въ этомъ. Словомъ, эти двѣ философскія школы вели ожесточенную войну; одна утверждая, что Анъ усовершенствованный типъ лягушки; другая, что лягушка есть высшее развитіе Ана. Мнѣніе моралистовъ шло въ разрѣзъ съ мнѣніемъ естествоиспытателей, но большая часть поддерживала теорію преимущества лягушки. Они говорили не безъ основанія, что въ нравственности (а именно въ соблюденіи правилъ наиболѣе приспособленныхъ къ сохраненію здоровья и благоденствія отдѣльныхъ личностей и общества вообще) лягушки несомнѣнно стоятъ гораздо выше. Исторія всѣхъ вѣковъ служила явнымъ доказательствомъ совершенной испорченности человѣческой породы, полнѣйшаго презрѣнія даже самыхъ знаменитыхъ изъ людей къ законамъ, ими же признаваемымъ, какъ необходимое условіе ихъ собственнаго и общаго счастья и благоденствія. Но самые строжайшіе критики лягушачьей породы не могли подмѣтить въ ихъ правахъ малѣйшаго уклоненія отъ нравственныхъ законовъ, безмолвно ими признаваемыхъ. А какая же польза въ цивилизаціи, если усовершенствованіе въ нравственности не служитъ цѣлью, къ которой она стремится, и пробнымъ камнемъ, по которому можно судить о ея успѣхахъ? Наконецъ, приверженцы этой теоріи предполагали, что въ отдаленный какой-нибудь періодъ времени порода лягушекъ была усовершенствованнымъ развитіемъ породы человѣческой, но что по причинамъ, опредѣлить которыя нельзя было путемъ раціональныхъ умозаключеній, лягушки утратили свое прежнее мѣсто въ мірозданіи; Ана же, хотя существа и низшія по своему строенію, не столько добродѣтелями, сколько пороками: свирѣпостью и лукавствомъ, постепенно достигли преобладанія, подобно тому какъ варварскія племена человѣческой породы своимъ превосходствомъ въ этихъ самыхъ порокахъ совершенно истребили или довели до полнаго ничтожества племена, первоначально превосходившія ихъ умственными способностями и образованіемъ. Къ несчастью, эти споры затронули религіозныя понятія того вѣка, и такъ какъ правленіе было въ рукахъ Кум-Пошъ, самаго невѣжественнаго, а слѣдовательно и самаго раздражительнаго класса людей — народъ ухватился за вопросъ и предводители политическихъ партій увидали, что споръ о лягушкахъ, перенесенный на эту почву, можетъ сдѣлаться драгоцѣннымъ орудіемъ для ихъ честолюбія. За тѣмъ послѣдовало не менѣе тысячи лѣтъ войнъ и убійствъ; въ этотъ періодъ философы обѣихъ партій были побиты и само правленіе Кум-Пошъ по счастью приведено къ концу возвышеніемъ одного семейства, ясно доказавшаго свое происхожденіе отъ первобытнаго головастика и снабдившаго разныя племена породы Ана деспотическими правителями. Эти деспоты въ свою очередь окончательно исчезли, по-крайней-мѣрѣ изъ нашихъ общинъ, съ открытіемъ вриля, благодаря которому процвѣтаютъ мирныя учрежденія во всѣхъ племенахъ Вриль-я.

— А развѣ не существуетъ болѣе философовъ сторонниковъ преній, чтобы возобновить споръ, или всѣ единодушно признаютъ ваше происхожденіе отъ головастика?

— Нѣтъ, сказала Зи съ величественною улыбкой: — подобныя пренія относятся къ темной эпохѣ Па-Бодъ; теперь же ими могутъ забавляться одни дѣти. Когда намъ извѣстно, изъ какихъ веществъ составлены наши тѣла, веществъ однородныхъ съ составными частями самыхъ низшихъ растеній, можетъ ли имѣть значеніе вопросъ, сложилъ ли Всемудрый Творецъ эти вещества изъ одного вида, или изъ другого, чтобы создать тотъ, въ который онъ вложилъ способность воспринять мысль о немъ самомъ, и тѣ различныя степени умственнаго развитія, которыя порождаются подобною мыслью? Анъ началъ свое дѣйствительное существованіе какъ Анъ, уже надѣленный способностью мыслить, а вмѣстѣ съ нею сознаніемъ, что сколько бы въ-теченіе вѣковъ родъ Ана ни пріобрѣталъ мудрости, никогда онъ не будетъ въ состояніи сложить изъ веществъ, находящихся въ его распоряженіи, головастика..

— Ты говоришь хорошо, Зи, сказалъ Аф-Линъ: — и для насъ смертныхъ съ кратковременною жизнью достаточно разумнаго сознанія, что происходитъ ли Анъ отъ головастика, или нѣтъ, такъ же мало вѣроятія, чтобы онъ вновь превратился въ головастика, какъ и въ-томъ, чтобы учрежденія Вриль-я замѣнились гнилымъ болотомъ и порочною борьбою какого-нибудь Кум-Пошъ.

Вриль-я, лишенные всякой возможности видѣть небесныя тѣла и не имѣя другого отличія между днемъ и ночью, кромѣ того, которымъ находятъ удобнымъ обозначать его сами — конечно, дѣлятъ время не однимъ способомъ съ нами, но мнѣ было легко, посредствомъ моихъ часовъ, которые по счастью были при мнѣ, опредѣлить ихъ время съ величайшею точностью. Я откладываю до будущаго сочиненія о наукахъ и литературѣ Вриль-я — если проживу достаточно, чтобы написать его — всѣ подробности того метода, по которому они достигаютъ обозначенія времени; здѣсь я ограничусь только тѣмъ, что ихъ годъ мало разнится отъ нашего, но подраздѣленія ихъ года совершенно не сходятся съ нашими. Ихъ сутки состоятъ изъ двадцати часовъ, вмѣсто двадцати-четырехъ; слѣдовательно, и годъ ихъ заключаетъ соотвѣтствующее этому большее число дней. Двадцать часовъ своихъ сутокъ они подраздѣляютъ слѣдующимъ образомъ — восемь часовъ^[3]; называемыхъ Безмолвными, посвящаются сну; восемь часовъ, называемыхъ Важнымъ Временемъ, посвящаются наукамъ и занятіямъ; а четыре часа, называемые Отдыхомъ (которыми, такъ сказать, кончается ихъ день), назначены для пировъ, игръ, забавъ или семейной бесѣды, смотря по вкусу и наклонностямъ каждаго. Но говоря по правдѣ, внѣ домовъ ночи не существуетъ. Не только улицы, но и окрестная страна до самыхъ предѣловъ территоріи Вриль-я ярко освѣщается во всѣ часы дня и ночи. Только въ домахъ они убавляютъ свѣтъ до пріятнаго полумрака во время Безмолвныхъ часовъ. Они питаютъ величайшее отвращеніе къ совершенной темнотѣ и свѣтъ у нихъ не гасится никогда совсѣмъ. По случаю пиршествъ, они оставляютъ у себя полный яркій свѣтъ, но тѣмъ не менѣе отмѣчаютъ срокъ дня и наступленія ночи посредствомъ механизма, соотвѣтствующаго нашимъ часамъ. Они очень любятъ музыку, и музыкою, вмѣсто боя, эти хронометры возвѣщаютъ о главныхъ подраздѣленіяхъ времени. По прошествіи каждаго часа, звуки, долетающіе отъ всѣхъ часовъ на публичныхъ зданіяхъ, подхваченные, такъ сказать, часами въ частныхъ домахъ или въ селеніяхъ, разбросанныхъ по окрестностямъ города, производятъ эфектъ удивительно пріятный и вмѣстѣ торжественный. Но въ-теченіе ночи эти звуки до того тихи, что едва могутъ быть подмѣчены человѣкомъ неспящимъ. Перемѣны времени года у нихъ нѣтъ и атмосфера показалась мнѣ, по-крайней-мѣрѣ, въ территоріи этого племени, очень ровная, теплая, какъ въ Италіи въ лѣтнюю пору, и скорѣе сырая, чѣмъ сухая; утромъ до полудни обыкновенно бываетъ очень тихо, но по временамъ дуетъ сильный вѣтеръ отъ скалъ, составляющихъ границу ихъ владѣній. Для нихъ нѣтъ различія въ времени, когда надо сѣять, когда жать, такъ точно, какъ бывало на Золотыхъ Островахъ, описанныхъ древними поэтами. Вы видите въ одно и тоже время молодыя растенія въ почкахъ или едва вышедшими изъ земли, а другія въ плодахъ или заколосившимися. Всякое растеніе теряетъ листья или мѣняетъ ихъ цвѣтъ послѣ того, какъ принесетъ плоды. Изучая ихъ подраздѣленіе времени, мнѣ было всего любопытнѣе опредѣлить средній срокъ жизни въ ихъ племени. По тщательномъ изслѣдованіи оказалось, что срокъ этотъ многимъ былъ продолжительнѣе того, который назначенъ намъ на поверхности земли. Что для насъ семьдесятъ лѣтъ, то у нихъ сто. И это еще не одно преимущество, которымъ они пользуются въ сравненіи съ нами: какъ у насъ мало случаевъ, чтобы достигали такой глубокой старости, такъ наоборотъ у нихъ очень немногіе умираютъ ранѣе ста лѣтъ; къ тому же они по большей части пользуются до послѣдней минуты здоровьемъ и силою, слѣдовательно и жизнь для нихъ исполнена наслажденій до самаго конца. Къ этому способствуетъ много разныхъ причинъ: отсутствіе всякихъ спиртуозныхъ, возбуждающихъ напитковъ, умѣренность въ пищѣ, и еще болѣе, быть можетъ, душевное спокойствіе, не нарушаемое никакими мучительными занятіями или пламенными страстями. Ихъ не терзаютъ ни жадность, ни честолюбіе, какъ то бываетъ съ нами; они кажутся совершенно равнодушными даже къ славѣ; они способны къ сильной привязанности; но любовь ихъ, выказываясь въ нѣжномъ и веселомъ снисхожденіи, составляетъ ихъ счастье и, повидимому, рѣдко или даже никогда не причиняетъ имъ страданій. Такъ какъ Гай выходитъ за того только, кого выберетъ сама, и у нихъ, какъ у насъ на землѣ, семейное счастье зависитъ преимущественно отъ женщины, то она, избравъ себѣ въ мужья понравившагося ей наиболѣе, снисходительна къ его недостаткамъ, согласуется съ его нравомъ и дѣлаетъ все, отъ нея зависящее, чтобы сохранить его привязанность. Смерть возлюбленнаго существа конечно для нихъ, какъ и для насъ, источникъ печали; но кромѣ того, что смертные случаи у нихъ крайне рѣдки ранѣе срока, когда смерть уже становится избавленіемъ, остающіеся въ живыхъ находятъ большую отраду, чѣмъ, я боюсь, находитъ большинство изъ насъ, въ увѣренности соединенія въ будущей и лучшей жизни.

Все это способствуетъ къ ихъ здоровой и счастливой долговѣчности, хотя нѣтъ сомнѣнія, что она много зависитъ также отъ наслѣдственнаго строенія. Въ ихъ лѣтописяхъ значится, что въ ранніе періоды развитія, когда они жили обществами похожими на наши и раздираемыми ожесточеннымъ соперничествомъ, жизнь ихъ была значительно короче и болѣзни у нихъ многочисленнѣе и тяжелѣе. Они сами говорятъ, что у нихъ срокъ жизни многимъ сталъ длиннѣе и постепенно все еще увеличивается со времени открытія укрѣпляющихъ и врачебныхъ свойствъ вриля въ примѣненіи къ медицинѣ. У нихъ мало практикующихъ врачей, и тѣ преимущественно Гай-и, бездѣтныя вдовы, которыя находятъ большое наслажденіе въ умѣніи лечить и даже предпринимаютъ операціи, когда они необходимы вслѣдствіе несчастнаго случая или, что же еще рѣже, вслѣдствіе болѣзни.

У нихъ свои развлеченія и удовольствія; въ тѣ часы дня, которые носятъ названіе Отдыха, они собираются многочисленными толпами для описанныхъ мною крылатыхъ игръ въ воздухѣ. У нихъ также есть общія залы для музыки и даже театры; тамъ представляются драмы, показавшіяся мнѣ нѣсколько похожими на китайскія — драмы, въ которыхъ лица и событія относятся къ давно-прошедшимъ временамъ, и всѣ классическія единства нарушены самымъ грубымъ образомъ; въ одномъ дѣйствіи герой еще ребенокъ, въ другомъ — чуть не старикъ, и такъ далѣе. Эти драмы очень древнія. Мнѣ онѣ показались скучными вообще, но однобразіе нарушалось поразительно замысловатыми механизмами, нѣкотораго роди шуточнымъ юморомъ и отдѣльными мыслями замѣчательной силы и энергіи, выраженными языкомъ въ высшей степени поэтичнымъ, но отчасти слишкомъ испещреннымъ метафорами и тропами. Словомъ, онѣ казались мнѣ тѣмъ, чѣмъ парижанину временъ Людовика XV или, быть можетъ, англичанину царствованія Карла II показались бы трагедіи Шекспира.

Зрители, большею частью состоящіе изъ Гай-и, повидимому, находили величайшее удовольствіе въ представленіи этихъ драмъ; это удивляло меня въ такой степенной и величественной породѣ женщинъ, пока я не замѣтилъ, что ни одинъ изъ актеровъ не достигъ даже юношескаго возраста, и справедливо заключилъ, что матери и сестры посѣщали театръ изъ угожденія дѣтямъ и братьямъ.

Я уже сказалъ, что эти драмы чрезвычайной древности. По всему видно, что впродолженіе многихъ поколѣній не было написано новыхъ пьесъ или ка��ихъ-либо проведеній вымысла на столько замѣчательныхъ, чтобы они пережили свое первое появленіе. Дѣйствительно, хотя нѣтъ недостатка въ новыхъ изданіяхъ и даже есть нѣчто въ-родѣ газетъ; всѣ они посвящены механикѣ, отчетамъ о новыхъ изобрѣтеніяхъ, объявленіямъ по поводу разныхъ дѣловыхъ подробностей — словомъ, вопросамъ практическимъ. Иногда ребенокъ напишетъ разсказъ о какомъ-нибудь похожденіи, иногда молодая Гай робко изливаетъ свои любовныя надежды и опасенія въ поэмѣ; но эти изліянія не имѣютъ почти никакого достоинства и ихъ рѣдко кто прочтетъ, кромѣ дѣтей и дѣвушекъ Гай-и. Самыя любопытныя сочиненія, характера чисто литературнаго, это путешествія для изслѣдованія другихъ областей этого подземнаго міра, обыкновенно написанныя молодыми эмигрантами и читаемыя съ большою жадностью родственниками и друзьями, которыхъ они оставили.

Я не могъ не выразить Аф-Лину моего изумленія, что общество, въ которомъ механика сдѣлала такіе поразительные успѣхи, и высшее развитіе ума выказалось достиженіемъ того благоденствія народа, которое политики-философы на землѣ послѣ многихъ вѣковъ безсильныхъ попытокъ почти единогласно согласились считать неосуществимою мечтою, однако не имѣетъ рѣшительно никакой современной литературы, не взирая на совершенство, до котораго обработка довела языкъ, вмѣстѣ богатый и простой, сильный и звучный.

— Не замѣчаете ли вы, отвѣтилъ мой хозяинъ: — что литература, какую вы имѣете въ виду, совершенно несовмѣстна съ тою степенью общественнаго и политическаго благоденствія, въ которой вы, по лестному вашему предположенію, считаете насъ? Послѣ вѣковыхъ усилій мы наконецъ пришли къ формѣ правленія, которою довольны; не допуская различія званій, мы не отличаемъ особенными почестями однихъ администраторовъ отъ другихъ, слѣдовательно нѣтъ и поощренія для личнаго честолюбія. Никто не сталъ бы читать сочиненій, въ которыхъ проводились бы теоріи, ведущія къ политическому или общественному перевороту, почему никто и не пишетъ ничего подобнаго. Если отъ времени до времени и найдется Анъ недовольный нашимъ мирнымъ образомъ жизни, онъ не нападаетъ на него, но удаляется самъ. Такимъ образомъ отдѣлъ литературы (судя по древнимъ книгамъ въ нашихъ публичныхъ библіотекахъ, отдѣлъ этотъ былъ очень обширенъ), относящійся къ теоріямъ общественнаго строя, вгладь не существуетъ болѣе. Еще въ древнія времена много писали о естествѣ и свойствахъ Всеблагаго и доводы за и противъ будущаго состоянія; теперь мы всѣ сознаемъ двѣ неопровержимыя истины: что есть Божество и есть будущее состояніе; но еслибъ мы писали до того, что истерли бы пальцы до костей, мы не могли бы набросить малѣйшаго свѣта на свойства и условія этого будущаго состоянія или усилить нашъ страхъ къ свойствамъ Божественнаго Естества. Такимъ образомъ исчезъ и другой отдѣлъ литературы, по счастью для насъ; въ то время когда писалось такъ много о вещахъ, которыя никто опредѣлить не могъ, люди жили въ постоянныхъ ссорахъ и борьбѣ. Большая часть нашей древней литературы состоитъ изъ лѣтописей войнъ и революцій тѣхъ временъ, когда Ана жили большими и бурными обществами, изъ которыхъ каждое силилось расширить свои предѣлы на счетъ другого. Вы видите нашъ спокойный образъ жизни теперь; такъ мы прожили много вѣковъ. У насъ нѣтъ событій, которыя можно бы вносить въ лѣтописи. Что сказать о насъ кромѣ того, что «они родились, были счастливы и умерли»? Переходя теперь къ той части литературы, которая больше касается области воображенія, какъ напримѣръ то, что мы называемъ Глобсила или въ разговорѣ Глобсъ, а вы поэзіею, причины ея упадка у насъ очевидны и въ большомъ количествѣ.

Мы находимъ въ образцовыхъ произведеніяхъ этого отдѣла литературы, которыя мы всѣ читаемъ съ удовольствіемъ, хотя подраженія были бы немыслимы, что они состоятъ изъ описанія страстей, нами болѣе не испытываемыхъ — честолюбія, мести, незаконной любви, жажды воинской славы и тому подобнаго. Древніе поэты жили въ атмосферѣ пропитанной этими страстями и глубоко чувствовали то, что выражали племеннымъ языкомъ. Теперь никто не можетъ выражать подобныхъ страстей, такъ какъ никто не въ состояніи испытывать ихъ, и сочувствія въ читателяхъ не встрѣтитъ, еслибъ даже успѣлъ въ этомъ. Главный элементъ древней поэзіи — это разложеніе тѣхъ сложныхъ тайнъ человѣческой натуры, которыя ведутъ къ ненормальнымъ порокамъ и преступленіямъ, или внушаютъ замѣчательныя, выходящія изъ ряда добродѣтели. Наше общество, избавившись отъ искушеній поддаться пороку или совершить преступленіе, естественно сгладило нравственный уровень до того, что выдающихся добродѣтелей нѣтъ. Безъ прежней пищи — сильныхъ страстей, ужасныхъ преступленій, геройскихъ подвиговъ, поэзія конечно если не совсѣмъ зачахла, тѣмъ не менѣе доведена до очень скуднаго содержанія. Остается еще поэзія описательная — описаніе скалъ, деревьевъ, воды и картинъ семейной жизни — и наши молодыя Гай-и приплетаютъ къ своимъ любовнымъ стихотвореніямъ много этого рода безцвѣтной поэзіи.

— Эта поэзія можетъ имѣть величайшую прелесть, замѣтилъ я: — есть критики между нами, которые цѣнятъ ее выше той, въ которой описываются преступленія или подвергаются психологическому анализу человѣческія страсти. Какъ бы то ни было, эта безцвѣтная, по вашимъ словамъ, поэзія въ настоящее время находитъ болѣе читателей, чѣмъ всякая другая въ народѣ, оставленномъ мною на поверхности земли.

— Быть можетъ, но тогда я прихожу къ заключенію, что писатели очень старательно выработываютъ языкъ, которымъ пишутъ, и посвящаютъ себя исключительно образованію и полировкѣ словъ и риѳмъ, какъ искусству.

— Конечно, всѣ великіе поэты должны это дѣлать. Хотя даръ стихотворства можетъ быть врожденнымъ даромъ, онъ требуетъ такой же тщательной обработки, какая нужна, чтобъ масса металла превратилась въ одну изъ вашихъ машинъ.

— Поэты у васъ, вѣроятно, имѣютъ какую-нибудь побудительную причину, чтобы тратить столько труда на словесную красоту?

— Да, я полагаю, что даръ пѣснопѣнія побудилъ бы ихъ только пѣть, какъ поютъ птицы; но придать пѣсни искусственно красивую форму, по всему вѣроятію; требуетъ побужденія посторонняго, и наши поэты находятъ его въ жаждѣ славы — порой, быть можетъ, и въ недостаткѣ денегъ.

— Именно, такъ. Но въ нашемъ обществѣ мы не приписываемъ славы ничему, что бы могъ сдѣлать человѣкъ въ тотъ короткій срокъ, который называется жизнью. Мы скоро лишились бы равенства, которое составляетъ суть благоденствія нашего народа, еслибъ избрали какое-либо лицо для особенныхъ похвалъ; особенная похвала дала бы права на особенную власть; съ той минуты всѣ дурныя страсти, теперь усыпленныя, мгновенно пробудились бы; другія личности стали бы жаждать отличій, возникла бы зависть, а съ завистью ненависть, съ ненавистью клевета и преслѣдованія.. Наша исторія говоритъ намъ, что большая часть писателей, которымъ воздавалась великая хвала, вмѣстѣ съ тѣмъ подвергались и величайшимъ порицаніямъ; по настоящему, взявъ все въ соображеніе, они были очень несчастны, отчасти отъ нападеній завистливыхъ соперниковъ, отчасти отъ болѣзненнаго настроенія ума, порожденнаго развитою воспріимчивостью къ дѣйствію хвалы или порицанія. Что-жъ касается побудительной причины, кроющейся въ нуждѣ, во-первыхъ, нѣтъ въ нашемъ племени ни одного человѣка, кто бы испытывалъ гнетъ бѣдности; во-вторыхъ, еслибъ и нашелся такой бѣднякъ, всякое занятіе было бы выгоднѣе писанія стиховъ. Наши публичныя библіотеки заключаютъ всѣ книги прежнихъ временъ; книги эти, по вышеизложеннымъ причинамъ, гораздо лучше всѣхъ тѣхъ, какія могли бы быть написаны въ настоящее время, и они безплатно къ услугамъ каждаго, кто пожелаетъ ихъ прочесть. Мы не такіе дураки, чтобы платить за чтеніе плохихъ книгъ, когда можемъ читать лучшія произведенія даромъ.

— Для насъ новизна имѣетъ привлекательность и новая книга, хотя и плохая, читается, тогда какъ старая, несмотря на ея достоинство, предана забвенію.

— Новизна, безъ сомнѣнія, имѣетъ привлекательность въ варварскую эпоху, когда люди отчаянно стремятся къ чему-нибудь лучшему; для насъ же она цѣны не имѣетъ, такъ какъ новизна не принесетъ намъ никакой пользы. Однимъ изъ нашихъ великихъ писателей за четыре тысячи лѣтъ назадъ было однако замѣчено, что «изучающій старыя книги всегда найдетъ въ нихъ что-нибудь новое, а тотъ, кто читаетъ новыя книги, всегда найдетъ въ нихъ что-нибудь старое». Возвращаясь къ поднятому вами вопросу, я не сомнѣваюсь, что при отсутствіи между нами побудительной причины въ видѣ жажды славы или гнетущей нужды, люди, надѣленные поэтическимъ талантомъ, поютъ, по вашимъ словамъ, какъ поютъ птицы: за недостаткомъ тщательной отдѣлки формы, пѣснь ихъ не находитъ слушателей, а вслѣдствіе недостатка слушателей, пѣснь эта замолкаетъ посреди обычныхъ занятій жизни.

— Но какъ же это отсутствіе поощренія къ литературнымъ трудамъ не имѣетъ вліянія на произведенія научныя?

— Вашъ вопросъ удивляетъ меня. Заниматься наукою побуждаетъ любовь къ истинѣ помимо всякой славы, и наука же посвящена у насъ исключительно практическимъ цѣлямъ въ связи съ сохраненіемъ нашего общественнаго быта и удобствъ нашей обыденной жизни. Изобрѣтатель не ожидаетъ славы и никто ему не даетъ ее; онъ имѣетъ занятіе по своему вкусу, при которомъ его не терзаютъ мучительныя страсти. Человѣкъ нуждается въ упражненіи ума такъ точно, какъ и тѣла; для того и другого постоянное упражненіе лучше сильнаго по временамъ. Наши самые трудолюбивые ученые, вообще говоря, живутъ дольше и ограждены болѣе другихъ отъ болѣзней. Живопись многимъ доставляетъ удовольствіе, но искусство уже не то, что было въ прежнія времена, когда великіе живописцы нашихъ различныхъ общинъ состязались для полученія золотой короны, которая давала имъ общественное положеніе равное королямъ, подъ управленіемъ которыхъ они жили. Вы, вѣроятно, замѣтили въ нашемъ археологическомъ отдѣлѣ, на сколько выше, съ точки зрѣнія искусства, картины, написанныя нѣсколько тысячелѣтій назадъ. Быть можетъ, потому-что музыка дѣйствительно болѣе въ сродствѣ съ наукою, чѣмъ съ поэзіею, единственное изъ пріятныхъ искусствъ, которое наиболѣе процвѣтаетъ между нами, это музыка. Но и тутъ отсутствіе поощренія, въ видѣ похвалы или славы, повело къ тому, что мало встрѣчается различія между степенью таланта одного лица или другого; наиболѣе усовершенствована у насъ хоровая музыка, съ помощью нашихъ обширныхъ механическихъ инструментовъ, въ которыхъ мы часто прибѣгаемъ къ дѣйствію воды^[4]. Въ послѣдніе вѣка у насъ почти не появлялось оригинальныхъ композиторовъ. Наши любимые мотивы относятся къ очень древней эпохѣ; они послужили основою чрезвычайно сложнымъ варіаціямъ второстепенныхъ, но талантливыхъ музыкантовъ.

— Развѣ нѣтъ у Ана политическихъ обществъ, проникнутыхъ страстями, которыя ведутъ къ преступленію, и допускающихъ неравенство умственное и нравственное, оставленное позади себя вашимъ племенемъ и всѣми Вриль-я вообще на пути къ усовершенствованію? Въ такихъ обществахъ поэзія и ея сестры — искусства могутъ еще быть и чтимы и усовершенствованы.

— Подобныя общества существуютъ въ отдаленныхъ странахъ, но мы не допускаемъ ихъ въ предѣлы образованныхъ общинъ; мы почти не удостоиваемъ ихъ названія Ана и, конечно, не причислимъ никогда къ Вриль-я. Это варвары, живущіе преимущественно въ той низкой степени бытія Кум-Пошъ, которая естественно клонится къ собственному ужасающему разложенію въ Глек-Насъ. Ихъ жалкая жизнь проходитъ въ постоянной борьбѣ и постоянныхъ перемѣнахъ. Когда они не сражаются съ сосѣдями, то неминуемо терзаемы междоусобіями. Они дѣлятся на партіи, которыя бранятъ, грабятъ и порой убиваютъ другъ друга по самымъ пустымъ поводамъ къ несогласію, такъ что даже мы находили бы это непонятнымъ, еслибъ не читали исторіи нашего народа и не видѣли, что и мы прошли чрезъ этотъ ранній періодъ невѣжественнаго варварства. Бездѣлицы достаточно, чтобы возстановить ихъ другъ противъ друга. Они всѣ имѣютъ притязаніе быть равными, и чѣмъ болѣе силятся утвердить это равенство, уничтожая прежнія отличія и создавая новыя, тѣмъ болѣе неравенство бросается въ глаза и становится невыносимо, такъ какъ не оказывается ни наслѣдственной преданности, ни другого чего соотвѣтствующаго для того, чтобы сглаживать ничѣмъ неприкрытое отличіе между большинствомъ, которое ничего не имѣетъ, и меньшинствомъ, которое обладаетъ многимъ. Конечно, большинство ненавидитъ меньшинство, но жить безъ него бы не могло. Первое производитъ постоянныя нападенія на послѣднее, порой даже окончательно истребляетъ его; но едва это совершено большинствомъ, какъ изъ его же собственной среды возникаютъ опять тѣ же немногіе, съ которыми однако труднѣе имѣть дѣло, чѣмъ съ прежними. Тамъ, гдѣ общества многочисленны и борьба изъ-за пріобрѣтенія есть состояніе преобладающее, всегда должно быть мало побѣдителей и много побѣжденныхъ. Словомъ, народы, о которыхъ я говорю, дикари ощупью пролагающіе себѣ путь въ темнотѣ къ лучу свѣта; они заслуживали бы нашего состраданія къ ихъ немощамъ, еслибъ, подобно дикарямъ, не вызывали своего собственнаго истребленія надменностью и жестокостью. Можете ли вы себѣ представить, что подобныя существа, вооруженныя однимъ жалкимъ орудіемъ, которое вы можете видѣть въ нашихъ музеяхъ древности, неуклюжими желѣзными стволами, заряженными селитрою, не разъ угрожали истребленіемъ племени Вриль-я, живущему по сосѣдству отъ нихъ, основываясь на томъ, что у нихъ тридцать милліоновъ населенія — племя Вриль-я состоитъ не болѣе, какъ изъ пятидесяти тысячъ — если тѣ не примутъ ихъ взгляда на Сок-Секъ (пріобрѣтеніе денегъ), основаннаго на какихъ-то коммерческихъ правилахъ, которыя они имѣютъ безстыдство называть закономъ цивилизаціи?

— Однако, тридцать милліоновъ населенія даютъ сильный перевѣсъ надъ пятидесятью.

Мой хозяинъ поглядѣлъ на меня съ изумленіемъ.

— Чужеземецъ, сказалъ онъ: — вы вѣрно не дослышали, что племя, которому угрожаютъ, принадлежитъ къ Вриль-я; они только ждутъ объявленія войны со стороны дикарей, чтобы послать штукъ шесть маленькихъ дѣтей истребить все ихъ народонаселеніе.

При этихъ словахъ я почувствовалъ содроганіе ужаса, сознавая ближайшее сродство съ дикарями, чѣмъ съ Вриль-я, и припоминая все, что говорилъ въ похвалу прекрасныхъ учрежденій въ Америкѣ, которыя Аф-Линъ заклеймилъ названіемъ Кум-Пошъ. Вернувъ самообладаніе, я спросилъ, есть ли способы сообщенія, которыми я могъ бы безопасно посѣтить этотъ дерзкій и отдаленный народъ.

— Вы можете безопасно путешествовать посредствомъ вриля по землѣ или по воздуху, чрезъ всѣ общины, съ которыми мы въ союзѣ или въ сродствѣ; но я не могу ручаться за вашу безопасность среди варварскихъ народовъ, управляемыхъ другими законами, чѣмъ наши, народовъ до того еще погруженныхъ въ невѣжественный мракъ, что между ними очень многіе живутъ воровствомъ другъ у друга, и нельзя въ безмолвные часы оставлять отворенною дверь собственнаго дома, не подвергаясь опасности.

Здѣсь нашъ разговоръ былъ прерванъ входомъ Таэ; онъ пришелъ сообщить ламъ, что, посланный выслѣдить и уничтожить громадное пресмыкающееся, видѣнное мною тотчасъ по прибытіи, онъ караулилъ его все время съ-тѣхъ-поръ, какъ приходилъ ко мнѣ, и сталъ уже подозрѣвать, что меня обмануло зрѣніе, или что животное пробралось по пещерамъ въ скалахъ до дикихъ странъ, въ которыхъ водятся ему подобныя — когда оно вдругъ выдало свое мѣстопребываніе громаднымъ уничтоженіемъ травы на берегу озера.

— Я увѣренъ, заключилъ Таэ: — что оно теперь скрывается въ озерѣ. Итакъ (онъ обратился ко мнѣ), я подумалъ, что васъ можетъ позабавить пойти посмотрѣть, какъ мы уничтожаемъ такихъ непріятныхъ гостей.

Глядя на лицо ребенка и припоминая чудовищные размѣры пресмыкающагося, которое онъ собрался уничтожить, я содрогнулся отъ страха за него и даже за самого себя, еслибы служилъ ему спутникомъ при этой охотѣ. Но любопытство видѣть собственными глазами разрушительное дѣйствіе хваленаго вриля и мысль, что я унижусь въ мнѣніи ребенка, изобличивъ опасеніе за собственную безопасность, взяли верхъ надъ моимъ первымъ впечатлѣніемъ. Я поблагодарилъ Таэ за его любезное вниманіе и высказалъ готовность идти съ нимъ на забавное предпріятіе.

Когда мы съ Таэ вышли въ поле, оставивъ за собою городъ, а по лѣвую руку большую дорогу, которая вела къ нему, странная и величественная красота ландшафта, освѣщеннаго до края небосклона несмѣтнымъ числомъ фонарей, приковывала мой взоръ и отвлекала вниманіе отъ разговора моего спутника.

Дорогою я видѣлъ разные способы воздѣлыванія земли посредствомъ машинъ, но формы мнѣ совершенно неизвѣстной и по большей части очень граціозной; такъ какъ искусствами у этихъ народовъ занимаются исключительно въ примѣненіи къ практическимъ цѣлямъ, то они проявляются въ украшеніи и изяществѣ предметовъ полезныхъ. Драгоцѣнные металлы и каменья у нихъ въ такомъ количествѣ, что употребляются на самыя обыкновенныя вещи; пристрастіе къ полезному побуждаетъ ихъ украшать орудія для полезныхъ занятій и изощряетъ ихъ изобрѣтательность въ такой мѣрѣ, какой они не подозрѣваютъ сами.

Для всякаго рода услугъ, какъ въ домѣ, такъ и внѣ его, они употребляютъ автоматовъ, до того замысловатыхъ и легко поддающихся дѣйствію вриля, что они кажутся одаренными смысломъ. Едва можно было отличить автоматовъ, которыхъ я видѣлъ какъ бы направляющихъ и слѣдовавшихъ за быстрыми движеніями обширныхъ механизмовъ, отъ человѣческихъ существъ, надѣленныхъ способностью мыслить.

Однако мало-по-малу вниманіе мое было привлечено острыми и забавными замѣчаніями моего спутника. Умственныя способности дѣтей этого племени развиваются чрезвычайно рано; быть можетъ, этому способствуетъ обычай возлагать на нихъ съ раннихъ лѣтъ труды и отвѣтственность людей взрослыхъ. Разговаривая съ Таэ, мнѣ казалось, какъ будто я разсуждаю съ умнымъ и наблюдательнымъ человѣкомъ однихъ со мною лѣтъ. Я спросилъ его, можетъ ли онъ опредѣлить приблизительно число общинъ, на которое распалось племя Вриль-я.

— Это сказать трудно, отвѣтилъ Таэ: — потому что онѣ размножаются съ каждымъ годомъ при отдѣленіи избытка отъ каждой общины. Но я слышалъ, какъ отецъ мой говорилъ, что, согласно послѣднему отчету, оказывалось полтора милліона общинъ, говорящихъ нашимъ языкомъ и усвоившихъ наши учрежденія, образъ жизни и форму правленія; съ небольшими измѣненіями, я полагаю, о которыхъ вамъ лучше спросить Зи. Она знаетъ болѣе, чѣмъ большая часть изъ Ана. Анъ менѣе интересуется тѣмъ, что до него не касается, чѣмъ Гай; Гай-и любопытныя созданія.

— Ограничивается ли каждая община однимъ и тѣмъ же числомъ семействъ или одною общею цифрою населенія?

— Нѣтъ, въ нѣкоторыхъ населеніе меньше, въ другихъ больше — смотря по обширности земли, которую они занимаютъ, или по степени совершенства, до котораго довели свои машины. Каждая община обозначаетъ свои предѣлы, смотря по обстоятельствамъ, тщательно наблюдая, чтобы никогда не могло возникнуть класса бѣдняковъ вслѣдствіе излишняго требованія населенія отъ производительныхъ силъ земли, и чтобы ни одна община не превысила размѣра, при которыхъ правительство можетъ походить на одну хорошо устроенную семью. Я полагаю, что нѣтъ общины Вриль-я болѣе какъ тридцать тысячъ семействъ. Общее правило однако, что чѣмъ меньше община — лишь бы въ ней было достаточно рукъ для обработки занимаемой ею земли, тѣмъ богаче каждый въ отдѣльности, а тѣмъ больше сумма, вносимая въ общую кассу — но главное, тѣмъ счастливѣе и спокойнѣе все политическое цѣлое и тѣмъ совершеннѣе произведенія его промышленности. Община, которую всѣ племена Вриль-я признаютъ за самую цивилизованную и которая довела силу вриля до его послѣдняго развитія, едвали не самая маленькая изъ всѣхъ. Она ограничивается четырьмя тысячами семействъ, но каждый дюймъ ея территоріи воздѣланъ до высшей степени совершенства садоваго грунта; машины у нея превосходятъ механизмы всѣхъ другихъ общинъ, и нѣтъ произведенія ея промышленности въ любомъ департаментѣ, которое не цѣнилось бы необычайно дорого каждою общиною нашего народа. Всѣ наши племена принимаютъ эту общину за образецъ, считая, что достигли бы высшей грани цивилизаціи, доступной смертнымъ, еслибъ съ умѣли соединить высшую степень счастья съ высшею степенью умственнаго усовершенствованія; ясно, что чѣмъ общество меньше, тѣмъ легче этого достигнуть. Наша община для этого слишкомъ велика.

Отвѣтъ Таэ заставилъ меня задуматься. Я вспомнилъ небольшую Аѳинскую республику съ двадцатью тысячами всего свободныхъ гражданъ, на которую до настоящаго времени наши самые могущественные народы смотрятъ какъ на лучшее руководство и образецъ по всѣмъ отраслямъ умственнаго развитія. Но въ Аѳинахъ опять допускались ожесточенное состязаніе, постоянныя перемѣны и счастливыми аѳиняне конечно не были. Отбросивъ мысли, въ которыя я погрузился по этому поводу, я опять навелъ разговоръ на эмиграціи.

— Однако, началъ я: — если извѣстное число изъ васъ ежегодно, какъ я понялъ, соглашается покинуть родной очагъ, чтобы основать новую общину въ другомъ мѣстѣ, число выселенцевъ должно быть очень ограниченно и едвали достаточно, даже при помощи машинъ, которыя они берутъ съ собой, для расчистки земли, постройки городовъ и образованія цивилизованнаго штата съ удобствами и роскошью, къ которымъ они привыкли.

— Вы ошибаетесь. Всѣ племена Вриль-я находятся въ постоянныхъ сношеніяхъ другъ съ другомъ и ежегодно рѣшаютъ между собой, какая часть одной общины соединится съ переселенцами другой, дабы составить цѣлое достаточнаго объема, и мѣсто, куда выселяются, рѣшено съ обоюднаго согласія, по-крайней-мѣрѣ, за годъ; каждая изъ общинъ посылаетъ туда піонеровъ нивеллировать скалы, обвести плотинами водяныя пространства и строить дома; когда же эмигранты наконецъ прибываютъ на новое мѣсто жительства, они находятъ готовый городъ и земли вокругъ него частью расчищенныя. Нашъ суровый образъ жизни дѣтьми развиваетъ въ насъ наклонность къ путешествіямъ и похожденіямъ. Я самъ намѣренъ переселиться, когда достигну совершеннолѣтія.

— Эмигранты всегда выбираютъ мѣста необитаемыя и безплодныя?

— До-сихъ-поръ такъ водилось; наше правило — не уничтожать, если этого не требуетъ наше собственное благосостояніе. Конечно, мы не можемъ селиться на землѣ, уже занятой племенами Вриль-я; если же мы займемъ обработанныя земли другихъ племенъ Ана, намъ придется истребить до послѣдняго прежнихъ жителей. Иногда случается, что занявъ обширную территорію, мы находимъ въ нашемъ сосѣдствѣ безпокойное и задорливое племя Ана, которое, особенно при управленіи Кум-Пошъ или Глек-Насъ, негодуетъ на наше сосѣдство и затѣваетъ ссору; тогда конечно, такъ какъ это угрожаетъ нашему благосостоянію, мы истребляемъ все племя; нѣтъ возможности прійти къ мирному соглашенію съ породой идіотовъ, вѣчно мѣняющихъ форму правленія, ихъ представляющаго. Кум-Пошъ, произнесъ ребенокъ значительно: — довольно плохое правленіе само по себѣ, все же у этихъ людей есть мозгъ, хотя въ задней части головы, и они не безъ сердца, а при управленіи Глек-Насъ у всѣхъ исчезаетъ безъ слѣда и мозгъ, и сердце, и превращаются эти существа въ олицетворенные зубы, когти и глотку.

— Вы рѣзко выражаетесь. Позвольте вамъ сообщить, что я самъ гражданинъ правленія Кум-Пошъ и горжусь этимъ.

— Я не удивляюсь болѣе, отвѣтилъ Таэ: — что вы у насъ такъ далеко отъ вашей родины. Чѣмъ была ваша страна прежде чѣмъ сдѣлалась Кум-Пошъ?

— Колоніею эмигрантовъ, подобно тѣмъ, которыя отдѣляются отъ вашихъ общинъ, съ тою разницею однако, что она оставалась въ зависимости государства, изъ котораго произошла. Иго это она свергла и, увѣнчавшись вѣчною славою, стала Кум-Пошъ.

— Вѣчною славою! Какъ долго длится Кум-Пошъ?

— Около ста лѣтъ.

— Срокъ жизни Ана — очень молодая община. Менѣе чѣмъ чрезъ сто лѣтъ еще ваше Кум-Пошъ превратится въ Глек-Насъ.

— Нѣтъ, самыя старыя государства въ свѣтѣ, къ которому принадлежу я, питаютъ большую вѣру въ его прочность; они постепенно такъ преобразовываютъ свои учрежденія, чтобы они перешли мало-по-малу въ наши формы; самые разсудительные политики этихъ странъ говорятъ, что волею-неволею эти старыя государства, по неизбѣжному ходу вещей, клонятся къ состоянію Кум-Пошъ.

— Старыя-то государства?

— Да, старыя.

— Съ очень небольшимъ, вѣроятно, населеніемъ сравнительно съ пространствомъ плодородной земли?

— Наоборотъ, съ многочисленнымъ населеніемъ въ-сравненіи съ пространствомъ своихъ земель.

— Понимаю; это дѣйствительно очень старыя государства — такія старыя, что они забродятъ, если не избавятся отъ излишка населенія такъ, какъ дѣлаемъ это мы — очень старыя государства! — очень, очень старыя! Скажите пожалуйста, Тишъ, считали бы вы умнымъ со стороны стариковъ кувыркаться какъ маленькія дѣти? А еслибъ вы спросили забавниковъ, что ихъ побуждаютъ къ такимъ прыжкамъ, не засмѣялись бы вы, получивъ въ отвѣтъ, что они подражаютъ дѣтямъ, чтобы сдѣлаться дѣтьми сами? Древняя исторія полна подобныхъ примѣровъ за много тысячъ лѣтъ назадъ — и каждый разъ, когда очень старое государство играетъ въ Кум-Пошъ, оно скоро впадаетъ въ Глек-Насъ. Прійдя въ ужасъ отъ самого себя, оно тогда взываетъ о повелителѣ, какъ старикъ, впавшій въ дѣтство, зоветъ няньку, и послѣ ряда повелителей или нянекъ, болѣе ли менѣе продолжительнаго, очень старое государство исчезаетъ изъ исторіи. Очень старое государство, пытающееся превратиться въ Кум-Пошъ, подобно очень старому человѣку, который срываетъ домъ, къ которому онъ привыкъ, но до того истощилъ свои силы, срывая его, что можетъ только построить на мѣстѣ жалкую хижину, гдѣ онъ самъ и его наслѣдники жалобно стонутъ: «Какъ дуетъ вѣтеръ! Какъ шатаются стѣны!»

— Любезный Таэ, я извиняю ваши невѣжественные предразсудки, которые каждый школьникъ, выросшій въ странѣ Кум-Пошъ, легко бы опровергъ, хотя быть можетъ не оказалъ бы такихъ свѣдѣній въ древней исторіи, какими, повидимому, обладаете вы.

— Я-то ученъ? Ни крошечки! Попросилъ ли бы школьникъ въ вашемъ Кум-Пошъ своего прадѣда или прабабушку стать на голову и ногами вверхъ? И еслибъ бѣдные старые люди не рѣшались, говорилъ имъ: «Чего вы боитесь? Смотрите, какъ я это дѣлаю!»

— Таэ, я не хочу вступать въ пренія съ такимъ ребенкомъ, какъ вы. Я снисхожу, повторяю, къ вашему недостатку образованія, которое доставляется единственно въ правленіи Кум-Пошъ.

— Я въ свою очередь, отвѣтилъ Таэ съ видомъ кроткимъ, но величественнымъ, которымъ отличается его племя: — не только извиняю васъ, какъ человѣка невзросшаго среди Вриль-я, но еще умоляю васъ простить мое неуваженіе къ привычкамъ и мнѣніямъ такого любезнаго — Тишъ!

Мнѣ слѣдовало бы упомянуть ранѣе, что хозяинъ и семья обыкновенно называли меня Тишъ; это учтивое и даже ласкательное названіе метафорически означаетъ: маленькій варваръ, а буквально лягушенокъ; дѣти ласково называютъ этимъ именемъ прирученныхъ лягушекъ, которыхъ держатъ въ садахъ.

Мы теперь достигли береговъ озера и Таэ остановился, чтобы указать мнѣ на опустошенія, сдѣланныя въ смежныхъ съ нимъ поляхъ.

— Непріятель навѣрное скрывается подъ водою, сказалъ Таэ. — Замѣтьте, какія кучи рыбъ толпятся у береговъ. Даже съ большими рыбами жмутся вмѣстѣ и мелкія, которыя обыкновенно служатъ первымъ добычею и бѣгутъ отъ нихъ; всѣ забываютъ свои инстинкты въ виду общаго истребителя. Это пресмыкающееся должно принадлежать къ роду Крекъ, роду прожорливѣе другихъ; говорятъ, оно изъ числа немногихъ уцѣлѣвшихъ породъ страшныхъ обитателей земли до созданія Ана. Крекъ ненасытенъ — онъ питается растительною пищею и животными; только на счастье быстроногихъ лосевыхъ породъ, онъ очень неповоротливъ. Его любимое лакомство — это Анъ, когда ему удастся захватить его врасплохъ; поэтому Ана безжалостно уничтожаютъ его, какъ скоро онъ появляется въ ихъ предѣлахъ. Я слышалъ, что когда наши предки первоначально расчищали страну, эти чудовища и другія, имъ подобныя, были въ большомъ количествѣ; тогда вриль не былъ еще открытъ и многіе изъ нашего племени сдѣлались добычею чудовищъ. Невозможно было истребить ихъ совсѣмъ, пока не сдѣлали открытія, которое составляетъ могущество и поддерживаетъ цивилизацію нашего народа. Но когда открыли вриль, всѣ существа намъ враждебныя вскорѣ были окончательно истреблены. Тѣмъ не менѣе разъ или два въ году подобное исполинское животное появляется, изъ незаселенныхъ и дикихъ странъ, и на моей памяти въ этомъ самомъ озерѣ имъ была схвачена молодая Гай, которая купалась. Еслибъ она находилась на суши и вооружена была врилевымъ прутомъ, это пресмыкающееся не смѣло бы и показаться; подобно всѣмъ дикимъ существамъ, оно надѣлено удивительнымъ инстинктомъ, который предостерегаетъ его отъ носящаго врилевый прутъ. Какъ они научаютъ своихъ дѣтенышей остерегаться прута, который видятъ въ первый разъ, это одна изъ тѣхъ тайнъ, которую вы лучше попросите Зи разъяснить вамъ, а я не могу^[5]. Пока я стою здѣсь, чудовище не выйдетъ изъ своей засады, но намъ слѣдуетъ его выманить.

— Не будетъ ли это трудно?

— Нисколько. Сядьте на этотъ камень (около ста ярдовъ отъ берега), пока я отойду на нѣкоторое разстояніе. Вскорѣ пресмыкающееся увидитъ или почуетъ васъ, и замѣтивъ, чтобы не имѣете врилеваго прута, оно выйдетъ изъ воды, чтобы поглотить васъ. Какъ только выйдетъ оно изъ воды, сейчасъ и сдѣлается моею добычею.

— Развѣ вы хотите сказать, что я долженъ служить приманкою для чудовища, которое поглотило бы меня своими страшными челюстями въ мгновеніе ока? Слуга покорный!

Ребенокъ засмѣялся.

— Не бойтесь, сказалъ онъ: — только сидите смирно.

Вмѣсто того, чтобы повиноваться этому приказанію, я прыгнулъ въ сторону и собирался дать тягу, когда Таэ слегка коснулся моего плеча и пристально поглядѣлъ мнѣ въ глаза; я точно приросъ къ мѣсту. Я не имѣлъ болѣе воли. Повинуясь рукѣ ребенка, я послѣдовалъ за нимъ къ указанному имъ камню и сѣлъ на него молча. Большая часть изъ читателей видали, вѣроятно, дѣйствіе магнитизма, естественнаго или искусственнаго. Ни одинъ профессоръ этой сомнительной науки не былъ бы въ состояніи внушить мнѣ мысль или придать произвольное движеніе; показывался просто автоматомъ въ распоряженіи этого грознаго ребенка. Между тѣмъ онъ распустилъ крылья, поднялся на воздухъ и опустился невдалекѣ среди кустарника на склонѣ холма.

Я остался одинъ; съ невыразимымъ ощущеніемъ ужаса обратилъ я глаза къ озеру и не отводилъ ихъ отъ воды, какъ бы подъ дѣйствіемъ обаянія. Прошло минутъ десять или пятнадцать — мнѣ онѣ показались вѣками — прежде чѣмъ тихая поверхность, сверкавшая отъ свѣта фонарей, пришла, въ легкое волненіе на серединѣ. Въ то же время стаи рыбъ у береговъ стали выказывать, что чуютъ приближеніе врага, особеннымъ плескомъ, прыжками и ныряя на дно. Я видѣлъ, какъ онѣ метались туда и сюда, стараясь уйти, и даже прыгали порой на берегъ. Длинная, темная, волнистая борозда на водѣ приближалась мало-по-малу, пока наконецъ не высунулась изъ воды голова пресмыкающагося, съ торчащими въ громадныхъ челюстяхъ клыками и тусклымъ взоромъ глазъ, жадно устремленныхъ на то мѣсто, гдѣ я сидѣлъ неподвижно. Вотъ переднія его ноги на берегу — вотъ и громадная грудь, покрытая по сторонамъ чешуею, какъ бронею, и съ сморщенною кожею грязно-желтаго цвѣта по серединѣ; вотъ и тѣло показалось во всю его длину, футъ въ сто и болѣе отъ челюсти до хвоста. Еще одинъ шагъ этихъ исполинскихъ ногъ, и чудовище было бы на томъ мѣстѣ, гдѣ я сидѣлъ. Одинъ мигъ отдѣлялъ меня отъ этой ужасной смерти, когда нѣчто, показавшееся мнѣ стрѣлою молніи, сверкнуло въ воздухѣ, поразило грозное животное быстрѣе вздоха, охватило его, и предо мною лежала уже почернѣвшая, обугленная, тлѣющая, гигантская масса, которая быстро съёживалась, превращаясь въ пепелъ и прахъ. Я все сидѣлъ неподвижно, безмолвно, съ леденящемъ холодомъ въ душѣ отъ новаго ощущенія; что прежде было страхомъ, исполненнымъ отвращенія, то теперь замѣнилось оцѣпенѣніемъ ужаса.

Я почувствовалъ руку ребенка на моей головѣ — ужасъ изчезъ — я вышелъ изъ оцѣпенѣнія — я всталъ.

— Вы видите, какъ легко Вриль-я уничтожаютъ своихъ враговъ, сказалъ Таэ, и направившись къ берегу, смотрѣлъ на тлѣющіе остатки чудовища, спокойно говоря: — Я истреблялъ животныхъ большаго размѣра, но ни одного съ такимъ удовольствіемъ. Да, это крекъ; какія страданія оно должно было причинять, пока существовало!

Тутъ онъ подобралъ бѣдныхъ рыбокъ, выпрыгнувшихъ изъ воды на берегъ, и сострадательно возвратилъ ихъ природной стихіи.

Таэ повелъ меня обратно въ городъ обходомъ, чтобы показать то, что мы называемъ станціею, то-есть мѣсто, откуда эмигранты и путешественники отправляются въ путь. Я однажды выразилъ желаніе видѣть ихъ экипажи. Они оказались двухъ родовъ: одни для путешествія по землѣ, другіе для путешествія по воздуху. Первые были всѣхъ размѣровъ и формъ, нѣкоторые не больше обыкновенной кареты, другіе цѣлые подвижные дома съ однимъ этажемъ въ нѣсколько комнатъ, снабженныхъ всѣми условіями удобствъ и роскоши, которыя наблюдаются у Вриль-я. Воздушные экипажи были изъ легкаго вещества; они вовсе не походили на наши воздушные шары, но скорѣе на лодки съ рулемъ, большими ��рыльями въ видѣ веселъ, и машиною посерединѣ, движимой врилемъ. Всѣ экипажи, какъ для земли, такъ и для воздуха, были движимы тою же могучею и таинственною силой.

Я присутствовалъ при отправленіи транспорта, но пассажировъ было мало; онъ преимущественно состоялъ изъ предметовъ торговли, отправляемыхъ въ сосѣднюю общину — между всѣми племенами Вриль-я торговля очень оживлена. Здѣсь будетъ кстати упомянуть, что ихъ ходячая монета не изъ драгоцѣннаго металла, котораго у нихъ слишкомъ большое количество, чтобы соотвѣтствовать цѣли. Маленькія монеты, которыя наиболѣе въ ходу у нихъ, сдѣланы изъ особаго рода ископаемыхъ раковинъ, сохранившихся въ сравнительно небольшомъ количествѣ отъ какого-нибудь потопа въ давноминувшіе вѣка, или другого переворота въ природѣ, вслѣдствіе котораго былъ истребленъ цѣлый родъ животныхъ. Раковины эти малы и плоски, какъ раковины устрицъ; онѣ могутъ шлифоваться какъ драгоцѣнные камни. Эта монета въ обращеніи у всѣхъ племенъ Вриль-я. Ихъ болѣе обширные обороты ведутся почти такъ, какъ у насъ, посредствомъ векселей и тонкихъ металлическихъ пластинокъ, соотвѣтствующихъ ассигнаціямъ.

Къ этому я прибавлю, что подать, выплачиваемая племенемъ, съ которымъ я ознакомился, чрезвычайно велика, если взять въ соображеніе число жителей. Но я не слыхалъ ни разу ропота, потому что деньги эти употреблялись на цѣли общеполезныя и дѣйствительно необходимыя для успѣховъ цивилизаціи. Издержки на освѣщеніе такого обширнаго пространства земли, на снабженіе средствами къ эмиграціи, на то, чтобы поддерживать публичныя зданія, въ которыхъ происходятъ разныя умственныя упражненія народа, начиная отъ перваго образованія ребенка до коллегіи мудрецовъ, гдѣ постоянно дѣлаются новые опыты изъ области механики — все это требовало громадныхъ общественныхъ фондовъ. Меня очень поразило одно обстоятельство, которое я приведу здѣсь въ заключеніе. Я уже говорилъ, что всѣ необходимыя работы исполняются, дѣтьми до брачнаго возраста; этотъ трудъ оплачивается правительствомъ гораздо дороже, чѣмъ онъ вознаграждается даже въ Соединенныхъ Штатахъ. По ихъ теоріи, каждый ребенокъ, мальчикъ или дѣвочка, достигнувъ брачнаго возраста, уже заработалъ себѣ полное обезпеченіе на жизнь. Не взирая на различіе общественнаго положенія родителей, всѣ дѣти одинаково должны служить обществу и одинаково вознаграждаются, глядя по лѣтамъ и свойству труда. Когда друзья или родители желаютъ, чтобы ребенокъ работалъ на нихъ, они должны вносить въ общественный фондъ сумму, равносильную той, которую платитъ правительство дѣтямъ, находящимся въ его службѣ, и деньги эти вручаются ребенку, когда истекаетъ срокъ его трудового періода. Этотъ обычай, безъ сомнѣнія, способствуетъ къ тому, чтобы понятіе о равенствѣ не было чуждымъ и непріятнымъ, и если можно сказать, что всѣ дѣти составляютъ демократію, не менѣе справедливо будетъ и то, что всѣ взрослые образуютъ собою аристократію. Изысканная учтивость и утонченность обращенія Вриль-я, ихъ великодушіе, полнѣйшій досугъ для своихъ частныхъ занятій и пріятныя отношенія въ семейномъ быту, гдѣ они, какъ члены высшаго общества, не могутъ питать недовѣрія другъ къ другу — все вмѣстѣ дѣлаетъ Вриль-я самою совершенною аристократіею, какую ученикъ Платона или Сидней могъ бы представить себѣ идеаломъ аристократической республики.

Со времени вышеизложенной экспедиціи съ Таэ ребенокъ часто навѣщалъ меня. Онъ очень привязался ко мнѣ и я платилъ ему тѣмъ же. Такъ какъ онъ не достигъ еще двѣнадцатилѣтняго возраста и не начиналъ курса наукъ, которыми кончается дѣтство въ этой странѣ, я менѣе уступалъ ему въ уровнѣ умственнаго развитія, чѣмъ старшимъ членамъ общества, въ особенности Гай-и, а между ними болѣе всѣхъ Зи. Дѣти Вриль-я, имѣя заботу о многихъ обязанностяхъ, возложенныхъ на ихъ отвѣтственность, вообще не бываютъ веселы, но въ Таэ, при всемъ его умѣ, было много забавнаго юмора, который часто встрѣчается въ людяхъ геніальныхъ даже въ пожилыя лѣта. Ему мое общество доставляло такое же удовольствіе, какое находитъ у насъ мальчикъ его лѣтъ съ любимою собакою или обезьяной. Его забавляли попытки научить меня тому, что дѣлали его соплеменники, такъ точно какъ забавно одному моему племяннику заставлять пуделя ходить на заднихъ лапахъ и прыгать чрезъ обручъ. Я охотно соглашался на эти опыты, но никогда не достигалъ успѣха пуделя. Сначала я очень былъ заинтересованъ попытками дѣйствовать крыльями, которыми самые маленькіе Вриль-я пользуются такъ же искусно и легко, какъ мы ногами и руками; но всѣ мои старанія только повели къ ушибамъ, довольно сильнымъ, чтобы вынудить меня отказаться отъ нихъ съ отчаянія.

Крылья эти, какъ выше сказано, очень велики и доходятъ до колѣнъ; во время отдыха они складываются назадъ, образуя собою граціозный плащъ. Дѣлаются они изъ перьевъ исполинской птицы, водящейся въ большомъ количествѣ въ скалистыхъ высотахъ этой страны; цвѣтъ перьевъ преимущественно бѣлый, но иногда съ красноватыми полосами. Крылья укрѣпляются вокругъ плечъ легкими, но крѣпкими стальными пружинами; когда же они распускаются, то руки должны быть продѣты въ петли, нарочно для того сдѣланныя, и становятся какъ бы сильнымъ центральнымъ мускуломъ. Когда руки подняты, подкладка туники, имѣющая форму трубы, наполняется отъ движенія рукъ, посредствомъ извѣстнаго механизма, воздухомъ, болѣе или менѣе по желанію, и такимъ образомъ тѣло поднято на воздухъ какъ бы на пузыряхъ. Крылья и снарядъ, похожій на устройство воздушнаго шара, сильно проникнуты врилемъ, и когда тѣло такимъ способомъ отдѣлится отъ земли, оно кажется неизмѣримо легче чѣмъ на самомъ дѣлѣ. Подниматься на воздухъ я находилъ довольно легкимъ. Признаться, трудно бы не подняться, когда крылья распущены, но тутъ-то и предстояли затрудненія и опасность. Я совсѣмъ не могъ управлять крыльями, хотя считаюсь въ своемъ отечествѣ необыкновенно ловкимъ и искуснымъ въ разныхъ физическихъ упражненіяхъ и хорошо плаваю. Во время полета я дѣлалъ только самыя безтолковыя и торопливыя движенія. Я повиновался крыльямъ, не они мнѣ — я не имѣлъ надъ ними ни малѣйшей власти; когда же напряженіемъ мышцъ, сознаюсь откровенно, съ тою ненормальною силою, которую придаетъ чрезвычайный страхъ, я останавливалъ ихъ движеніе и пригибалъ къ тѣлу, они мгновенно утрачивали свойство поддерживать, какъ бываетъ съ аэростатомъ, когда изъ него выпустятъ воздухъ, и я стремглавъ летѣлъ на землю, спасаясь только судорожными взмахами отъ того, чтобы убиться до смерти, но не избавляясь отъ ушибовъ оглушительнаго паденія. Тѣмъ не менѣе я не бросилъ бы этихъ попытокъ, еслибъ не совѣтъ или, вѣрнѣе, приказаніе ученой Зи, которая снисходительно присутствовала при моихъ опытахъ и во время послѣдняго даже подхватила меня на свои распущенныя крылья и не допустила, чтобы я разбилъ голову о крышу пирамиды, съ которой мы поднялись.

— Я вижу, сказала она: — что всѣ ваши старанія тщетны, не потому, чтобы въ крыльяхъ и ихъ снарядѣ оказывалось несовершенство, или въ вашемъ тѣлесномъ строеніи была уродливость, но по причинѣ органическаго недостатка въ васъ воли. Знайте, что связь между волею и дѣйствіемъ тока, покореннаго племенемъ Вриль-я, не могла быть установлена при первомъ открытіи вриля; достигали этого вѣками и съ каждымъ поколѣніемъ способность эта усовершенствовалась, подобно другимъ свойствамъ въ породахъ, когда они постоянно передаются дѣтямъ отъ родителей и превращаются наконецъ въ прирожденный инстинктъ. Дитя изъ нашего народа умѣетъ летать такъ же безсознательно и безотчетно, какъ оно умѣетъ ходить; оно пользуется изобрѣтенными и поддѣльными крыльями такъ же безопасно, какъ птица пользуется тѣми, съ которыми родилась. Я не обдумала этого, когда позволила вамъ испытать свои силы; ваши попытки имѣли привлекательность и для меня; я желала имѣть васъ своимъ спутникомъ. Теперь опыты должны быть брошены. Ваша жизнь становится мнѣ дорога.

На лицѣ и въ голосѣ молодой Гай выразилась нѣжность, и я почувствовалъ страхъ еще сильнѣе, чѣмъ при моихъ прежнихъ попыткахъ летать.

Пока я веду рѣчь о крыльяхъ, мнѣ надо упомянуть объ одномъ обычаѣ Гай-и, который мнѣ кажется очень милымъ и нѣжн��мъ по чувству, которое въ немъ заключается. Гай носитъ обыкновенно крылья, пока она въ дѣвушкахъ — она присоединяется къ Ана въ ихъ воздушныхъ играхъ — она одна отваживается летать далеко въ дикія страны безсолнечнаго міра, она превосходитъ другой полъ въ смѣлости и высотѣ полета и въ граціи движеній. Но со дня замужства она крыльевъ уже не носитъ, добровольно вѣшаетъ ихъ надъ брачнымъ ложемъ и никогда болѣе не надѣваетъ, если только узы брака не расторгнутой разводомъ или смертью.

Когда голосъ и глаза Зи выразили нѣжность, я по безотчетному предчувствію содрогнулся и отступилъ. Въ это время надъ нами леталъ Таэ, который сопутствовалъ намъ, но какъ ребенокъ, скорѣе забавлялся моею неловкостью, чѣмъ сочувствовалъ моему страху или замѣчалъ опасность, которая мнѣ угрожала. Онъ остановился среди свѣтлаго еще воздуха, спокойный и неподвижный на своихъ распущенныхъ крыльяхъ. Услыхавъ ласковыя слова молодой Гай, онъ громко засмѣялся.

— Если Тишъ не можетъ научиться летать, сказалъ онъ потомъ: — вы, Зи, можете повѣсить ваши крылья на стѣну и быть ему подругой.

Съ нѣкоторыхъ поръ я замѣчалъ въ глубоко-ученой и величавой дочери моего хозяина то нѣжно-снисходительное чувство, которымъ на землѣ и подъ нею премудрый промыслъ надѣлилъ женскій отдѣлъ человѣческой породы. Но я приписывалъ его пристрастію къ любимцамъ въ видѣ игрушекъ, свойственному женщинамъ всѣхъ возрастовъ и дѣтямъ. Теперь же я съ огорченіемъ увидалъ, что чувство, которымъ Зи удостоивала меня, не имѣло одного характера съ чувствомъ Таэ ко мнѣ. Это убѣжденіе не принесло мнѣ того самодовольнаго наслажденія, которое тщеславіе мужчины обыкновенно извлекаетъ изъ лестной оцѣнки его личныхъ достоинствъ со стороны прекраснаго пола; напротивъ, я пришелъ въ ужасъ. Тѣмъ не менѣе изъ всѣхъ Гай-и этой общины Зи хотя быть можетъ и была самая ученая и самая сильная, однако считалась самою кроткою и безпорно пользовалась наибольшею популярностью. Желаніе оказывать помощь, поддерживать, покровительствовать, утѣшать и радовать, повидимому, проникало все ея существо. Хотя разнородныя страданія, порожденныя нищетою и преступленіемъ, неизвѣстны въ общественномъ строѣ Вриль-я, все же еще не нашлось мудреца, который бы открылъ въ врилѣ свойство изгнать горе изъ человѣческой жизни; а куда бы горе ни проложило себѣ путь, Зи тотчасъ слѣдовала за нимъ съ утѣшеніями. Не удастся какой-нибудь Гай пріобрѣсти любовь того, по комъ вздыхала, Зи немедленно доставляла ей всѣ развлеченія науки и утѣшала ее своимъ сочувствіемъ въ горести, которая такъ нуждается въ изліяніи. Въ рѣдкихъ случаяхъ, когда встрѣчались серьезныя болѣзни между дѣтьми или молодежью, и въ еще болѣе рѣдкихъ случаяхъ, когда при смѣлыхъ и трудныхъ испытаніяхъ, которымъ подвергали дѣтей, бывали несчастья, сопряженныя съ поврежденіемъ и страданіемъ, Зи оставляла свои науки и забавы, чтобы превратиться въ врача и сидѣлку. Любимою цѣлью ея полетовъ была окраина владѣній общины, гдѣ ставили караулъ изъ дѣтей, для огражденія отъ взрывовъ врожденныхъ силъ природы или вторженія хищнаго звѣря; Зи предостерегала дѣтей отъ опасности, которую предвидѣла по наукѣ или подмѣчала, и была подъ рукой, чтобы оказать помощь въ случаѣ несчастья. Доброжелательство лежало даже въ основѣ ея научныхъ занятій и служило имъ цѣлью. Если она дѣлала открытіе, полезное для людей, занимающихся извѣстнаго рода искусствомъ или ремесломъ, она спѣшила сообщить и пояснить имъ свою находку. Если престарѣлый членъ Коллегіи Мудрецовъ былъ поставленъ втупикъ, истощивъ всѣ силы на какую-нибудь темную науку, она съ терпѣніемъ помогала ему, выработывала за него всѣ подробности, ободряла своею веселою улыбкой, оживляла его умъ своими свѣтлыми мыслями и становилась какъ бы олицетвореннымъ добрымъ геніемъ, ободряющимъ и.вдохновляющимъ. То же нѣжное чувство она питала и къ низшимъ созданіямъ. Я часто видалъ, что она приносила домой раненное животное, лечила и лелѣяла его, какъ мать своего страждущаго ребенка. Не разъ, сидя на балконѣ или висячемъ саду, на который выходило мое окно, я видѣлъ, что она не успѣетъ подняться въ воздухъ на своихъ блестящихъ крыльяхъ, какъ въ нѣсколько секундъ группы дѣтей, завидѣвъ ее снизу, взлетами къ ней съ веселыми привѣтствіями и окружали, рѣзвясь около нея, такъ что она представляла собою средоточіе невинныхъ радостей. Когда я гулялъ съ нею въ скалахъ и долинахъ за городомъ, лоси, почуявъ или завидѣвъ ее издалека, подбѣгали, чтобы она погладила ихъ рукою или шли за нею слѣдомъ, пока она не удалитъ ихъ извѣстнымъ музыкальнымъ шепотомъ, который эти животныя научились понимать. Дѣвушки Гай-и носятъ на головѣ ободокъ или діадему съ драгоцѣнными каменьями въ-родѣ опаловъ, расположенныхъ въ видѣ четырехгранныхъ звѣздъ. Эти каменья въ обыкновенномъ употребленіи не имѣютъ блеска, но отъ прикосновенія врилеваго прута загораются яснымъ мерцающимъ огнемъ, который освѣщаетъ, но не жжетъ. Это служитъ украшеніемъ на празднествахъ и фонаремъ, если имъ приходится, при своихъ странствіяхъ, заходить за предѣлъ освѣщенныхъ земель и находиться во мракѣ. Когда мнѣ случалось видѣть задумчивое и величественное лицо Зи, увѣнчанное этою свѣтозарною діадемою, я почти не вѣрилъ, чтобы она была смертная, и преклонялъ предъ нею голову, какъ предъ небеснымъ видѣніемъ. Но еще ни разу я не испытывалъ къ этому возвышенному типу самаго высшаго благородства женщины чувства человѣческой любви. Оттого, быть можетъ, что я принадлежу къ породѣ людей, гдѣ гордость мужчины на столько преобладаетъ надъ его страстями, что женщина теряетъ въ его глазахъ всякое обаяніе, если онъ сознаетъ ее во всемъ выше себя. Но по какому непостижимому ослѣпленію могла эта несравненная дочь народа, причислявшаго, въ силу своего могущества и условій благоденствія, всѣ другія племена къ категоріи варваровъ, удостоить меня своимъ выборомъ? Хотя я былъ въ числѣ красивыхъ между моими соотечественниками, но первые красавцы у насъ показались бы некрасивыми или не произвели бы никакого впечатлѣнія предъ величественнымъ и свѣтлымъ типомъ красоты, отличавшимъ Вриль-я.

Новизна, именно то различіе, которое было между мною и тѣми, кого Зи привыкла видѣть, могло быть причиною такого искаженнаго вкуса, и какъ читатель увидитъ впослѣдствіи, предпочтенія, котораго я удостоился отъ молодой Гай, едва вышедшей изъ дѣтства и во всѣхъ отношеніяхъ уступающей Зи. Но принявъ въ соображеніе нѣжныя свойства дочери Аф-Лина, только-что мною описанныя, каждый легко пойметъ, что главное обаяніе для нея заключалось въ ея прирожденномъ стремленіи лелѣять, утѣшать, покровительствовать и, покровительствуя, поддерживать и возвышать. Оглядываясь назадъ, я такъ поясняю себѣ единственную, недостойную ея возвышенной натуры слабость, которая внушала дочери, племени Вриль-я любовь къ существу на столько ея ниже. Что бы ни было однако причиною этого чувства, сознаніе, что я внушилъ его, проникло меня ужасомъ — нравственнымъ ужасомъ предъ ея совершенствами, ея таинственнымъ могуществомъ, неизгладимымъ различіемъ между ея племенемъ и моими соотечественниками, и къ этому ужасу, сознаюсь не безъ стыда, примѣшивался болѣе существенный и подлый страхъ опасностей, которымъ ея предпочтеніе меня подвергнетъ..

Можно ли было предположить одну минуту, чтобы друзья и родные этого возвышеннаго-существа увидали безъ негодованія и отвращенія возможность брака между нею и варваромъ Тишъ? Ее они наказать не могли, какъ не могли удержать силою или ограничить. Они не признаютъ ни въ политическомъ, ни въ семейномъ быту закона насилія, но они могли самымъ существеннымъ образомъ положить конецъ ея любви, поразивъ меня стрѣлою вриля.

По счастью, въ этихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, я сознавалъ, что моя совѣсть и честь свободны отъ укора. Очевидно, моею прямою обязанностью было, еслибъ предпочтеніе Зи стало, явно, сообщить о немъ моему хозяину со всею деликатностью, которую долженъ соблюдать благовоспитанный человѣкъ, повѣряя другому отличіе, которымъ его удостоила особа женскаго пола. Такъ я по-крайней-мѣрѣ отклонялъ отъ себя отвѣтственность и подозрѣніе въ добровольномъ содѣйствіи чувствамъ Зи, и высшій умъ моего хозяина, вѣроятно, внушитъ ему мудрый для меня исходъ изъ опаснаго положенія. Въ этомъ рѣшеніи я повиновался инстинкту образованныхъ и нравственныхъ людей, которые при всѣхъ своихъ недостаткахъ все-таки предпочитаютъ прямой путь, когда окольный очевидно идетъ въ разрѣзъ съ ихъ наклонностями, интересами и безопасностью.

Читателю извѣстно, что Аф-Линъ не допускалъ свободныхъ и постоянныхъ сношеній между мною и своими соплеменниками. Хотя онъ полагался на мое слово не сообщать ничего о томъ мірѣ, изъ котораго я былъ; хотя онъ еще болѣе надѣялся на обѣщаніе тѣхъ, которые дали ему слово не разспрашивать меня, такъ какъ Зи взяла его съ Таэ, онъ все же не былъ совсѣмъ увѣренъ, еслибъ допустилъ мои сношенія съ посторонними, что я съумѣю оградить себя отъ пытливыхъ разспросовъ. Итакъ, я никогда не выходилъ одинъ; меня всегда сопровождалъ или кто-нибудь изъ членовъ семейства Аф-Линъ, или мой другъ Таэ. Бра, жена Аф-Лина, рѣдко выходила изъ дома далѣе сада, которымъ онъ былъ окруженъ; она очень любила древнюю литературу, въ которой заключался элементъ романизма и духа отваги, не существующій въ новѣйшихъ произведеніяхъ; въ ней она находила картины быта ей совсѣмъ незнакомаго и плѣнительнаго для ея воображенія — быта скорѣе похожаго на нашу жизнь на землѣ, полной горя, грѣховъ и страстей — который для нея былъ чѣмъ-то въ родѣ волшебныхъ арабскихъ сказокъ. Но пристрастіе къ чтенію не мѣшало Бра исполнять свои обязанности хозяйки величайшаго дома въ городѣ. Она ежедневно обходила комнаты, осматривая, въ порядкѣ ли автоматы и другіе механизмы, и хорошо ли содержатся многочисленныя дѣти, которыхъ взялъ къ себѣ Аф-Линъ, какъ для частныхъ работъ въ домѣ, такъ и для общественныхъ. Бра также повѣряла отчеты всей страны и ей доставляло величайшее удовольствіе помогать мужу въ занятіяхъ, сопряженныхъ съ его должностью главнаго администратора Департамента Освѣщенія; вслѣдствіе всего этого она не могла часто выходить изъ дома. Оба сына доканчивали свое образованіе въ Коллегіи Мудрецовъ, и старшій имѣлъ особенное пристрастіе къ механикѣ въ примѣненіи къ часамъ и автоматамъ; онъ рѣшилъ посвятить себя изученію этихъ предметовъ и въ то время строилъ лавку или, вѣрнѣе складъ, гдѣ его изобрѣтенія могли быть на виду и продаваться. Младшій сынъ предпочиталъ земледѣліе и полевыя работы; свободное время отъ Коллегіи, гдѣ онъ преимущественно изучалъ агрономію, онъ почти исключительно посвящалъ примѣненію въ практикѣ теоріи этой науки къ полямъ отца. Изъ этого видно, до чего доведено равенство званій въ этомъ народѣ — купецъ стоитъ на одной ступени съ богатымъ землевладѣльцемъ. Аф-Линъ былъ самый богатый членъ общины и его старшій сынъ торговалъ въ лавкѣ, предпочитая это всякому другому занятію; выборъ его и не считался несовмѣстнымъ съ чувствомъ достоинства.

Этотъ молодой человѣкъ находилъ большой интересъ въ осмотрѣ моихъ часовъ, механизмъ которыхъ былъ для него новостью; онъ очень обрадовался, когда я подарилъ ихъ ему. Вскорѣ онъ отплатилъ мнѣ за этотъ подарокъ еще болѣе цѣнномъ — часами его собственнаго издѣлія, которые обозначали время какъ на моихъ часахъ и подраздѣленія времени у Вриль-я. Эти часы и теперь при мнѣ; ими восхищались самые знаменитые часовыхъ дѣлъ мастера въ Лондонѣ и Парижѣ. Часы золотые съ алмазными стрѣлками и фигурами; они играютъ любимый мотивъ Вриль-я, вмѣсто боя. Заводить ихъ надо только по прошествіи десяти мѣсяцевъ. Они ни разу еще не портились. Такъ какъ сыновья Аф-Лина постоянно были заняты, мой хозяинъ и его дочь обыкновенно служили мнѣ спутниками, когда я выходилъ. Согласно принятому мною честному рѣшенію, я сталъ отговариваться отъ приглашеній Зи гулять съ нею и воспользовался случаемъ, когда ученая Гай читала лекцію въ Коллегіи Мудрецовъ, чтобы попросить Аф-Лина показать мнѣ его помѣстье. Находилось оно въ нѣкоторомъ разстояніи отъ города. Мой хозяинъ не былъ охотникъ ходить пѣшкомъ, а я благоразумно отказался отъ всѣхъ попытокъ летать, мы и отправились въ одной изъ воздушныхъ лодокъ моего хозяина. Восьмилѣтнее дитя на жалованьѣ у Аф-Лина управляло лодкой. Мы лежали на подушкахъ; движеніе мнѣ показалось пріятно и не утомительно.

— Аф-Линъ, началъ я: — вы, надѣюсь, не разсердитесь на меня, если я попрошу у васъ позволенія путешествовать и посѣтить другія племена или общины вашего славнаго народа. Я желалъ бы ознакомиться и съ тѣми народами, которые не прин��маютъ вашихъ учрежденіи и считаются вами варварами. Мнѣ было бы любопытно опредѣлить различіе между ними и націями, которыхъ мы считаемъ образованными въ томъ мірѣ, гдѣ я жилъ.

— Вы рѣшительно не можете путешествовать одни, возразилъ Аф-Линъ. — Даже въ странѣ Вриль-я вы подвергались бы большимъ опасностямъ. Извѣстныя особенности въ вашемъ строеніи и цвѣтѣ, при необычайномъ явленіи волосатой растительности на вашихъ щекахъ и подбородкѣ, изобличатъ въ васъ существо, не имѣющее ничего общаго ни съ нашимъ племенемъ, ни съ какою-либо породою варваровъ, еще существующихъ; конечно, это привлечетъ особенное вниманіе Коллегіи Мудрецовъ въ каждой общинѣ Вриль-я, гдѣ бы вы ни появились, и тогда зависѣло бы отъ личнаго взгляда какого-нибудь мудреца, слѣдуетъ ли васъ принять, какъ мы это сдѣлали, гостепріимно, или подвергнуть васъ вскрытію для ученыхъ цѣлей. Знайте, что когда Тёръ доставилъ васъ ко мнѣ и Таэ усыпилъ васъ, чтобы вы оправились отъ вынесенной боли и утомленія, мудрецы, созванные Тёромъ, раздѣлились въ мнѣніи, безвредное вы или вредное животное. Во время вашего безчувственнаго состоянія осматривали у васъ зубы и заключили по нимъ, что вы существо не только травоядное, но и плотоядное. Послѣдніе, когда они вашего размѣра, всегда истребляются, потому что опасны и свирѣпы по природѣ. Наши зубы, какъ вы вѣроятно замѣтили^[6], не такой формы, чтобы жевать мясо. Правда, Зи и другіе философы утверждаютъ, что въ древнія времена Ана питались мясомъ низшаго разряда существъ и зубы ихъ не могли не быть къ этому приспособлены. Но еслибъ и такъ, они подверглись измѣненію по наслѣдственной передачѣ и приспособлены теперь къ пищѣ, которою мы питаемся; даже и тѣ варвары, которые усвоили себѣ бурныя и свирѣпыя учрежденія Глек-Насъ, не пожираютъ мяса, какъ хищные звѣри. Во время преній рѣшили, что надо васъ анатомировать, но Таэ упросилъ, чтобы васъ пощадили; Тёръ, будучи по своей обязанности противникомъ всякихъ новыхъ опытовъ, нарушающихъ нашъ обычай щадить жизнь, кромѣ того, когда явно доказана польза для нашей общины, поручилъ дѣло мнѣ; мой долгъ, какъ человѣка самаго богатаго въ общинѣ, оказывать чужестранцамъ гостепріимство; поэтому мнѣ и предоставили рѣшить, могу ли я безопасно для себя принять васъ въ свой домъ. Еслибъ я отказался, вы немедленно были бы переданы Коллегіи Мудрецовъ, а что васъ постигло бы тамъ, я не хочу теперь и представлять себѣ. Кромѣ этой опасности, вы можете встрѣтить ребенка лѣтъ четырехъ, только что снабженнаго врилевымъ прутомъ, который, въ испугѣ отъ вашего страннаго вида, въ мгновенномъ порывѣ превратитъ васъ въ горсть пепла. Таэ самъ чуть-было не сдѣлалъ этого при первомъ взглядѣ на васъ, еслибъ отецъ не остановилъ его. Потому я говорю, что вы одни путешествовать не можете, но сопутствуемые Зи, вы въ безопасности; я не сомнѣваюсь, что она будетъ согласна сопровождать васъ во время вашего маленькаго путешествія по сосѣднимъ общинамъ Вриль-я (только не по варварскимъ землямъ — о нѣтъ!). Я спрошу ее.

Моя главная цѣль при этомъ предложеніи была удалиться отъ Зи, почему я поспѣшно и воскликнулъ:

— Нѣтъ, прошу васъ, не говорите ей ни слова! Я отказываюсь отъ моего намѣренія. Вы мнѣ достаточно доказали сопряженныя съ нимъ опасности, чтобы отклонить меня отъ него; и я не считаю себя въ-правѣ подвергать молодую Гай такой замѣчательной красоты, какъ ваша очаровательная дочь, опасности путешествовать въ чужихъ странахъ съ покровителемъ не лучше варвара Тишъ моей незначительной силы и небольшого роста.

Аф-Линъ издалъ тихій шипящій звукъ, наиболѣе походящій на смѣхъ, который позволяетъ себѣ взрослый Анъ.

— Извините мою неучтивость, отвѣтилъ онъ потомъ:��— что я не воздержался отъ смѣха при словахъ, сказанныхъ серьезно моимъ гостемъ. Мнѣ показалось забавнымъ, чтобы Зи, которая до того любитъ покровительствовать, что дѣти называютъ ее Покровительница, нуждалась сама въ покровительствѣ отъ опасности, вызванной дерзкимъ удивленіемъ мужчинъ ея красотѣ. Знайте, что наши Гай-и привыкли путешествовать однѣ по чужимъ землямъ, оглядѣться, нѣтъ ли тамъ предмета болѣе подходящаго къ ихъ вкусу, чѣмъ Ана, которыхъ онѣ видѣли дома… Зи уже три раза путешествовала, но сердце ея до-сихъ-поръ оставалось холодно.

Теперь представлялся случай, котораго я искалъ.

— Обѣщайте мнѣ, мой добрый хозяинъ, сказалъ я, опустивъ взоръ и запинаясь: — обѣщайте не сердиться, если то, что я вамъ скажу, оскорбитъ васъ.

— Правда оскорбить меня не можетъ, если же я былъ бы способенъ ею оскорбиться, то прощать надо вамъ, а не мнѣ.

— Помогите мнѣ удалиться отъ васъ; какъ бы я ни желалъ быть далѣе свидѣтелемъ чудесъ, и наслаждаться счастьемъ, которыя составляютъ принадлежность вашего народа, пустите меня обратно въ мою родину.

— Я боюсь, что не могу этого сдѣлать; во всякомъ случаѣ не могу безъ дозволенія Тёра, а онъ вѣроятно не дастъ его. Вы не лишены всякаго смысла; вы могли (хотя я не предполагаю этого) скрыть степень разрушительныхъ силъ, которыми обладаютъ ваши соотечественники; словомъ, вы можете навлечь на насъ опасность; если Тёръ имѣетъ подобную мысль, очевидно его обязанность или положить конецъ вашему существованію, или заключить васъ въ клѣтку до конца вашихъ дней. Но зачѣмъ бы вамъ желать удалиться изъ такого края, который вы вѣжливо сознаете болѣе счастливымъ, чѣмъ ваша родина?

— О, Аф-Линъ! мой отвѣтъ простъ — чтобы невольно не измѣнить вашему гостепріимному довѣрію, чтобы изъ женской прихоти, которая у насъ вошла въ пословицу и отъ которой не ограждены даже и Гай, ваша очаровательная дочь не удостоила взглянуть на меня, несмотря на то, что я Тишъ, какъ на образованнаго Анъ и… и… и не…

— Предложила вамъ сдѣлаться ея мужемъ, договорилъ Аф-Линъ съ видомъ серьезнымъ, но безъ малѣйшаго признака изумленія или неудовольствія.

— Вы угадали.

— Это было бы большимъ несчастьемъ, продолжалъ мой хозяинъ, помолчавъ немного: — и я чувствую, что вы поступили какъ слѣдовало, предупредивъ меня. Случается нерѣдко, что дѣвушка Гай имѣетъ пристрастіе, которое кажется прихотью въ глазахъ другихъ, но нѣтъ человѣческой власти, способной принудить ее поступитъ иначе, чѣмъ она желаетъ. Все, что мы можемъ сдѣлать, это уговаривать ее; однако опытъ доказываетъ, что напрасно было бы всей Коллегіи Мудрецовъ разсуждать съ Гай о ея выборѣ въ любви. Я огорченъ за васъ; подобный бракъ былъ бы противенъ благу общины: дѣти отъ него внесутъ въ породу вредную помѣсь; они даже могутъ родиться съ зубами плотояднаго существа; этого не слѣдуетъ допускать. Волю Зи побороть нельзя, но вы, какъ Тишъ, можете быть уничтожены. Я совѣтую вамъ не сдаваться на ея любовь и сказать ей прямо, что вы не въ состояніи отвѣчать на ея чувства. Это часто случается. Не разъ Анъ, хотя и горячо любимъ дѣвушкой, отвергаетъ ея предложеніе и полагаетъ конецъ преслѣдованіямъ, женившись на другой. Сдѣлайте то же и вы.

— Я этого не могу, мнѣ нельзя вступить въ бракъ съ другою Гай, не нанеся вреда общинѣ и не подвергая ее опасности взращивать плотоядныхъ дѣтей.

— Правда. Все, что я могу сказать, при всей нѣжности къ вамъ, какъ къ Тишу, и должномъ уваженіи къ гостю, просто-напросто слѣдующее: — если вы увлечетесь, вы мгновенно превратитесь въ пепелъ. Я предоставляю вамъ самимъ придумать лучшій способъ для своего огражденія. Не сказать ли вамъ Зи, что она дурна? Подобное увѣреніе со стороны того, кто любимъ молодою дѣвушкой, обыкновенно охлаждаетъ самую пылкую Гай. Вотъ мы и въ моемъ помѣстьѣ.

Сознаюсь, вслѣдствіе моего разговора съ Аф-Линомъ, когда онъ хладнокровно увѣрялъ меня, что не въ силахъ обуздать воли своей дочери, и обсуждалъ опасность превратиться въ горсть пепла, которой пламенная любовь Зи могла подвергнуть мою слишкомъ плѣнительную особу, я не находилъ удовольствія, которое иначе бы мнѣ доставилъ видъ помѣстья моего хозяина и удивительныхъ механическихъ аппаратовъ, посредствомъ которыхъ воздѣлывалась у него земля.

Домъ не походилъ на массивное и мрачное зданіе, городское жилище Аф-Лина, напоминавшее скалы, изъ которыхъ городъ былъ высѣченъ. Стѣны деревенскаго дома состояли изъ деревьевъ, посаженныхъ въ нѣсколькихъ футахъ разстоянія одно отъ другого; промежутки пополнялись прозрачнымъ металлическимъ составомъ, который замѣняетъ у этого народа стекло. Деревья всѣ были въ цвѣту и производили очень красивый эфектъ, хотя не очень изысканнаго вкуса. У входа мы были встрѣчены автоматомъ въ человѣческій ростъ; онъ ввелъ насъ въ комнаты, какихъ я въ жизни не видывалъ, но часто представлялъ себѣ въ воображеніи, мечтая въ теплый лѣтній день. Это были бесѣдки — не то комнаты, не то куртины. Стѣны состояли изъ сплошныхъ ковровъ ползучихъ растеній въ цвѣту. Отверзтія, называемыя у насъ окнами, которыхъ металлическія доски были отодвинуты, открывали взору разные виды, въ однихъ обширнаго небосклона съ озерами и скалами, въ другихъ — ограниченнаго пространства земли, въ-родѣ нашихъ оранжерей, наполненнаго рядами цвѣтовъ. Вдоль стѣнъ въ комнатахъ были клумбы и между ними подушки для отдыха. Посреди комнаты била фонтаномъ, ниспадавшимъ въ бассейнъ, свѣтящаяся жидкость, которую я предполагалъ нефтью. Она разливала вокругъ себя слегка розовый свѣтъ; ее было достаточно, чтобы освѣщать комнату нѣжнымъ сіяніемъ. Бассейнъ былъ выложенъ по краямъ мягкимъ густымъ мхомъ, не зеленымъ (я никогда не встрѣчалъ этого цвѣта въ растительности той земли), но скромнаго коричневаго цвѣта, на которомъ глаза отдыхаютъ съ такимъ же чувствомъ облегченія, съ какимъ на поверхности земли они отдыхаютъ на зелени. Въ отверзтіяхъ, выходившихъ на разсадники цвѣтовъ (которые я сравнивалъ съ нашими оранжереями), находились безчисленныя пѣвчія птицы; онѣ пѣли все время, пока мы оставались въ комнатѣ, тѣ сладкозвучные мотивы, которымъ ихъ научаютъ съ удивительнымъ искусствомъ жители той страны. Крыши на домѣ не было. Все вокругъ очаровывало чувства — пѣніе птицъ, благоуханіе цвѣтовъ и разнородная красота видовъ на каждомъ шагу. Надо всѣмъ преобладала тишина полная нѣги.

Дивное мѣсто, подумалось мнѣ, для медового мѣсяца, еслибъ невѣста Гай была немного менѣе грозно вооружена не только всѣми правами женщины, но и преимуществами мужчины. Какъ только подумаешь о такой ученой дѣвушкѣ, такой рослой и величественной, на столько выше существъ, которыхъ мы привыкли называть женщинами, какъ была Зи, даже откинувъ страхъ превратиться въ пепелъ, не придетъ на умъ мечтать о любви къ ней и въ этомъ раю, созданномъ для поэтическихъ мечтаній.

Автоматъ снова появился подать намъ вкусный невинный напитокъ, изъ числа тѣхъ, которые замѣняютъ вина у Вриль-я.

— Это очаровательное мѣсто, сказалъ я: — и мнѣ трудно себѣ уяснить, отчего вы не живете здѣсь, вмѣсто того чтобы оставаться въ мрачномъ городѣ.

— Лежащая ко мнѣ отвѣтственность по администраціи свѣта вынуждаетъ меня жить преимущественно въ городѣ; сюда я могу пріѣзжать только на короткое время.

— Но судя по вашимъ словамъ, ваша должность не доставляетъ никакого отличія, а хлопотъ причиняетъ довольно; зачѣмъ же вы приняли ее?

— Каждый изъ насъ повинуется безпрекословно приказанію Тёра. Онъ сказалъ: «Аф-Линъ приглашается быть Распорядителемъ Свѣта», и мнѣ не оставалось выбора. Теперь я уже такъ давно исполняю эту должность, что заботы, которыми я сначала сильно тяготился, если не доставляютъ мнѣ удовольствія, то по-крайней-мѣрѣ сносны. Мы всѣ рабы привычки — даже отличіе вашего племени отъ дикарей есть ничто иное, какъ переданные отъ отца къ сыну обычаи, которые съ теченіемъ поколѣній входятъ въ плоть и въ кровь. Вы видите, что есть Ана, которые мирятся съ отвѣтственностью Верховнаго Правителя; но этого бы не было, еслибъ обязанности его не облегчались на сколько возможно, и приказаніямъ его стали противиться.

— Но еслибъ вы находили ихъ неразумными и несправедливыми?

— Мы не позволяемъ себѣ этого думать, и все идетъ такъ, какъ будто каждый управляетъ отдѣльно самъ по себѣ согласно обычаямъ, сложившимся споконъ вѣка.

— Когда Верховный Правитель умираетъ или слагаетъ съ себя власть, какъ вы избираете ему преемника?

— Анъ, исполнявшій обязанности Верховнаго Правителя много лѣтъ, лучше всѣхъ въ состояніи выбрать лицо, которое поняло бы свои обязанности, и онъ обыкновенно назначаетъ своего преемника.

— Сына, можетъ быть?

— Рѣдко сына; это не такого рода званіе, котораго домогаются или желаютъ; конечно, отецъ не легко рѣшится возложить это бремя на сына. Но если Тёръ отказывается самъ назначить себѣ преемника, изъ боязни, чтобы не предположили въ немъ затаенной злобы къ тому лицу, на которое падетъ его выборъ, трое изъ Коллегіи Мудрецовъ бросаютъ жребій между собою, кому выпадетъ на долю избрать правителя. Мы считаемъ, что сужденіе одного Анъ обыкновенныхъ способностей лучше сужденія трехъ и болѣе, взятыхъ вмѣстѣ, какъ бы умны они ни были; между тремя непремѣнно возникнутъ споры, а гдѣ споръ, тамъ страсти помрачаютъ разумъ. Самый худшій выборъ того, кто не имѣетъ повода выбирать несправедливо, лучше чѣмъ самый удачный выборъ многихъ, которые имѣютъ поводъ выбирать не по совѣсти.

— Въ вашей политикѣ вы берете наоборотъ правила, принятыя въ моемъ отечествѣ.

— У васъ всѣ довольны своими правителями?

— Всѣ? О, нѣтъ! правитель, который нравится наиболѣе однимъ, навѣрно въ высшей степени не нравится другимъ.

— Такъ наша система лучше вашей.

— Для васъ, можетъ быть; по нашей системѣ управленія Тишъ не былъ бы обреченъ на сожженіе, еслибъ женщина вынудила его жениться на ней; въ качествѣ варвара Тишъ я и жажду возвратиться на родину.

— Ободрись, мой милый гость; Зи не можетъ принудить тебя жениться на ней. Она можетъ только увлечь тебя къ этому. Не увлекайся. Поди и посмотри мое владѣніе.

Мы вошли въ ограду, окаймленную навѣсами, потому что хотя Ана не держатъ скота для пищи, они откармливаютъ нѣкоторыхъ животныхъ для молока, а другихъ для стрижки. Первыя не имѣютъ сходства съ нашими коровами, и мнѣ кажется, что такихъ породъ у насъ не существуетъ. Они употребляютъ молоко только отъ трехъ сортовъ животныхъ; одно похоже на сайгу, но гораздо больше, такъ же велико, какъ верблюдъ; другіе два меньше и хотя непохожи одно на другое, не подходятъ ни къ какому животному, видѣнному мною на землѣ. Они очень гладки и округленныхъ размѣровъ, цвѣтъ шерсти такой, какъ у пестраго оленя, но физіономія очень кроткая и великолѣпные черные глаза. Молоко этихъ трехъ животныхъ отличается густотой и вкусомъ. Оно обыкновенно разводится водою и къ нему прибавляется сокъ какого-то душистаго плода, который самъ по себѣ очень питателенъ и вкусенъ. Животное, шерсть котораго служитъ для одежды и многаго другаго, болѣе похоже на итальянскую козу, чѣмъ всякое другое животное, но значительно больше, не имѣетъ роговъ и непріятнаго запаха нашихъ козловъ. Шерсть его не густа, но очень длинная и тонкая; она разнообразныхъ цвѣтовъ, но никогда не бываетъ бѣлою, а по большей части стального или лавендоваго цвѣта. Для одежды обыкновенно ее красятъ по своему вкусу; животныя эти чрезвычайно ручныя, и дѣти (по большей части дѣвочки), которыя ходятъ за ними, обращаются съ ними съ чрезвычайной заботливостью и любовью.

Мы прошли кладовыя, наполненныя зернами и плодами. Я могу здѣсь замѣтить, что главная пища этого народа состоитъ — во-первыхъ, изъ пшеницы гораздо крупнѣе нашей и которая посредствомъ обработыванія безпрестанно принимаетъ новые разнообразные вкусы; во-вторыхъ, изъ плода, величиною съ небольшой апельсинъ и который, когда собирается, бываетъ жестокъ и горекъ. Онъ держится нѣсколько мѣсяцевъ въ кладовыхъ, а потомъ дѣлается соченъ и нѣженъ. Сокъ его, темнаго цвѣта, примѣшивается къ ихъ соусамъ. У нихъ есть много плодовъ, въ-родѣ оливокъ, изъ которыхъ извлекается превосходное масло. Есть у нихъ растеніе, нѣсколько похожее на сахарный тростникъ, но не такое сладкое и съ нѣжнымъ запахомъ. Пчелъ и дѣлающихъ медъ насѣкомыхъ у нихъ нѣтъ, но у нихъ въ большомъ употребленіи сладкій клей, вытекающій изъ шишконоснаго растенія, довольно похожаго на араукарію. На почвѣ ихъ произрастаютъ также свѣдомые корни и овощи, и цѣль ихъ обработыванія состоитъ въ улучшеніи и разнообразіи ихъ. Я не помню обѣда у этого народа, хотя бы онъ ограничивался и одними домашними, въ которыхъ не было бы какого-нибудь вкуснаго и новаго кушанья. Я уже прежде говорилъ, что стряпня великолѣпна, такъ разнообразна и питательна, что не чувствуешь недостатка въ мясной пищи, и ихъ физическая организація достаточно показываетъ, что по-крайней-мѣрѣ у нихъ мясо не требуется для укрѣпленія мускульныхъ фибръ. Винограда у нихъ нѣтъ — напитки, извлекаемые изъ ихъ плодовъ, безвредны и освѣжительны. Обыкновенное питье ихъ, однако, составляетъ вода, въ выборѣ которой они очень разборчивы, тотчасъ отличая малѣйшую нечистоту.

— Мой младшій сынъ находитъ большое удовольствіе увеличивать наши произведенія, сказалъ Аф-Линъ, проходя чрезъ кладовыя: — поэтому онъ получитъ въ наслѣдство эти земли, составляющія главную часть моего состоянія. Моему старшему сыну такое наслѣдство доставило бы много хлопотъ и заботъ.

— А много ли есть сыновей между вами, которымъ наслѣдство большого богатства причинило бы много хлопотъ и заботъ?

— Конечно, немногіе изъ Вриль-я не считаютъ большого богатства тяжелою ношей. Мы люди немножко лѣнивые послѣ дѣтскаго возраста и не любимъ подвергаться большимъ заботамъ, а большое богатство даетъ много заботъ. Напримѣръ, оно заставляетъ выбирать публичныя должности, которыхъ никто не можетъ отказаться. Оно ставитъ намъ въ необходимость постоянно принимать участіе въ дѣлахъ нашихъ недостаточныхъ согражданъ, такъ что мы должны предвидѣть ихъ потребности и не допускать до бѣдности. У насъ есть старая пословица, которая говоритъ: «нужда бѣднаго — стыдъ богатаго».

— Извините, если я перебью васъ. Стало быть, вы сознаетесь что нѣкоторые изъ Вриль-я нуждаются и требуютъ помощи?

— Если подъ словомъ нуждаться вы подразумеваете ту бѣдность, которая преобладаетъ въ Кум-Пошъ, то это у насъ невозможно; если только какой-нибудь Анъ, лишившись по какой-нибудь необыкновенной случайности всего своего состоянія, не можетъ или не хочетъ переселиться и не желаетъ принять помощи своихъ родныхъ или друзей.

— Въ такомъ случаѣ онъ вѣрно занимаетъ мѣсто ребенка или автомата и становится работникомъ — слугой?

— Нѣтъ; мы смотримъ на него, какъ на несчастнаго, лишившагося разсудка, и помѣщаемъ его, на счетъ государства, въ публичное зданіе, гдѣ ему доставляются всякая роскошь и всѣ возможныя удобства, какія только могутъ облегчить его недугъ. Но Анъ не любитъ, чтобы его считали лишившимся разсудка, и поэтому такіе случаи встрѣчаются очень рѣдко, такъ что публичное зданіе, о которомъ я говорю, превратилось теперь въ развалины и послѣдній обитатель жилъ въ немъ въ моемъ дѣтствѣ. Онъ не сознавалъ потери разсудка и писалъ стихи. Я говорю о такой нуждѣ, когда Анъ желаетъ болѣе того, что могутъ доставить ему его средства — для дорогихъ пѣвчихъ птицъ, для большого дома, для загороднаго сада, и обыкновенно такая нужда удовлетворяется тѣмъ, что покупается у него то, что онъ продаетъ. Такимъ образомъ такіе богатые Аны, какъ я, покупаютъ множество вещей ненужныхъ имъ и живутъ въ большемъ размѣрѣ, чѣмъ они желали бы. Напримѣръ, величина моего городского дома служитъ большимъ предметомъ хлопотъ для моей жены, но я принужденъ имѣть большой домъ, потому что, какъ самый богатый Анъ въ общинѣ, обязанъ принимать иностранцевъ изъ другихъ общинъ, когда они посѣщаютъ насъ, что они дѣлаютъ два раза въ годъ, когда у насъ происходятъ періодическія увеселенія и когда родственники, разсѣянные по всѣмъ государствамъ Вриль-я, радостно соединяются на время. Это гостепріимство, сопряженное съ такими большими издержками, не по моему вкусу, и слѣдовательно, я былъ бы счастливъ, еслибъ не былъ такъ богатъ. Но мы всѣ должны переносить долю, назначенную намъ въ этомъ краткомъ переходѣ, которую мы называемъ жизнью. Что значитъ сто лѣтъ болѣе или менѣе для вѣковъ, которые мы послѣ будемъ переживать? Къ счастью, у меня есть сынъ, который любитъ большое богатство. Это рѣдкое исключеніе изъ общаго правила, и признаюсь, я самъ не могу этого понять.

Послѣ этого разговора я старался вернуться къ предмету, продолжавшему тяготѣть мое сердце — т��-есть къ возможности избавиться Зи. Но мой хозяинъ вѣжливо уклонился отъ этого предмета и призвалъ нашу воздушную лодку. На возвратномъ пути мы встрѣтили Зи, которая, вернувшись изъ Коллегіи Мудрецовъ и узнавъ, что мы улетѣли, распустила крылья и полетѣла отыскивать насъ.

Ея величественная, но для меня непривлекательная физіономія просіяла, когда она увидала меня и, остановившись возлѣ лодки на своихъ широкихъ, распростертыхъ перьяхъ, она сказала съ упрекомъ Аф-Лину:

— О, батюшка! хорошо ли вы сдѣлали, подвергая опасности жизнь вашего гостя въ воздушной лодкѣ, къ которой онъ такъ не привыкъ? Онъ могъ по неосторожному движенію упасть чрезъ бортъ, и увы! у него нѣтъ крыльевъ, какъ у насъ. Паденіе было бы для него смертельно. Боже! прибавила она болѣе нѣжнымъ тономъ, обратившись ко мнѣ: — неужели ты не думали обо мнѣ, рѣшившись рисковать жизнью, которая сдѣлалась частью моей жизни? Никогда болѣе не поступай такъ опрометчиво, если я не буду возлѣ тебя. Какимъ ужасомъ ты поразилъ меня!

Я украдкой взглянулъ на Аф-Лина, ожидая, что онъ по-крайней-мѣрѣ съ негодованіемъ сдѣлаетъ выговоръ своей дочери за выраженіе безпокойства и любви, которыя въ верхнемъ мірѣ считались бы нескромными въ устахъ молодой дѣвушки, еслибъ обращались къ мужчинѣ непомолвленному съ нею, будь онъ даже одного съ нею званія.

Но такъ установлены права женщинъ въ этой области даже относительно сватовства, что Аф-Линъ такъ же мало думалъ о томъ, чтобы сдѣлать выговоръ дочери, какъ не подумалъ бы ослушаться Тёра. Въ этой странѣ обычаи, какъ онъ говорилъ, значилъ все. Онъ отвѣтилъ кротко:

— Зи, Тишъ не былъ въ опасности, и мнѣ кажется, онъ очень можетъ заботиться самъ о себѣ.

— Я предпочла бы, чтобъ онъ предоставилъ мнѣ заботиться о немъ. О, мое сердце! при мысли о твоей опасности почувствовала я, какъ много тебя люблю!

Никогда мужчина не находился въ такомъ фальшивомъ положеніи какъ я. Эти слова были сказаны громко при отцѣ Зи — при ребенкѣ, который управлялъ лодкою. Я покраснѣлъ со стыда за нихъ и за нее, и не могъ удержаться, чтобъ не отвѣтить сердито:

— Зи, или вы насмѣхаетесь надо мною, что неприлично съ вашей стороны, такъ какъ я гость вашего отца, или слова, произнесенныя вами, неприличны для дѣвушки, даже если они относятся къ мужчинѣ ея собственной породы, если онъ не помолвленъ съ нею съ согласія ея родителей. Гораздо неприличнѣе говорить ихъ Тишу, который никогда не думалъ добиваться вашей любви и который никогда не можетъ имѣть къ вамъ другихъ чувствъ, кромѣ уваженія и страха.

Аф-Линъ сдѣлалъ мнѣ украдкой знакъ одобренія, но не сказалъ ничего.

— Не будьте такъ жестоки! воскликнула Зи все громкимъ голосомъ, — Развѣ любовь можно преодолѣть, когда она истинна? Или вы думаете, что дѣвушка Гай можетъ скрыть чувство такое возвышенное? Изъ какой страны явились вы?

Тутъ Аф-Линъ кротко вмѣшался, говоря:

— Между Тишами права твоего пола кажется не такъ еще установлены и во всякомъ случаѣ мой гость можетъ разговаривать съ тобою свободнѣе, если его не сдерживаетъ присутствіе другихъ.

На это замѣчаніе Зи не отвѣчала, но бросивъ на меня взглядъ упрека, махнула крыльями и полетѣла домой.

— Я разсчитывалъ по-крайней-мѣрѣ на помощь моего хозяина, сказалъ я съ горечью: — въ опасностяхъ, которымъ его родная дочь подвергаетъ меня.

— Я помогъ вамъ на сколько могъ. Противорѣчить Гай въ ея любви значить подтверждать ея намѣреніе. Она не допускаетъ никакихъ совѣтовъ между нею и ея любовью.

Когда мы вышли изъ воздушной лодки, къ Аф-Лину подошелъ ребенокъ съ просьбою присутствовать на похоронахъ родственника, недавно оставившаго этотъ міръ.

Я никогда не видалъ похоронъ у этого народа, и обрадовавшись даже этому печальному случаю, чтобъ избавиться отъ встрѣчи съ Зи, просилъ Аф-Лина позволить мнѣ присутствовать вмѣстѣ съ нимъ на похоронахъ его родственника, если только эти похороны не принадлежатъ къ числу тѣхъ священныхъ обрядовъ, къ которымъ не допускаются чужестранцы.

— Отбытіе Ана въ болѣе счастливый міръ, отвѣтилъ мой хозяинъ: — когда какъ мой родственникъ онъ жилъ такъ долго, что потерялъ всякое удовольствіе жить, скорѣе веселый праздникъ, чѣмъ священный обрядъ, и вы можете сопровождать меня, если хотите.

Мы пошли за ребенкомъ по главной улицѣ къ дому, находившемуся въ нѣкоторомъ разстояніи, и когда вошли въ переднею, насъ проводили въ комнату нижняго этажа, гдѣ мы нашли нѣсколько человѣкъ, собравшихся около постели, на которой лежалъ покойникъ. Это былъ старикъ, прожившій, какъ мнѣ сказали, 130 лѣтъ. Судя по спокойной улыбкѣ на лицѣ его, онъ умеръ безъ страданій. Одинъ изъ сыновей, который теперь сдѣлался главою семейства и находился, повидимому, въ среднемъ возрастѣ, хотя ему было гораздо болѣе семидесяти лѣтъ, выступилъ впередъ съ веселымъ лицомъ и сказалъ Аф-Лину, что за день до смерти отецъ его видѣлъ во снѣ свою умершую жену и съ нетерпѣніемъ желалъ соединиться съ нею и вернуться къ юности подъ улыбкой Всеблагого.

Пока они разговаривали, мое вниманіе привлекло темное металлическое вещество на дальнемъ концѣ комнаты. Оно было футовъ двадцать въ длину, пропорціонально узко и сплошное; только близъ крышки были маленькія дырочки, сквозь которыя виднѣлся красный свѣтъ. Изнутри выходило густое и нѣжное благоуханіе, и пока я дѣлалъ предположенія, къ чему служила эта машина, всѣ часы въ городѣ пробили своимъ торжественнымъ музыкальнымъ звономъ, и какъ только этотъ звукъ прекратился, музыка самая веселая, но вмѣстѣ съ тѣмъ сдержанная и спокойная, раздалась по комнатѣ. Согласно съ мелодіей присутствующіе запѣли. Слова этого гимна были просты. Они не выражали ни сожалѣнія, ни прощанія, но скорѣе привѣтствіе вступленія въ новый міръ. На языкѣ ихъ погребальный гимнѣ называется «Пѣснью Рожденія». Потомъ тѣло, покрытое длиннымъ саваномъ, было поднято шестью ближайшими родственниками и отнесено къ темному предмету, описанному мною. Я выступилъ впередъ посмотрѣть. Боковая панель на одномъ концѣ была приподнята, тѣло было вложено внутрь — панель закрыли — дотронулись до боковой пружины — какой-то странный звукъ послышался изнутри — на другомъ концѣ машины крышка упала и небольшая пригоршня пыли высыпалась въ урну, поставленную для этого. Сынъ взялъ урну и сказалъ (я послѣ узналъ, что это были обычныя слова):

— Посмотрите, какъ великъ Создатель! Этой пыли далъ Онъ форму, жизнь и душу. Этой пыли не нужно для Него, для того, чтобъ оживить форму, жизнь и душу въ томъ возлюбленномъ, котораго мы скоро увидимъ опять.

Всѣ присутствующіе наклонили головы и прижали руки къ сердцу. Тогда маленькая дѣвочка отворила небольшую дверь въ стѣнѣ и я примѣтилъ въ углубленіи полки, на которыхъ стояло нѣсколько такихъ урнъ, какъ та, которую держалъ сынъ, только у нихъ у всѣхъ были крышки. Съ такою крышкою одна изъ женщинъ подошла къ сыну, накрыла ею урну, которая закрылась посредствомъ пружины. На крышкѣ были вырѣзаны имена покойника и эти слова: «Присланъ къ намъ» (число рожденія). «Отозванъ отъ насъ» (число смерти). Дверь заперлась съ музыкальнымъ звукомъ и все было кончено.

— Это, я полагаю, вашъ обыкновенный обрядъ, сказалъ я съ головой наполненной тѣмъ, чему я былъ свидѣтелемъ.

— Нашъ неизмѣнный обрядъ, отвѣтилъ Аф-Линъ: — и какъ это бываетъ у вашего народа?

— Мы погребаемъ тѣло въ землѣ.

— Какъ! вы подвергаете тѣло, которое вы любили и уважали, жену, на груди которой вы спали, отвратительной порчѣ?

— Но если душа оживаетъ опять, не все ли равно, если тѣло гніетъ въ землѣ или посредствомъ этого ужаснаго механизма и, конечно съ содѣйствіемъ вриля, превращается въ прахъ?

— Вы отвѣчаете хорошо, сказалъ мой хозяинъ: — о чувствахъ спорить нельзя; но для меня обычай вашъ ужасенъ и отвратителенъ, и облекаетъ смерть мрачными и отвратительными воспоминаніями. Притомъ, по моему мнѣнію, пріятно сохранять останки нашего родственника или друга въ томъ мѣстѣ, гдѣ мы живемъ. Такимъ образомъ мы болѣе чувствуемъ, что онъ живетъ, хотя невидимо для насъ. Но чувства наши въ этомъ отношеніи, какъ и во всемъ, возбуждены обычаемъ. Обычаи не измѣняются и умнымъ человѣкомъ и умной общиной безъ серьезныхъ размышленій, за которыми должно слѣдовать самое серьезное убѣжденіе. Только такимъ образомъ перемѣна перестаетъ быть измѣнчивой и разъ сдѣланное дѣлается хорошо.

Когда мы воротились домой, Аф-Линъ позвалъ дѣтей, служившихъ ему, и разослалъ ихъ къ своимъ друзьямъ съ приглашеніемъ прійти къ нему въ этотъ день въ свободные часы на праздникъ, даваемый въ честь его родственника, отозваннаго Всеблагимъ. Это было самое большое и веселое собраніе, на какомъ случилось мнѣ бить во время моего пребыванія между Ана и продолжалось оно долго въ Безмолвные часы.

Столъ былъ накрытъ въ большой комнатѣ, употребляемый только для важныхъ случаевъ. Пиръ не походилъ на наши пиры, а скорѣе на тѣ, о которыхъ мы читали въ роскошный вѣкъ Римской имперіи. Былъ накрытъ не одинъ большой столъ, а нѣсколько маленькихъ столовъ для восьми человѣкъ. Считаютъ, что болѣе этого числа разговоръ не вяжется и дружба охлаждается. Ана никогда не смѣются громко, какъ я уже прежде говоритъ, но веселый звукъ голосовъ на разныхъ столахъ показывалъ, какъ веселы ихъ сношенія. Такъ какъ у нихъ нѣтъ возбудительныхъ напитковъ и они воздержны въ пищи, хотя она отборна и вкусна, пиръ продолжался не долго. Столы опустились сквозь полъ, а потомъ начались музыкальныя увеселенія для тѣхъ, кто ихъ любилъ. Многіе однако ушли; молодые поднялись на крыльяхъ, потому что зала была безъ крыши, и составили воздушные танцы; другіе разбрелись по комнатамъ, разсматривая рѣдкости, которыми онѣ были наполнены, или составили группы для различныхъ игръ; самая любимая у нихъ нѣчто въ родѣ шахматовъ для восьми человѣкъ. Я примѣшался къ толпѣ, но не могъ участвовать въ разговорахъ, потому что то тотъ, то другой изъ сыновей моего хозяина не оставлялъ меня, для того чтобы не допускать навязчивыхъ разспросовъ. Гости однако обращали на меня очень мало вниманія; они привыкли къ моей наружности, часто видя меня на улицахъ, и я пересталъ возбуждать ихъ любопытство.

Къ моей великой радости, Зи избѣгала меня и очевидно старалась возбудить мою ревность, оказывая замѣтное вниманіе одному молодому Ану, который (хотя по скромному обычаю мужчинъ, когда съ нимъ заговариваетъ женщина, онъ отвѣчалъ потупивъ глаза и краснѣя, и былъ такъ скроменъ и застѣнчивъ, какъ молодыя дѣвушки только что вступающія въ свѣтъ въ самыхъ цивилизованныхъ странахъ, исключая Англіи и Америки) очевидно былъ очарованъ высокою Гай и готовъ былъ пролепетать застѣнчивое: «Да», еслибъ она сдѣлала ему предложеніе. Горячо желая, чтобы она сдѣлала, и все болѣе и болѣе чувствуя отвращеніе превратиться въ прахъ послѣ того, какъ я видѣлъ, съ какою быстротою человѣческое тѣло можетъ превращаться въ прахъ, я развлекался наблюденіемъ за обращеніемъ другихъ молодыхъ людей. Я имѣлъ удовольствіе примѣтить, что не одна Зи предъявила свои женскія права. Куда ни повертывалъ бы я глаза, вездѣ казалось мнѣ, что Гай-и ухаживаютъ, а Аны ведутъ себя застѣнчиво и робко. Милый, невинный видъ, принимаемый Аномъ, когда за нимъ ухаживаютъ, проворство, съ какимъ онъ уклоняется отъ прямыхъ отвѣтовъ на изъявленія привязанности или обращаетъ въ шутку лестное комплименты, которыми осыпаютъ его, сдѣлали бы честь самой утонченной кокеткѣ. Оба мои спутника безпрерывно подвергались такому обольстительному вліянію и оба держали себя съ удивительнымъ тактомъ и самообладаніемъ.

Я сказалъ старшему сыну, который предпочиталъ механическія занятія управленію большимъ имѣніемъ и по темпераменту былъ философъ:

— Мнѣ трудно понять, какимъ образомъ въ ваши лѣта и при всемъ обаятельномъ дѣйствіи на чувства музыки, свѣта и благоуханія, вы можете оставаться такъ холодны къ этой страстной Гай, которая оставила васъ со слезами на глазахъ отъ вашей жестокости.

Моя одой Анъ отвѣчалъ со вздохомъ:

— Милый Тишъ, самое величайшее несчастье въ жизни жениться на одной Гай, когда вы влюблены въ другую.

— О! вы влюблены въ другую?

— Увы! да.

— А она не отвѣчаетъ на вашу любовь?

— Я не знаю. Иногда взглядъ, тонъ голоса подаютъ мнѣ надежду, но она никогда прямо не говорила мнѣ, что любитъ меня.

— А вы не шептали ей на ухо, что любите ее?

— Фи! Какъ можете вы это думать? Изъ какого міра явились вы? Могу ли я такимъ образомъ измѣнить достоинству моего пола? Могу ли я сдѣлаться до такой степени безстыднымъ, чтобы признаться въ любви Гай, которая прежде не призналась мнѣ?

— Извините, я не зналъ, что вы такъ далеко доводите скромность вашего пола. Но неужели ни одинъ Анъ не скажетъ Гай: «я васъ люблю», пока она не скажетъ этого ему?

— Я не могу сказать, чтобы ни одинъ Анъ никогда этого не дѣлалъ, но если это сдѣлаетъ, онъ обезславенъ въ глазахъ Ана и тайно презирается Гай-и. Ни одна хорошо воспитанная Гай не захочетъ слушать его; она будетъ считать, что онъ дерзко нарушилъ права ея пола и оскорбилъ скромность, придающую достоинство его полу. Это очень досадно, продолжалъ Анъ: — потому что та, которую я люблю, не ухаживала ни за кѣмъ другимъ, и я не могу не думать, что я нравлюсь ей. Иногда я подозрѣваю, что она не ухаживаетъ за мною потому, что боится, чтобы я не сдѣлалъ какихъ-нибудь сумасбродныхъ требованій относительно ея правъ. Но если такъ, стало быть, она не любитъ меня истинно, потому что если Гай истинно любитъ, она отказывается отъ своихъ правъ.

— Эта молодая Гай здѣсь?

— О, да! Вонъ она разговариваетъ съ моей матерью.

Я посмотрѣлъ по тому направленію, которое мнѣ указывали, и увидалъ Гай въ яркомъ красномъ платьѣ. Это знакъ, что Гай пока предпочитаетъ не выходить замужъ. Сѣрый нейтральный цвѣтъ надѣваетъ она, чтобы показать, что отыскиваетъ себѣ мужа; темно-малиновымъ желаетъ она показать, что сдѣлала выборъ; пурпуровый и оранжевый цвѣта показываютъ, что она невѣста или замужняя; свѣтло-голубой надѣваетъ разведенная или вдова, желающая опять выйти замужъ. Свѣтло-голубой цвѣтъ разумѣется видѣнъ рѣдко.

Между людьми, которые всѣ отличаются высокимъ типомъ красоты, трудно найти какую-нибудь особенную красавицу. Выбранная моимъ молодымъ другомъ показалась мнѣ обыкновенной красоты, но выраженіе ея лица понравилось мнѣ болѣе чѣмъ вообще лица молодыхъ Гай-и, потому что оно казалось менѣе смѣло — менѣе сознавало женскія права. Я замѣтилъ, что разговаривая съ Бра, она взглядывала время отъ времени искоса на моего молодого друга.

— Ободритесь, сказалъ я: — эта молодая Гай любитъ васъ.

— Да, но если она этого не скажетъ, какая мнѣ польза въ ея любви?

— Мать ваша знаетъ о вашей привязанности?

— Можетъ быть. Я никогда ей не признавался. Ану неприлично признаваться матери въ такой слабости. Я сказалъ моему отцу; можетъ быть, онъ сказалъ своей женѣ.

— Позвольте мнѣ оставить васъ на минуту и проскользнуть позади вашей матери, вашей возлюбленной. Я увѣренъ, что онѣ говорятъ о васъ. Не колеблетесь. Я обѣщаю, что не позволю разспрашивать себя, пока не вернусь къ вамъ.

Молодой Анъ прижалъ руку къ сердцу, слегка коснулся моей головы и позволилъ мнѣ отойти отъ него. Я непримѣтно проскользнулъ позади его матери и возлюбленной. Я подслушалъ ихъ разговоръ.

Бра говорила:

— Нельзя сомнѣваться въ томъ, что мой сынъ, которому пора жениться, будетъ привлеченъ къ браку которою-нибудь изъ его многочисленныхъ поклонницъ или присоединится къ переселяющимся въ даль и мы не увидимъ его болѣе. Если вы дѣйствительно любите его; милая Ло, вамъ слѣдуетъ сдѣлать ему предложеніе.

— Я люблю его, Бра, но сомнѣваюсь, могу ли пріобрѣсти его любовь. Онъ любитъ свои изобрѣтенія и хронометры, а я непохожа на Зи; я такая тупая и боюсь, что не съумѣю входить въ его любимыя занятія, а потомъ надоѣмъ ему и чрезъ три года онъ разведется со мною, а я никогда не буду въ состояніи выйти за другого — никогда.

— Нѣтъ никакой необходимости знать толкъ въ хронометрахъ, чтобы быть необходимой для счастья Ана, интересующагося хронометрами, такъ чтобы онъ скорѣе отказался отъ хронометровъ чѣмъ развелся съ своею Гай. Видите, милая До, продолжала Бра: — мы управляемъ другимъ поломъ именно потому, что мы сильнѣе, только никогда не должны выказывать нашей силы. Еслибъ вы превосходили моего сына въ умѣньи дѣлать хронометры и автоматы, вы, какъ жена его, должны были бы всегда заставлять его предполагать, будто вы считаете его искуснѣе васъ въ этомъ мастерствѣ. Анъ безмолвно допускаетъ превосходство Гай во всемъ кромѣ его спеціальныхъ занятій. Но если она превосходитъ его въ этомъ или не восхищается его умѣньемъ, онъ не долго будетъ любить ее; можетъ быть, даже разведется съ нею. Но когда Гай истинно любитъ, она скоро научится любить все, что дѣлаетъ Анъ.

Молодая Гай не отвѣчала на это. Она задумчиво потупила глаза, потомъ на губахъ ея мелькнула улыбка. Она встала, все молча, прошла сквозь толпу и остановилась возлѣ молодого. Ана, который любилъ ее. Я послѣдовалъ за нею, но скромно сталъ поодаль, наблюдая за ними. Къ удивленію моему, обожатель ея представлялся, будто принимаетъ ея предупредительность съ равнодушнымъ видомъ.

Онъ даже отошелъ, но она преслѣдовала его, и чрезъ нѣсколько времени оба распустили свои крылья и исчезли въ свѣтломъ пространствѣ наверху.

Въ эту минуту ко мнѣ подошелъ главный правитель, который ходилъ въ толпѣ безъ всякихъ знаковъ уваженія или вниманія. Мнѣ не случалось видѣть этого высокаго сановника послѣ того, какъ я вошелъ въ его домъ въ первый разъ, и когда я вспомнилъ слова Аф-Лина объ его странномъ сомнѣніи, должно ли или нѣтъ анатомировать меня, трепетъ пробѣжалъ по моему тѣлу при видѣ его спокойной физіономіи.

— Я часто слышу о васъ отъ моего сына Таэ, сказалъ Тёръ, вѣжливо положивъ свою руку на мою склоненную голову: — онъ очень любитъ ваше общество, и надѣюсь, что вамъ правятся обычаи нашего народа.

Я пробормоталъ какой-то невнятный отвѣтъ, въ которомъ хотѣлъ увѣрить въ моей признательности за доброе вниманіе, оказываемое мнѣ Тёромъ, и мой восторгъ къ его согражданамъ, но ножъ мелькалъ предъ моими глазами и слова мои замирали на губахъ. Нѣжный голосъ сказалъ:

— Другъ моего брата долженъ быть дорогъ мнѣ.

Поднявъ глаза, я увидалъ молодую Гай, которой могло быть лѣтъ шестнадцать; она стояла возлѣ правителя и смотрѣла на меня весьма благосклонно. Она еще не совсѣмъ выросла и была не выше меня (то-есть 5 футъ и 10 дюймовъ); по милости этого сравнительно маленькаго роста она показалась мнѣ самой прелестной Гай, до-сихъ-поръ видѣнной мною. Должно быть, что-нибудь въ моихъ глазахъ обнаружило это впечатлѣніе, потому что ея физіономія все дѣлалась благосклоннѣе.

— Таэ сказалъ мнѣ, продолжала она: — что вы еще не успѣли привыкнуть къ крыльямъ.

— Увы! отвѣтилъ я: — я не надѣюсь когда-нибудь наслаждаться этимъ счастьемъ. Зи увѣряла меня, что безопасное употребленіе крыльевъ наслѣдственное дарованіе и пройдетъ много поколѣній прежде чѣмъ кто-нибудь изъ моей породы будетъ въ состояніи парить въ воздухѣ какъ птица.

— Не тревожьтесь слишкомъ этой мыслью, отвѣтила эта милая принцесса: — потому что придетъ день, когда Зи и я должны будемъ навсегда отказаться отъ нашихъ крыльевъ. Можетъ быть, когда наступитъ этотъ день, мы будемъ рады, что Анъ, выбранный нами, также не имѣетъ крыльевъ.

Тёръ оставилъ насъ и затерялся въ толпѣ. Я началъ чувствовать себя свободно съ очаровательной сестрою Таэ и нѣсколько испугалъ ее смѣлостью моего комплимента, отвѣтивъ, что ни одинъ Анѣ, выбранный ею, никогда не употребитъ своихъ крыльевъ для того, чтобы улетѣть отъ нея. Не въ обычаѣ, чтобы Анъ говорилъ такія вѣжливыя вещи Гай, пока она не признается ему въ своей страсти и не будетъ принята имъ въ невѣсты, такъ что молодая дѣвушка стояла совершенно онѣмѣвъ нѣсколько минутъ. Однако, она казалось не разсердилась. Наконецъ опомнившись, она пригласила меня пойти съ нею въ одну изъ наименѣе многолюдныхъ комнатъ и послушать пѣніе птицъ. Я пошелъ за нею; она скользила впереди меня и привела меня въ комнату почти пустую. Фонтанъ изъ неф��и билъ въ срединѣ комнаты, вокругъ стояли мягкіе диваны, а стѣны отворялись съ одной стороны въ птичникъ, въ которомъ птицы пѣли свои искусственные хоры. Гай сѣла на диванъ, а я помѣстился возлѣ нея.

— Таэ говорилъ мнѣ, сказала она: — что Аф-Линъ поставилъ закономъ^[7] въ своемъ домѣ, чтобы васъ не разспрашивали о той странѣ, откуда вы явились, и о томъ, по какой причинѣ вы посѣтили насъ. Такъ ли это?

— Такъ.

— Могу ли я по-крайней-мѣрѣ, не нарушивъ этого закона, спросить, такого же ли блѣднаго цвѣта какъ вы Гай-и и неужели не выше васъ?

— Я не думаю, прелестная Гай, что я нарушу предписанія Аф-Лина, которые болѣе обязываютъ меня чѣмъ кого-либо другого, если отвѣчу на вопросы такіе невинные. Гай-и въ моей странѣ гораздо бѣлѣе меня и ростомъ по-крайней-мѣрѣ цѣлой головой ниже меня.

— Стало быть, онѣ не могутъ быть такъ сильны, какъ наши Аны, но я полагаю, что превосходство ихъ въ силѣ вриля уравновѣшиваетъ невыгоду роста.

— Имъ неизвѣстна сила вриля. Но онѣ все-таки очень могущественны въ моей странѣ и Анъ мало имѣетъ возможности на счастливую жизнь, если имъ не управляетъ его Гай.

— Вы говорите съ чувствомъ, сказала сестра Таэ полугрустнымъ, полушутливымъ тономъ: — вы разумѣется женаты?

— Нѣтъ.

— И не помолвлены?

— Нѣтъ.

— Неужели ни одна Гай не сдѣлала вамъ предложенія?

— Въ моей странѣ Гай-и не дѣлаютъ предложенія; Анъ предлагаетъ первый.

— Какой странный переворотъ въ законахъ природы, сказала дѣвушка: — и какой недостатокъ скромности въ вашемъ полѣ! Но вы никому не дѣлали предложенія, никогда не любили одну Гай больше другой?

Эти простодушные вопросы привели меня въ смущеніе и я сказалъ:

— Извините меня, но мнѣ кажется, мы начали нарушать запрещеніе Аф-Лина. Я могу только одно отвѣтить вамъ и потому умоляю васъ не спрашивать болѣе. Я разъ чувствовалъ предпочтеніе, о которомъ говорите вы; я сдѣлалъ предложеніе и Гай охотно приняла бы его, но родители ея не дали согласія.

— Родители! Неужели вы серьезно говорите мнѣ, что родители могутъ вмѣшиваться въ выборъ своихъ дочерей?

— Могутъ, и вмѣшиваются очень часто.

— Мнѣ не хотѣлось бы жить въ этой странѣ, просто сказала Гай: — но я надѣюсь, что вы никогда туда не вернетесь.

Я молча склонилъ голову. Гай тихо приподняла мое лицо своей правой рукою и нѣжно посмотрѣла на меня.

— Останьтесь съ нами, сказала она: — останьтесь съ нами и будьте любимы!

Что могъ бы я отвѣтить, какой опасности подвергался я превратиться въ пепелъ, я еще думаю объ этомъ дрожа, когда свѣтъ фонтана потемнѣлъ отъ тѣни крыльевъ и Зи, влетѣвъ въ открытую крышу, опустилась возлѣ насъ. Она не сказала ни слова, но схватила меня своею могучею рукой и увела меня, какъ мать уводитъ непослушнаго ребенка. Она провела меня по комнатамъ въ корридоръ, гдѣ посредствомъ механизма, который они предпочитаютъ лѣстницамъ, мы поднялись въ мою комнату. Тамъ Зи дохнула на мой лобъ, дотронулась до груди моей своей тростью и я тотчасъ былъ приведенъ въ глубокій сонъ.

Когда я проснулся нѣсколько часовъ спустя и услыхалъ пѣніе птицъ въ сосѣднемъ птичникѣ, воспоминаніе о сестрѣ Таэ, объ ея кроткихъ взглядахъ и ласковыхъ словахъ живо вернулось ко мнѣ. Невозможно для человѣка, родившагося и воспитаннаго въ верхнемъ мірѣ, откинуть отъ себя мысль, внушенную тщеславіемъ и честолюбіемъ, такъ что я инстинктивно началъ строить воздушные замки.

«Хотя я Тишъ, такъ размышлялъ я: «хотя я Тишъ, ясно, что Зи не одна Гай, которую плѣнила моя наружность. Очевидно, меня любитъ принцесса, первая дѣвушка въ этой странѣ, дочь самодержавнаго монарха, неограниченная власть котораго напрасно старается прикрыться республиканскимъ титуломъ главнаго правителя. Еслибъ не внезапное появленіе страшной Зи, королевская принцесса сдѣлала бы мнѣ формальное предложеніе, и хотя Аф-Линъ, который только министръ подчиненный, простой коммиссаръ свѣта; угрожалъ мнѣ смертью, если я приму руку его дочери, однако властелинъ, слово котораго законъ, можетъ принудитъ общину, отказаться отъ обычая, запрещающаго вступать въ бракъ съ человѣкомъ иностранной породы, а это само по себѣ служитъ противорѣчіемъ ихъ хваленому равенству званій. Нельзя предполагать, чтобы его дочь, которая говорила съ такимъ недовѣрчивымъ пренебреженіемъ о вмѣшательствѣ родителей, не имѣла достаточно вліянія на своего отца, чтобы спасти меня отъ пепла, на который Аф-Линъ осуждаетъ мое тѣло. И почему знать, можетъ быть, послѣ этого союза монархъ выберетъ меня своимъ преемникомъ. Почему же нѣтъ? Не многіе между этой лѣнивой породой философовъ любятъ тяжесть подобнаго величія. Всѣмъ, можетъ статься, будетъ пріятно, что высшая власть отдана въ руки образованнаго иностранца, который знаетъ другія формы существо��анія; а когда меня выберутъ, какія реформы введу я! Какія прибавленія къ дѣйствительно-пріятной, но слишкомъ однообразной жизни этого государства произведетъ мое знакомство съ цивилизованными народами на поверхности земли! Я люблю охоту. Послѣ войны не есть ли охота царская забава? Какимъ разнообразіемъ странныхъ охотъ изобилуетъ этотъ нижній міръ! Какъ интересно убивать существа, которыя были извѣстны на поверхности земли до потопа! Но какимъ образомъ? Я никогда не научусь управлять этимъ страшнымъ врилемъ, потому что для этого нужна наслѣдственная способность. Нѣтъ, но посредствомъ ручного пушечнаго зарядчика, который эти замысловатые механики не только могутъ сдѣлать, но и улучшить; кажется, я и видѣлъ даже такой въ музеѣ. Какъ самовластный король, я совершенно отстраню вриль и дозволю его употребленіе только въ войнѣ. Кстати о войнѣ. Какая нелѣпость удерживать народъ такой умный, такой богатый, такъ хорошо вооруженный въ крошечной территоріи, достаточной для десяти или двѣнадцати тысячъ семействъ. Не есть ли это простая философская причуда, не согласующаяся съ стремленіями человѣческой натуры, причуда, которая отчасти и съ полной неудачей была испробована въ верхнемъ мірѣ Робертомъ Оуэномъ? Разумѣется, не станешь воевать съ сосѣдними народами, которые такъ хорошо вооружены, какъ и свои подданные, но почему же не воевать съ тѣми областями, въ которыхъ живутъ породы незнакомыя съ врилемъ и, повидимому, похожія по своимъ демократическимъ учрежденіямъ на моихъ американскихъ согражданъ? На нихъ можно напасть не оскорбляя народы вриль-я нашихъ союзниковъ, присвоить себѣ ихъ территоріи, распространяющіяся можетъ быть къ самымъ дальнимъ областямъ нижней земли, и такимъ образомъ управлять имперіей, въ которой никогда не будетъ закатываться солнце. (Я забылъ въ своемъ энтузіазмѣ, что въ этихъ областяхъ совсѣмъ нѣтъ солнца.) Что же касается фантастическихъ понятій о томъ, чтобы одинъ человѣкъ не пользовался особенной славой или знаменитостью, потому что почести возбуждаютъ состязаніе и дурныя страсти, и портятъ спокойное счастье — это понятіе не согласуется съ основаніями не только человѣческаго, но и всякаго животнаго существа. Если животныя ручныя, то и они раздѣляютъ чувства похвалы и соревнованія. Какая слава достанется королю, такимъ образомъ распространившему свои владѣнія! Меня сочтутъ полубогомъ.

Я подумалъ еще и о томъ фанатическомъ понятіи, чтобы уподобить эту жизнь той, въ которую, безъ сомнѣнія, мы христіане твердо вѣруемъ, но которую никогда не принимаемъ въ соображеніе. Я рѣшилъ, что просвѣщенная философія принуждала меня уничтожить языческую религію, такъ суевѣрно рознившуюся отъ современныхъ мыслей и практическихъ дѣйствій. Размышляя объ этихъ разныхъ планахъ, я почувствовалъ, какъ было бы мнѣ пріятно въ эту минуту подкрѣпить мой умъ добрымъ стаканомъ водки съ водой. Я обыкновенно не охотникъ до питья, но конечно бываетъ время, когда небольшой пріемъ какого-нибудь спиртуознаго напитка вмѣстѣ съ сигарой оживляетъ воображеніе. Да, навѣрно между этими плодами есть сокъ, изъ котораго можно дѣлать пріятныя вина, и съ кускомъ мяса, отрѣзаннаго отъ одного изъ этихъ лосей (ахъ! какое оскорбленіе науки отвергать животную пищу, которую наши первые медики единогласно прописываютъ для гастрическихъ соковъ человѣчества!), конечно, можно бы провести самый пріятный часъ за обѣдомъ. Тогда, вмѣсто этихъ старинныхъ драмъ, въ которыхъ играютъ дѣти, когда буду королемъ, я введу нашу современную оперу и балетъ, для котораго можно найти между народами, которыхъ я завоюю, женщинъ не такого огромнаго роста, какъ эти Гай-и, не вооруженныхъ врилемъ и не требующихъ, чтобы женились на нихъ.»

Я былъ до такой степени погруженъ въ эти и подобныя тому реформы, политическія, общественныя и нравственнныя, которыя должны были доставить людямъ нижняго міра блаженство цивилизаціи, извѣстное породамъ на поверхности земли, что не примѣчалъ, какъ Зи вошла въ комнату, пока не услыхалъ глубокаго вздоха и, поднявъ глаза, увидалъ ее стоявшую возлѣ моей постели.

Мнѣ не нужно говорить, что по обычаямъ этого народа Гай можетъ безъ всякаго неприличія посѣщать Ана въ его комнатѣ, хотя Ана сочли бы нескромнымъ въ высшей степени, еслибъ онъ вошелъ въ комнату Гай, не получивъ предварительно ея позволенія. Къ счастью, я былъ въ томъ самомъ платьѣ, въ которомъ Зи положила меня на постель. Все-таки меня очень раздражило и оскорбило ея посѣщеніе и я спросилъ ее грубымъ тономъ, что ей нужно.

— Говорите кротко, возлюбленный, умоляю васъ, сказала она: потому что я очень несчастна. Я не спала съ-тѣхъ-поръ, какъ мы разстались.

— Надлежащаго чувства вашего постыднаго поведенія со мною, какъ съ гостемъ вашего отца, должно бы быть достаточно, чтобы лишить васъ сна. Гдѣ же была та привязанность, которую вы выказываете ко мнѣ, гдѣ была даже та вѣжливость, которою гордятся Вриль-я, когда воспользовавшись и физической силой, которая въ этой странной области превосходитъ нашу силу, и отвратительнымъ могуществомъ, который вриль влагаетъ и въ ваши глаза и пальцы, вы подвергнули меня униженію при собравшихся гостяхъ, предъ ея королевскимъ высочествомъ — то-есть предъ дочерью вашего главнаго правителя — отнеся меня на постель какъ раскапризничившагося ребенка, и погрузивъ меня въ сонъ, не спросивъ моего согласія?

— Неблагодарный! Вы упрекаете меня за доказательство моей любви? Неужели вы можете думать, что даже еслибъ меня не подстрекала ревность, сопровождающая любовь, пока она не перейдетъ въ блаженное довѣріе, когда мы знаемъ, что сердце, котораго мы добиваемся, плѣнено, я могла бы оставаться равнодушною къ опасностямъ, которымъ подвергаетъ васъ предупредительность этого глупаго ребенка.

— Постойте! Если вы говорите объ опасностяхъ, то можетъ быть и я могу сказать, что самая главная опасность происходитъ отъ васъ, или по-крайней-мѣрѣ будетъ происходить, если я повѣрю вашей любви и приму ваше предложеніе. Вашъ отецъ прямо сказалъ мнѣ, что въ этомъ случаѣ я буду превращенъ въ пепелъ съ такимъ же отсутствіемъ угрызенія, съ какимъ Таэ превратилъ въ пепелъ пресмыкающееся мановеніемъ свой трости.

— Пусть это опасеніе не охлаждаетъ вашего сердца ко мнѣ! воскликнула Зи, упавъ на колѣна и захвативъ мою правую руку въ свою обширную ладонь. — Это правда, что мы съ вами не можемъ обвѣнчаться, такъ какъ вѣнчаются люди одной породы; правда, что любовь между нами должна быть такъ же чиста, какъ та, которая по нашему мнѣнію существуетъ между любовниками, соединившимися за тѣми предѣлами, у которыхъ кончается старая жизнь. Но развѣ не довольно счастья находиться вмѣстѣ въ душевномъ и сердечномъ союзѣ? Послушайте, я сейчасъ отъ моего отца. Онъ соглашается на нашъ союзъ на такихъ условіяхъ. Я имѣю достаточно вліянія на Коллегію Мудрецовъ, чтобы заставить ихъ обратиться съ просьбой къ Тёру не вмѣшиваться въ свободный выборъ Гай, если ея союзъ съ человѣкомъ другой породы будетъ только союзомъ душъ. О, неужели вы думаете, что истинная любовь нуждается въ неблагородномъ, союзѣ? Я не только желаю находиться возлѣ васъ въ этой жизни, имѣть долю въ вашихъ радостяхъ и горестяхъ здѣсь, я прошу союза, который свяжетъ насъ навсегда въ мірѣ безсмертныхъ. Вы отказываете мнѣ?

Говоря эти слова, она стояла на колѣняхъ и все выраженіе ея лица измѣнилось; въ величіи не осталось никакой суровости; божественный, какъ будто отъ безсмертнаго существа, свѣтъ сіялъ изъ человѣческой красоты ея лица. Но она скорѣе внушала мнѣ страхъ какъ ангелъ нежели трогала меня какъ женщина, и послѣ затруднительнаго молчанія я пролепеталъ какія-то уклончивыя выраженія признательности и старался такъ деликатно, какъ только могъ, указать, какъ унизительно было бы мое положеніе между ея народомъ, если я буду мужемъ, которому никогда не будетъ дозволено назваться отцомъ.

— Но эта община составляетъ не цѣлый міръ, сказала Зи. — Не весь міръ составляютъ даже и народы, называющіеся Вриль-я. Для тебя я откажусь отъ моей родины и моего народа. Мы улетимъ вмѣстѣ въ какую-нибудь область, гдѣ ты будешь въ безопасности. Я на столько сильна, что могу унести тебя на своихъ крыльяхъ чрезъ промежуточныя пустыни. Я на столько искусна, что могу проложить путь между скалъ долины, на которыхъ мы выстроимъ себѣ домъ. Уединеніе и хижина съ тобою будутъ для меня обществомъ и вселенной. Или неужели ты хочешь вернуться въ твой собственный міръ, подвергнуться перемѣнчивымъ временамъ года и жить при свѣтѣ измѣнчивыхъ свѣтилъ, которыя по твоему описанію составляютъ непостоянный характеръ этихъ свирѣпыхъ областей? Если такъ, скажи и я проложу путь къ твоему возвращенію съ тѣмъ, чтобы я могла быть тамъ твоей собесѣдницей, подругою твоей души, спутницей твоею въ томъ мірѣ, въ которомъ не будетъ ни разлуки, ни смерти.

Я не могъ не быть глубоко тронутъ нѣжностью такой чистой и такой безкорыстной, съ какою были произнесены эти слова, и голосомъ, который сдѣлалъ бы музыкальными самые грубые звуки на самомъ грубомъ языкѣ. На минуту мнѣ пришла въ голову мысль, что я могу воспользоваться вліяніемъ Зи для того, чтобы безопасно и скоро вернуться въ верхній міръ. Но для меня было достаточно нѣсколькихъ минутъ размышленія для того, чтобы увидать, какъ безчестно и низко будетъ отплатить за такую преданность, сманивъ отъ ея народа и изъ дома, въ которомъ меня такъ гостепріимно угощали, существо, для котораго нашъ міръ будетъ ненавистенъ, и для безплодной, хотя и духовной любви котораго, я не могу отказаться отъ болѣе человѣчныхъ привязанностей. Къ этому чувству обязанности къ Гай примѣшивалось другое чувство — обязанности къ породѣ, къ которой я принадлежу. Могъ ли я осмѣлиться ввести въ верхній міръ существо, одаренное такой страшной силой — существо, которое движеніемъ своей трости могло менѣе чѣмъ въ часъ превратить Нью-Йоркъ и его знаменитый Кум-Пошъ въ щепотку пыли? Если отнять у ней трость, она при своей учености легко сдѣлаетъ другую, и смертельная молнія, которою былъ вооруженъ этотъ легкій инструментъ, находится во всемъ ея организмѣ. Если она такъ опасна для городовъ и народонаселенія верхняго міра, можетъ ли она быть безопасной спутницей для меня въ томъ случаѣ, если ея привязанность измѣнится или раздражится ревностью? Эти мысли, для выраженія которыхъ потребовалось столько словъ, быстро пробѣгали въ головѣ моей и внушили мнѣ мой отвѣтъ.

— Зи, сказалъ я самымъ нѣжнымъ тономъ, какой только могъ принять, и почтительно прижимая губы къ рукѣ, въ которой исчезала вся моя рука: — Зи, я не могу придумать словъ, чтобы выразить, какъ глубоко тронутъ я и какой высокой честью считаю любовь такую безкорыстную и самоотверженную, самый лучшій отвѣтъ на нее будетъ полное чистосердечіе. Каждый народъ имѣетъ свои обычаи. Обычаи вашего народа не позволяютъ вамъ выйти за меня, обычаи моего народа точно также противятся союзу между такими различными породами. Съ другой стороны, хотя я не лишенъ мужества между моимъ народомъ, или между опасностями, съ которыми я знакомъ, я не могу безъ трепета ужаса подумать о жилищѣ среди какого-нибудь печальнаго хаоса изъ всѣхъ элементовъ природы, огня, воды, зловонныхъ газовъ, вѣчно воюющихъ между собою, и о той вѣроятности, что когда-нибудь, когда вы будете заниматься проламываніемъ скалъ или превращеніемъ вриля въ фонари, меня пожретъ какое-нибудь чудовище, котораго ваши операціи выгонятъ его изъ убѣжища. Я, простой Тишъ, не достоинъ любви Гай, такой блистательной, такой ученой, такой могущественной, какъ вы. Да, я не заслуживаю этой любви, потому что не могу отвѣчать на нее взаимностью.

Зи выпустила мою руку, встала и отвернулась, чтобы скрыть свое волненіе, потомъ тихо выскользнула изъ комнаты и остановилась на порогѣ. Вдругъ побуждаемая новою мыслью, она вернулась ко мнѣ и шепнула:

— Вы сказали, что будете говорить съ полной откровенностью. Когда такъ, отвѣчайте же съ полной откровенностью на этотъ вопросъ. Если вы не можете любить меня, можете ли вы любить другую?

— Нѣтъ.

— Вы не любите сестру Таэ?

— Я увидѣлъ ее вчера въ первый разъ.

— Это не отвѣтъ. Любовь быстрѣе вриля. Вы колеблетесь мнѣ сказать. Не думайте, чтобы я предостерегала васъ только изъ ревности. Если дочь Тёра объяснится вамъ въ любви — если по своему невѣдѣнію она сообщитъ отцу о предпочтеніи, которое заставитъ его думать, что она хочетъ выйти за васъ, ему ничего болѣе не останется, какъ потребовать вашего немедленнаго уничтоженія, такъ какъ ему особенно поручена обязанность заботиться о благѣ общины, которая не позволяетъ дочери Вриль-я выходить замужъ за сына Тиша, если этотъ бракъ не ограничится союзомъ душъ. Увы! тогда для васъ спасенія не будетъ. У ней нѣтъ силы въ крыльяхъ, чтобы перенести васъ по воздуху; она не обладаетъ наукою, которая позволитъ ей основать жилище въ пустынѣ. Повѣрьте мнѣ, тутъ говоритъ моя дружба, а ревность молчитъ.

Съ этими словами Зи оставила меня. Вспоминая эти слова, я уже не думалъ болѣе о наслѣдованіи престола Вриль-я и о политическихъ, общественныхъ и нравственныхъ реформахъ, которыя я введу, какъ самодержавный правитель.

Послѣ вышеприведеннаго разговора съ Зи я впалъ въ глубокую меланхолію. Любопытство, съ какимъ я до-сихъ-поръ разсматривалъ жизнь и обычаи этой изумительной общины, прекратилось. Я не могъ выкинуть изъ головы сознаніе, что нахожусь между народомъ, который, какъ ни ласковъ и ни вѣжливъ, можетъ убить меня каждую минуту безъ малѣйшаго угрызенія совѣсти. Добродѣтельная, спокойная жизнь этого народа, пока была для меня нова, казалась мнѣ блаженнымъ контрастомъ съ распрями, страстями, пороками верхняго міра, но теперь она начала угнетать меня чувствомъ скуки и однообразія. Даже ясное спокойствіе свѣтлаго воздуха тяготило мою душу. Я жаждалъ перемѣны, даже хоть зимы, бурь, темноты. Я начиналъ чувствовать, что каковы бы ни были наши мечты о совершенствѣ, наши неугомонныя стремленія къ лучшей, высшей и болѣе спокойной сферѣ бытія, мы смертные верхняго міра, не пріучены и неспособны наслаждаться долго тѣмъ самымъ счастьемъ, о которомъ мечтаемъ или къ которому стремимся.

Въ общественномъ положеніи Вриль-я странно было примѣчать, какъ оно успѣло соединить и согласовать въ одну систему почти всѣ цѣли, которыя разные философы верхняго міра поставили для человѣческихъ надеждъ, какъ идеалъ утопическаго будущаго. Это было такое положеніе, въ которомъ война со всѣми ея бѣдствіями считалась невозможною — такое положеніе, въ которыхъ свобода всѣхъ и каждаго была обезпечена въ самой высокой степени, безъ малѣйшей изъ тѣхъ непріязненностей, которыя ставятъ свободу въ верхнемъ мірѣ въ зависимость отъ безпрерывной борьбы враждебныхъ партій. Здѣсь развратъ, уничтожающій демократію, былъ неизвѣстенъ.. Равенство здѣсь было не однимъ названіемъ, оно существовало въ дѣйствительности. Богатыхъ не преслѣдовали, потому что не завидовали имъ. Здѣсь проблемы, относящіяся къ труду рабочаго класса, до-сихъ-поръ неразрѣшимыя на поверхности земли и служащія тамъ поводомъ къ такой, горечи между сословіями, разрѣшены самымъ простымъ способомъ — отдѣльнаго рабочаго сословія совсѣмъ не существовало. Механическихъ изобрѣтеній, сдѣланныхъ по правиламъ, которыхъ узнать я не былъ въ состояніи, и сдѣланныхъ посредствомъ силы гораздо болѣе могущественной и съ которою гораздо легче было справиться, чѣмъ та сила, которую мы извлекаемъ изъ электричества или пара, съ помощью дѣтей, сила которыхъ никогда не отягчается, но которые любятъ свои занятія какъ забаву и препровожденіе времени, достаточно, чтобы составить общественное богатство, до такой степени посвященное для всеобщаго употребленія, что не слыхать ни объ одномъ недовольномъ. Пороки, подкапывающіе наши города, здѣсь не существуютъ. Удовольствій множество, но они всѣ невинныя. Никакія увлеченія не ведутъ къ пьянству, буйству, болѣзни. Любовь существуютъ и.очень пылко, но всегда остается вѣрною. Моты, развратныя женщины неизвѣстны въ этой общинѣ, такъ что даже слова, которыми они обозначаются, надо искать въ обветшалой литературѣ, сочиненной тысячу лѣтъ тому назадъ. Занимающіеся теоретической философіей на поверхности земли знаютъ, что всѣ эти странныя отступленія отъ цивилизованной жизни осуществляютъ идеи, надъ которыми насмѣхались, за которыя состязались. Это еще не всѣ шаги, сдѣланные къ теоретическому совершенству этой общины. Декартъ думалъ, что жизнь человѣка можетъ быть продолжена на землѣ, конечно, не вѣчно, но до возраста патріарха, и онъ скромно опредѣлялъ ее до 100 или 150 лѣтъ. Даже эта мечта мудрецовъ исполнилась, потому что крѣпость средняго возраста сохранялась даже послѣ столѣтія. Съ этой долгой жизнью соединялось еще большее счастье — продолженіе здоровья. Такія болѣзни, какія бываютъ у нашей породы, отстранены ученымъ примѣненіемъ этого вліянія ��� жизнь дающаго и жизнь уничтожающаго — которое заключается въ врилѣ. Даже эта идея извѣстна на поверхности земли, хотя обыкновенно она ограничена энтузіастами или шарлатанами, и происходитъ отъ смѣшанныхъ понятій о месмеризмѣ, одической силѣ и прочее. Пропуская такія пошлыя приспособленія, какъ крылья, которыя, какъ извѣстно всякому школьнику, были испробованы и не удались, отъ миѳическаго или до-историческаго періода, я перехожу къ щекотливому вопросу, послѣднее время выдвинутому на первый планъ, какъ необходимому для полнаго счастья нашего человѣческаго рода, двумя самыми тревожными и могущественными вліяніями въ обществѣ верхняго міра — женщинами и философіей. Я говорю о правахъ женщинъ.

Законовѣды увѣряютъ, что безполезно говорить о правахъ, когда ихъ не подкрѣпляетъ соотвѣтствующая сила, и на поверхности земли, по какимъ-то бы то ни было причинамъ, мужчина, съ своей физической силой, съ употребленіемъ наступательныхъ орудій, когда дойдетъ дѣло до положительной личной борьбы, всегда можетъ побѣдить женщину. Но между этимъ народомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія на счетъ женскихъ правъ, потому что, какъ я сказалъ прежде, Гай въ физическомъ отношеніи выше и сильнѣе Ана, и такъ какъ ея воля гораздо рѣшительнѣе его воли и подкрѣпляется силою вриля, она скорѣе можетъ навлечь на него, чѣмъ онъ на нее, мистическое вліяніе, которое искусство можетъ извлечь изъ тайныхъ свойствъ природы. Слѣдовательно, все, о чемъ наши женщины-философы спорятъ на поверхности земли относительно женскихъ правъ, уступается самымъ естественнымъ образомъ въ этой счастливой общинѣ. Кромѣ такихъ физическихъ силъ, Гай-и имѣютъ (по-крайней-мѣрѣ въ молодости) сильное желаніе къ образованію и къ учёности болѣе чѣмъ мужчины, и такимъ образомъ онѣ мудрецы и профессоръ! — словомъ, ученая часть общины.

Разумѣется, въ такомъ положеніи общества женщина пользуется, какъ я уже сказалъ, самымъ драгоцѣннымъ своимъ преимуществомъ — выбирать себѣ мужа. Безъ этого преимущества она пренебрегла бы всѣми другими. На поверхности земли мы довольно основательно опасаемся, что женщина, одаренная такимъ могуществомъ и такимъ преимуществомъ, когда захватила насъ и заставила жениться, будетъ деспотомъ и тираномъ. У Гаи-и такъ не бываетъ: когда онѣ выходятъ замужъ, когда снимутъ крылья, болѣе любезныхъ, болѣе услужливыхъ, болѣе покорныхъ, болѣе сочувствующихъ занятіямъ и прихотямъ своихъ мужей подругъ ни одинъ поэтъ не могъ бы создать въ своихъ видѣніяхъ о супружескомъ блаженствѣ. Наконецъ, между самыми важными отличительными чертами Вриль-я, отличающимися отъ нашей породы — самое важное по отношенію къ ихъ жизни и спокойствію ихъ общины, это всеобщее вѣрованіе въ милосердое божество, въ будущій міръ, относительно продолжительности котораго одно или два столѣтія слишкомъ краткія мгновенія для того, чтобы тратить мысли на славу, могущество и скупость. Съ этимъ вѣрованіемъ соединяется другое — такъ какъ они не могутъ ничего знать о свойствѣ божества, кромѣ его высокой доброты, а объ этой будущности, кромѣ ея блаженнаго состоянія; поэтому разсудокъ ихъ воспрещаетъ всѣ сварливые споры о неразрѣшимыхъ вопросахъ. Такимъ образомъ въ нѣдрахъ земли они обезпечили себѣ такое счастье, какого не обезпечила ни одна община подъ солнцемъ — все счастье и всѣ утѣшенія религіи безъ малѣйшихъ золъ и бѣдствій, порождаемыхъ борьбой между разными религіями.

Слѣдовательно, совершенно невозможно опровергать, что жизнь между Вриль-я гораздо счастливѣе жизни породъ, живущихъ на поверхности земли, и что осуществляя мечты самыхъ ревностныхъ нашихъ филантроповъ, почти приближается къ понятіямъ поэта о жизни ангеловъ. А между тѣмъ, если вы возьмете тысячу самыхъ лучшихъ философовъ, какихъ найдете въ Лондонѣ, Парижѣ, Берлинѣ, Нью-Йоркѣ, или даже Бостонѣ, и помѣстите ихъ въ этой блаженной общинѣ, я полагаю, что менѣе чѣмъ чрезъ годъ они или умрутъ со скуки, или рѣшатся на революцію, посредствомъ которой станутъ противоборствовать благу общины и будутъ превращены въ пепелъ по просьбѣ Тёра.

Конечно, я не имѣю желанія унижать посредствомъ этого разсказа породу, къ которой я принадлежу. Напротивъ, я старался показать, что правила, по которымъ управляется общественная система Вриль-я, не допускаютъ отдѣльныхъ примѣровъ человѣческаго величія, украшающихъ лѣтописи верхняго міра. Гдѣ нѣтъ войны, тамъ нѣтъ ни Аннибаловъ, ни Вашингтоновъ, ни Джэксоновъ, ни Шеридановъ; гдѣ государства такъ счастливы, что не боятся опасности и не желаютъ перемѣны, тамъ не могутъ родиться ни Демосѳены, ни Уэбстеры, ни Сёмнеры, ни Уэйдель-Голмсы или Бёмлеры; гдѣ общество достигаетъ такого нравственнаго уровня, въ которомъ нѣтъ ни преступленій, ни горестей, изъ которыхъ трагедія можетъ извлечь пищу для состраданія, нѣтъ выдающихся пороковъ или сумасбродствъ, въ которыя комедіи можетъ вложить самую веселую сатиру, тамъ не можетъ явиться Шекспиръ, Мольеръ или мистриссъ Бичер-Стоу. Но если я не имѣю желанія унижать моихъ согражданъ, показывая на сколько причины, возбуждающія энергію или честолюбіе отдѣльныхъ личностей въ обществѣ, въ которомъ существуютъ состязаніе и борьба — уничтожаются въ такомъ обществѣ, которое имѣетъ цѣлью доставить своимъ членамъ спокойное и невинное счастье, какимъ наслаждаются по нашему предположенію блаженные безсмертные, не желаю я также, съ другой стороны, представить общины Вриль-я какъ идеалъ политическаго общества, къ достиженію котораго наши усилія должны быть направлены. Напротивъ, именно потому что впродолженіе цѣлаго ряда вѣковъ мы такъ сложили элементы, составляющіе человѣческій характеръ, что для насъ было бы совершенно невозможно усвоить образъ жизни или примирить наши страсти съ образомъ мыслей Вриль-я — я пришелъ къ убѣжденію, что этотъ народъ — хотя не только принадлежащій къ нашей человѣческой породѣ, но, какъ мнѣ показалось по корнямъ ихъ языка, происходящій отъ однихъ предковъ съ великимъ аріановскимъ семействомъ, отъ котораго въ различныхъ источникахъ истекла преобладающая цивилизація міра, и сообразно ихъ мірмъ и ихъ исторіи прошедшій сквозь такія же фазы общества, какъ наши — развился теперь въ особенную породу, съ которою никакая община въ верхнемъ мірѣ не можетъ слиться, и что если они когда-нибудь выйдутъ изъ нижнихъ предѣловъ на дневной свѣтъ, то сообразно ихъ собственнымъ преданіямъ, относительно ихъ будущей судьбы, уничтожатъ и замѣнятъ нашу породу.

Конечно, можно думать, если одна Гай могла сочувствовать пристрастіе къ такому обыкновенному типу нашей породы, какъ я, что если когда-нибудь Вриль-я появится на поверхности земли, то мы можемъ быть спасены отъ истребленія посредствомъ браковъ. Но это слишкомъ энергичное мнѣніе. Примѣры такихъ неравныхъ браковъ будутъ также рѣдки, какъ и браки между англосаксонскими эмигрантами и краснокожими индійцами. Да и времени не будетъ для короткихъ отношеній. Вриль-я, появившись и увлеченныя прелестью солнечнаго свѣта, желая поселиться на поверхности земли, тотчасъ начнутъ свое разрушительное дѣло, захватятъ области уже обработанныя и безъ всякаго угрызенія совѣсти уничтожатъ всѣхъ жителей, которые станутъ сопротивляться ихъ вторженію. Соображая ихъ презрѣніе къ учрежденіямъ Кум-Пошъ и къ народному правленію, и задорливую храбрость моихъ возлюбленныхъ соотечественниковъ, я думаю, что если Вриль-я прежде появятся въ Америкѣ, мои соотечественники захотятъ драться и ни одна душа не останется въ живыхъ.

Я теперь видался съ Зи только за обѣдомъ, когда семейство собиралось, и тогда она была сдержанна и молчалива. Мои опасенія привязанности, которую я такъ мало поощрялъ или заслуживалъ, теперь исчезли, но мое уныніе увеличивалось. Я томился желаніемъ воротиться въ верхній міръ, но напрасно ломалъ себѣ голову, придумывая къ этому способы. Мнѣ никогда не позволяли выходить одному, такъ что я не могъ даже осмотрѣть того мѣста, съ котораго я спустился, и посмотрѣть, нельзя ли мнѣ опять подняться въ рудникъ. Даже въ безмолвные часы, когда всѣ въ домѣ спали, не могъ я спуститься изъ верхняго этажа, въ которомъ находилась моя комната. Я не умѣлъ справиться съ автоматомъ, который насмѣшливо стоялъ у моей стѣны, не могъ справиться съ пружинами, приводившими въ движеніе платформы, замѣнявшія лѣстницы. Отъ меня съ умысломъ скрывали это знаніе. О, еслибъ я могъ научиться употребленію крыльевъ, которыми такъ свободно пользуется здѣсь каждый ребенокъ! Тогда я могъ бы ускользнуть изъ заточенія, добратьс�� до скалъ и перелетѣть чрезъ пропасти, перпендикулярные бока которой недоступны для человѣческихъ ногъ.

Однажды, когда я сидѣлъ одинъ и предавался мрачнымъ размышленіямъ въ моей комнатѣ, Таэ влетѣлъ въ отворенное окно и сѣлъ на постели возлѣ меня. Мнѣ всегда были пріятны посѣщенія этого ребенка, въ обществѣ котораго я не до такой степени былъ униженъ, какъ въ обществѣ Ана, которые докончили свое образованіе и разумъ которыхъ созрѣлъ. А такъ-какъ мнѣ позволяли выходить вмѣстѣ съ нимъ и такъ-какъ мнѣ хотѣлось увидѣть опять мѣсто, съ котораго я спустился въ нижній міръ, я поспѣшилъ спросить его, не свободенъ ли онъ погулять со мною по улицамъ. Его физіономія показалась мнѣ серьезнѣе обыкновеннаго, когда онъ отвѣтилъ:

— Я прилетѣлъ сюда съ намѣреніемъ пригласить васъ выйти.

Мы скоро очутились на улицѣ и отошли недалеко отъ дома, когда встрѣтили пять или шесть молодыхъ Гай, возвращавшихся съ полей съ корзинами, наполненными цвѣтами, и пѣвшихъ хоромъ какую-то пѣсню. Молодая Гай поетъ чаще нежели говоритъ. Онѣ остановились, увидѣвъ насъ, подошли къ Таэ съ фамильярной ласковостью, а ко мнѣ съ вѣжливой любезностью, которыя отличаютъ обращеніе Гай-и съ слабѣйшимъ поломъ.

Я могу здѣсь замѣтить, что хотя незамужнія Гай-и открыто ухаживаютъ за человѣкомъ, предпочитаемымъ ими, въ нихъ нѣтъ ничего похожаго на то размашистое и смѣлое обращеніе, которое навлекло на молодыхъ дѣвицъ англосаксонской породы названіе «львицъ» и которое онѣ показываютъ къ молодымъ мужчинамъ, которыхъ будто бы не любятъ. Нѣтъ, обращеніе Гай къ мужчинами обыкновенно таково, какъ обращеніе образованныхъ мужчинъ въ обществѣ верхняго міра съ женщинами, которыхъ они уважаютъ, но за которыми не ухаживаютъ: почтительное, лестное, чрезвычайно вѣжливо — такое, какое мы назвали бы «рыцарскимъ».

Разумѣется, я былъ нѣсколько раздосадованъ тѣми вѣжливостями, какія мнѣ говорили эти молодыя дѣвицы. Въ томъ свѣтѣ, изъ котораго я явился, мужчина счелъ бы себя обиженнымъ и предметомъ насмѣшки, когда одна прекрасная Гай начала говорить мнѣ комплименты на счетъ свѣжести моего лица, другая на счетъ выбора моего платья, а третья съ лукавой улыбкой поздравляла меня съ побѣдами, какія я сдѣлалъ на праздникѣ Аф-Лина. Но я уже зналъ, что подобный разговоръ самый обыкновенный и на языкѣ подземной женщины выражаетъ желаніе показаться любезною, желаніе, которое на поверхности земли мужчины присвоили, себѣ по самовластному и наслѣдственному обычаю. И точно такъ, какъ образованная молодая дѣвушк�� на поверхности земли, привыкшая къ подобнымъ комплиментамъ, чувствуетъ, что не можетъ, не нарушивъ приличія, отвѣчать на нихъ, ни выказать большого удовольствія слушая ихъ, такъ и я, научившійся вѣжливому обращенію въ домѣ богатаго и знатнаго министра этого народа, могъ только улыбаться и принимать милый видъ, застѣнчиво отказываясь отъ комплиментовъ, которыми осыпали меня.

Пока мы разговаривали такимъ образомъ, сестра Таэ увидала насъ изъ верхней комнаты королевскаго дворца, находившагося при входѣ въ городъ, и устремившись на своихъ крыльяхъ, прилетѣла въ середину группы.

Она сказала мнѣ, хотя все съ неподражаемой вѣжливостью въ обращеніи, которую я назвалъ «рыцарской», но вмѣстѣ съ тѣмъ не безъ нѣкоторой рѣзкости въ тонѣ, которую сэр-Филиппъ Сидни могъ бы назвать «сельскою».

— Зачѣмъ вы никогда не бываете у насъ?

Пока я придумывалъ приличный отвѣтъ на этотъ неожиданный вопросъ, Таэ сказалъ быстро и сурово:

— Сестра, ты забываешь… Этотъ иностранецъ принадлежитъ къ моему полу. Лица моего пола, имѣя должное уваженіе къ репутаціи и скромности, не могутъ унижать себя, бѣгая за вами.

Эти слова были приняты съ очевиднымъ одобреніемъ всѣми молодыми Гай-и, но сестра Таэ приняла пристыженный видъ. Бѣдняжка! — а еще принцесса.

Именно въ эту минуту тѣнь упала на пространство между мною и группой. Обернувшись, я увидалъ главнаго правителя, подошедшаго къ намъ тихими, величественными шагами, свойственными Вриль-я. При видѣ его физіономіи мною овладѣлъ тотъ же самый ужасъ, какой я почувствовалъ, когда увидалъ его въ первый разъ. На этомъ лбу, въ этихъ глазахъ было то же самое неопредѣленное что-то, показывавшее породу гибельную для нашей — даже, самое странное выраженіе ясности, изъятой отъ нашихъ заботъ и страстей, сознанія превосходной силы, сострадательной и неумолимой какъ судьи, произносящаго приговоръ. Я задрожалъ и, низко поклонившись, пожалъ руку моего малолѣтняго друга и молча потащилъ его впередъ. Тёръ сталъ на нашей дорогѣ и смотрѣлъ на меня съ минуту ни слова не говоря, потомъ спокойно обратилъ глаза на лицо дочери и, важно поклонившись ей и другимъ Гай-и, вошелъ въ середину группы, все не говоря ни слова.

Когда мы съ Таэ очутились одни на широкой дорогѣ, лежащей между городомъ и пропастью, изъ которой я спустился въ эту область ниже свѣта звѣздъ и солнца, я сказалъ шепотомъ:

— Дитя и другъ, въ лицѣ вашего отца есть выраженіе, пугающее меня. Я чувствую, смотря на его страшное спокойствіе, будто смотрю на смерть.

Таэ не тотчасъ отвѣтилъ. Онъ казался взволнованъ и какъ бы придумывалъ слова, которыя Могли смягчить непріятное извѣстіе. Наконецъ онъ сказалъ:

— Никто изъ Вриль-я не боится смерти, а вы развѣ боитесь?

— Страхъ смерти вкорененъ въ груди той породы, къ которой я принадлежу. Мы можемъ преодолѣвать его по призыву обязанности, чести, любви. Мы можемъ умереть за истину, за родину, за тѣхъ, кто намъ дороже насъ самихъ. Но если смерть дѣйствительно угрожаетъ мнѣ безъ причины, то природный инстинктъ внушаетъ страхъ и ужасъ при мысли о разлукѣ души съ тѣломъ.

Таэ казался удивленъ, но въ голосѣ его была большая нѣжность, когда онъ отвѣтилъ:

— Я перескажу моему отцу ваши слова. Я уговорю его пощадить вашу жизнь.

— Стало быть, онъ уже рѣшился уничтожить ее?

— Это вина или сумасбродство моей сестры, сказалъ Таэ съ нѣкоторымъ гнѣвомъ. — Но она говорила сегодня утромъ съ моимъ отцомъ и послѣ этого онъ призвалъ меня, какъ начальникъ тѣхъ дѣтей, которымъ поручено уничтожать жизнь существъ, угрожающихъ общинѣ, и сказалъ мнѣ: « — Возьми твою трость съ врилемъ и ступай къ чужестранцу, котораго ты полюбилъ. Сдѣлай такъ, чтобъ его кончина была не мучительна и быстра.»

— Стало быть, ты такъ вѣроломно вызвалъ меня для того, чтобы меня убить? пролепеталъ я, отступая отъ ребенка. — Нѣтъ, я не могу этому повѣрить. Я не могу счесть тебя виновнымъ въ такомъ преступленіи.

— Убивать тѣхъ, кто угрожаетъ благу общины, не преступленіе, а преступленіе убить самое ничтожное насѣкомое, которое не можетъ сдѣлать намъ вреда.

— Если вы хотите сказать, что я угрожаю благу общины тѣмъ, что ваша сестра удостоиваетъ меня предпочтеніемъ, какое ребенокъ можетъ чувствовать къ незнакомой игрушкѣ, нѣтъ никакой надобности убивать меня. Дайте, мнѣ вернуться къ народу, оставленному мною, чрезъ ту пропасть, съ которой я спустился. Съ помощью вашею я могу сдѣлать это теперь. Вы посредствомъ вашихъ крыльевъ можете, прикрѣпить къ скалистой закраинѣ въ пропасти веревку, найденную вами и безъ сомнѣнія сохраненную. Сдѣлайте только это, помогите мнѣ добраться до того мѣста, съ котораго я сошелъ, и я навсегда исчезну изъ вашего міра, точно такъ, какъ будто буду мертвъ.

— Пропасть, изъ которой вы спустились? Оглянитесь. Мы стоимъ теперь на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ она была. Что видите вы? Только крѣпкую скалу. Пропасть была засыпана по приказанію Аф-Лина, какъ только между нимъ и вами установились сношенія во время вашего сна и онъ узналъ отъ васъ самихъ тотъ міръ, изъ котораго вы явились. Помните вы, когда, Зи мнѣ велѣла не разспрашивать васъ о васъ самихъ и о вашемъ народѣ? Оставивъ васъ въ тотъ день, Аф-Линь подошелъ ко мнѣ и сказалъ: « — Нельзя оставлять не закрытою дорогу между страной этого чужестранца и нашею. Возьми съ собою дѣтей изъ твоего отряда, сгладь бока пропасти врилемъ, такъ чтобы обломки ихъ наполнили каждую щель, сквозь которую можетъ пробиться свѣтъ нашихъ фонарей».

Пока ребенокъ говорилъ, я съ изумленіемъ смотрѣлъ на сплошныя скалы, находившіяся предо мной. Громадныя неправильныя гранитныя массы высились безъ малѣйшей трещины.

— Стало быть, всякая надежда исчезла, пробормоталъ я, садясь на скалистую дорогу: — и я никогда болѣе не увижу солнца!

Я закрылъ лицо руками и сталъ молиться Тому, чье присутствіе такъ часто забывалъ, когда небеса провозглашали его твореніе. Я чувствовалъ Его присутствіе въ глубинѣ земли и среди міра могилъ. Я поднялъ глаза, извлекая утѣшеніе и мужество изъ моихъ молитвъ, и съ спокойной улыбкой взглянувъ въ лицо ребенку, сказалъ:

— Если ты долженъ убить меня, убей!

Ребенокъ тихо покачалъ головой.

— Нѣтъ, сказалъ онъ: — просьба отца моего не такъ. Формально была сдѣлана, чтобъ не оставить мнѣ выбора. Я поговорю съ нимъ и, можетъ быть, успѣю спасти тебя. Странно, что ты боишься смерти; мы думали, что это только инстинктъ низшихъ существъ, которымъ не было дано убѣжденія въ другой жизни. У насъ ни одинъ ребенокъ не испытываетъ такого страха. Скажи мнѣ, любезный Тишъ, продолжалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія: — не примирилъ ли бы тебя переходъ изъ этой жизни къ той, которая лежитъ по другую сторону той минуты, которая называется смертью, если я буду сопутствовать тебѣ? Если такъ, я спрошу моего отца, позволено ли мнѣ будетъ отправиться съ тобою. Я причисленъ къ тѣмъ, которые должны переселиться, достигнувъ совершеннолѣтія, въ области, неизвѣстныя въ этомъ мірѣ. Я согласенъ переселиться въ неизвѣстны я области другого міра. Всеблагій и тамъ, и здѣсь. Гдѣ его нѣтъ?

— Дитя, сказалъ я, видя по лицу Таэ, что онъ говоритъ серьезно: — для тебя преступленіе убить меня, а для меня было бы не меньшимъ преступленіемъ сказать «убей себя». Всеблагій самъ даетъ намъ жизнь, и самъ долженъ отнять ее. Воротимся. Если, когда ты поговоришь съ твоимъ отцомъ, онъ рѣшитъ мою смерть, скажи мнѣ объ этомъ заранѣе, чтобъ я могъ провести промежутокъ въ душевномъ приготовленіи.

Мы вернулись въ городъ, разговаривая отрывками. Мы не могли понять разсужденій другъ друга и я чувствовалъ себя возлѣ этого ребенка съ его нѣжнымъ голосомъ и прелестнымъ лицомъ, какъ каторжникъ чувствуетъ себя возлѣ палача, который идетъ возлѣ него на мѣсто казни.

Среди тѣхъ часовъ, которые опредѣляются для сна и составляютъ ночь для Вриль-я, я былъ разбуженъ отъ тревожнаго сна, въ который погрузился недавно, рукою, положенною на мое плечо. Я вздрогнулъ и увидалъ Зи, стоявшую возлѣ меня.

— Тише! сказала она шепотомъ: — никто не долженъ слышать насъ. Неужели ты думаешь, что я перестала заботиться о твоей безопасности оттого, что не могу пріобрѣсти твоей любви? Я видѣла Таэ. Ему не удалось уговорить отца, который между тѣмъ совѣщался съ тремя мудрецами, съ которыми совѣтуется въ сомнительныхъ дѣлахъ, и по совѣту ихъ приказалъ убить тебя, когда міръ пробудится къ жизни. Я хочу спасти тебя. Вставай и одѣвайся.

Зи указала на столъ возлѣ кровати, на которомъ я увидалъ ту одежду, въ которой явился изъ верхняго міра и которую я впослѣдствіи промѣнялъ для болѣе живописной одежды Вриль-я. Молодая Гай вышла изъ окна на балконъ, пока я одѣвался торопливо и съ удивленіемъ. Когда я вышелъ къ ней на балконъ, ея лицо было блѣдно и сурово. Взявъ меня за руку, она сказала нѣжно:

— Посмотри, какъ ярко искусство Вриль-я освѣтило міръ, въ которомъ они живутъ. Завтра этотъ міръ будетъ теменъ для меня!

Она повела меня назадъ въ комнату, не ожидая моего отвѣта, а оттуда въ корридоръ, изъ котораго мы спустились въ переднюю. Мы прошли по пустымъ улицамъ и по широкой дорогѣ, извивавшейся подъ скалами. Тутъ, гдѣ нѣтъ ни дня, ни ночи, Безмолвные часы невыразимо торжественны — обширное пространство, освѣщенное человѣческимъ искусствомъ, не имѣетъ ни малѣйшаго признака человѣческой жизни. Какъ ни тихи были наши шаги, звукъ ихъ досадно было слышать: такъ не гармонировалъ онъ съ всеобщимъ отдыхомъ. Я зналъ, хотя Зи не сказала, что она рѣшилась помочь мнѣ вернуться въ верхній міръ и что мы идемъ къ тому мѣсту, съ котораго я спустился. Ея молчаніе заразило меня. Мы приблизились къ пропасти. Она была открыта, конечно не представляя такого вида, какъ въ то время, когда я вышелъ изъ нея, но сквозь стѣну скалъ, предъ которой я стоялъ вмѣстѣ съ Таэ, была проложена новая разсѣлина. Я не могъ однако видѣть болѣе нѣсколькихъ футъ въ темнотѣ пустаго пространства и стоялъ, въ смущеніи спрашивая себя, какимъ образомъ могу подняться.

Зи угадала мое сомнѣніе.

— Не бойся, сказала она съ слабою улыбкой: — твое возвращеніе обезпечено. Я начала это дѣло въ началѣ безмолвныхъ часовъ, когда всѣ другіе спали; повѣрь, что я не остановилась до-тѣхъ-поръ, пока не прочистила тебѣ путь въ твой міръ. Я еще останусь съ тобою немного. Мы не разстанемся до-тѣхъ-поръ, пока ты скажешь: «Ступай, мнѣ не нужно тебя болѣе».

— Благословляю тебя за эти слова и буду помнить ихъ, когда тебя не будетъ, нѣжно отвѣтилъ я.

Во время этой размѣны словъ Зи отвернулась отъ меня и опустила голову на грудь. Потомъ она выпрямилась во весь свой высокій ростъ и стала напротивъ меня. Пока стояла отвернувшись отъ меня, она засвѣтила діадему, которую носила на лбу, такъ что она сіяла теперь какъ корона изъ звѣздъ. Не только лицо ея и фигура, но и вся атмосфера въ окружности освѣтилась отъ ея діадемы.

— Теперь, сказала она: — обвейся вокругъ меня руками въ первый и послѣдній разъ. Мужайся и держись крѣпче!

Говоря это, она распустила свои широкія крылья. Цѣпляясь за нее, я былъ поднятъ въ ужасную пропасть. Звѣздный свѣтъ отъ ея лба освѣщалъ темноту. Свѣтло, твердо, быстро, какъ ангелъ паритъ къ небу съ душой, взятой изъ могилы, летѣла Гай, пока я не услыхалъ вдали говоръ человѣческихъ голосовъ, звуки человѣческаго труда. Мы остановились въ одной изъ галерей копи и вдали мелькали тусклые, рѣдкіе, слабые фонари рудокоповъ. Тутъ я отнялъ мои руки. Гай поцѣловала меня въ лобъ страстно, но какъ бы съ горячностью матери, и сказала, между тѣмъ какъ слезы брызнули изъ ея глазъ:

— Прощай навсегда! Ты не хочешь пустить меня въ твой міръ — ты не можешь вернуться въ мой. Прежде чѣмъ у насъ въ домѣ проснутся, скалы опять закроютъ пропасть, которая не будетъ раскрыта уже мною и, можетъ быть, другимъ неизвѣстно, сколько вѣковъ. Думай обо мнѣ иногда, и думай ласково. Когда перейду въ другую жизнь, я стану отыскивать тебя. Даже тамъ міръ, отведенный для тебя и для твоего народа, можетъ, имѣть скалы и пропасти, которыя раздѣляютъ его отъ того міра, гдѣ я соединюсь съ тѣми существами моей породы, которыя перешли туда прежде меня, и можетъ быть, я буду не въ силахъ прочистить путь, чтобы соединиться съ тобою, какъ прочистила путь для того, чтобы потерять тебя.

Голосъ ея умолкъ. Я услыхалъ лебединый шелестъ ея крыльевъ, увидалъ лучи ея звѣздной діадемы, все удалявшіеся въ темнотѣ.

Я сѣлъ и грустно задумался, потомъ всталъ и пошелъ медленными шагами къ тому мѣсту, гдѣ слышалъ человѣческіе звуки. Рудокопы, которыхъ я встрѣтилъ, были чужды для меня; они принадлежали не къ моей націи. Они повернулись взглянуть на меня съ нѣкоторымъ удивленіемъ, но видя, что я не могу отвѣчать на краткіе вопросы, сдѣланные на ихъ родномъ языкѣ, они вернулись къ своей работѣ и дали мнѣ пройти безпрепятственно. Я дошелъ до выхода изъ копи, не подвергаясь другимъ разспросамъ — кромѣ вопросовъ одного знакомаго мнѣ инженера, и къ счастью, онъ былъ слишкомъ занятъ, чтобы долго разговаривать со мною. Я позаботился не возвращаться на мою прежнюю квартиру, но поспѣшилъ въ тотъ день оставить окрестности, гдѣ не могъ бы долго избавиться разспросовъ, на которые не могъ дать удовлетворительнаго отвѣта. Я безопасно воротился на мою родину, гдѣ долго занимался практическими дѣлами, и три года назадъ прекратилъ дѣла, накопивъ порядочное состояніе. Мало чувствовалъ я охоты говорить о странствованіяхъ и приключеніяхъ моей молодости. Нѣсколько разочарованный, какъ большая часть мужчинъ, относительно семейной любви и домашней жизни, я часто думаю о молодой Гай, когда сижу одинъ по вечерамъ, и удивляюсь, какъ я могъ отказаться отъ такой любви, все-равно, какія опасности ни сопровождали бы ее и какими условіями ни была бы ограничена она. Только чѣмъ болѣе я думаю о народѣ, спокойно развивающемъ въ областяхъ, отдаленныхъ отъ нашихъ глазъ и считаемыхъ нашими мудрецами необитаемыми, силы, превосходящія, наилучше приспособленныя наши силы, и добродѣтели, которымъ наша жизнь, и общественная, и политическая, становится враждебна въ соразмѣрности съ успѣхами нашей цивилизаціи, тѣмъ горячѣе молюсь я, чтобъ прошли вѣка прежде, чѣмъ явятся на солнечный свѣтъ наши неизбѣжные губители. Но такъ-какъ мой докторъ откровенно сказалъ мнѣ, что я страдаю болѣзнью, которая, хотя не возбуждаетъ большой боли и не слишкомъ быстро подвигается, однако можетъ быть гибельна каждую минуту, я счелъ своей обязанностью относительно моихъ ближнихъ предупредить объ угрожающей намъ Будущей Породы Людей.

Конецъ.