ЭСБЕ/Россия/Русское право/Русское гражданское право

B. Русское гражданское право. Вступление. Русское гражданское право как в своем историческом развитии, так и современном состоянии в противоположность римскому и новому западноевропейскому характеризуется неопределенностью форм гражданско-правовых отношений отдельных и особенно невыработанностью отдельных правомочий и обязанностей, связываемых для отдельных лиц с наличностью ме��ду ними того или другого отношения (субъективных прав и обязанностей, как говорят юристы). Этот стоит в прямой связи с историческим складом русского гражданского общества и отношением его к власти, определявшей и определяющей теперь формы проявления правовой жизни (источника права).

В русском гражданском обществе только группы или классы, представляющие собой определенный социально-экономический интерес, отличались резкой замкнутостью и далеко не всегда в состоянии были подчинить себе остальную массу; поскольку это подчинение достигалось, оно не вызывало активного противодействия массы вследствие ее неорганизованности и внешних условий, отдававших ее во власть господствующей группы. Главным интересом правящих классов древнего периода русской истории была внешняя торговля. Она проявляется в нормах гражданского права, но не соединяет всех торговцев в однообразное целое, в виду различия в способах добывания объектов торговли (товара). Одни добывают их путем обложения данью охотничьих, звероловных и земледельческих племен, населяющих Русь; другие ведут самостоятельное земельное хозяйство, завязывая особые связи с населением; третьи организуют самостоятельные лесные и иные промыслы, а отчасти и ремесла. Центр внутренних торговых сношений и отправной пункт торговли внешней — город — не представляет поэтому однообразного населения и права. С конца XII века, с перенесением центра государственной жизни с юга и северо-запада на северо-восток, господствующим становится интерес земледельческий, определяемый интересами сельского хозяйства. Он также обнимает собой различные классы общества: князя с дружиной, духовенство, старых купцов, местных промышленников; все они захватывают постепенно земли и обрабатывают ее при помощи рабов (холопов, челяди) или вольнонаемных крестьян. Вследствие политических, географических и топографических условий и этому интересу не удается сплотить в одно целое русских землевладельцев XIII-XV вв. и безусловно подчинить себе перехожих крестьян. Другие интересы духовенства (высшего и монастырей) и князя с дружиной часто противоположны между собой; крестьяне стремятся пользоваться свободой, несмотря на лежащие на них обязательства; дружинники-землевладельцы, а отчасти и князья переплетаются друг с другом и особенно с духовенством тесной связью долговых отношений, в одно и то же время и связывающих, и вызывающих антагонизм. В московский период развития взаимное отношение различных групп русского общества становится более определенным. Господствующим классом является поместное, служилое дворянство, которому удается в конце концов подчинить себе крепостную теперь крестьянскую массу; купеческий, торговый элемент населения отходит на задний план и, получив новую тягловую организацию, не способен уже оказывать какое-либо влияние на развитие права. Но и служилое дворянство, утратив самостоятельное значение, не сплачивается в определенный класс, члены другого были бы солидарны друг с другом по отношению к правительству. Среди помещиков и вотчинников идет мелкая борьба из-за большего или меньшего количества оклада, отдельные члены класса отыскивают себе земли, часто отнимая их у других служилых людей. В средоточии этой борьбы стоит московское правительство, от милостей которого зависит служилое положение человека. С эпохи Петра до начала XIX столетия идет процесс сложения русского гражданского общества в сословия, но среди отдельных групп одного и того же класса господствует антагонизм интересов (крупное и мелкое, дворянское, купеческое и крестьянское земледельческие), не дающий возможности выдвинуть интересы обладания на первый план сравнительно с интересами оборота и неспособный парализовать развитие последнего. Резкие различия в культурном и экономическом составе общества препятствует сложению одинаковых идеалов семейного, личного и имущественного права и установлению в жизни последовательной системы гражданско-правовых норм.

История источников русского гражданского права. История источников русского гражданского права соответствует составу русского гражданского общества. Характерным ее отличием является недостаток выработки самостоятельных классовых норм «обычного права», способного служить опорой законодательства. «Старина», «пошлина» и «обычаи» захватывают и в древней Руси, несомненно, многие группы отношений и складывают так или иначе внутренний быт ее отдельных частей, но они не создают общих норм гражданского права, дающих возможность говорить о народном «правосознании». Отсюда легкость воздействия княжеского и царского «указа» на юридическую организацию быта и привычка искать правовые нормы не в применении интересов, а в указаниях правительства. В памятниках первого периода — Русской Правде и Псковской судной грамоте — еще следы некоторого общественного порядка, различного для отдельных классов, но опирающегося на сложившиеся представления о праве и неправде. Позднейшие памятники удельного периода и начала царского (уставные грамоты и судебники) заняты по преимуществу устройством внешнего порядка отношений, установлением власти наместников и волостелей, пространства суда и пошлин. Внутренний быт отдельных групп населения, родовых, семейных, товарищеских и общинных союзов определяется почти исключительно волей главенствующих их членов, а поземельные и договорные зависимые отношения между отдельными лицами — частным соглашением (договором), на всей воле стороны, лучше поставленной экономически в момент заключения договора. Отсюда разнообразие форм и условий и почти полное отсутствие каких-либо общих норм. В Судебниках встречаются лишь некоторые ограничительные постановления, обязанные своим происхождением правительственной политике: о выкупе родовых имуществ, о займах, о переходе крестьян. Укрепившиеся к этому времени нормы византийского права (см. Кормчая книга) обнимали лишь некоторые отношения семейного права. Московское законодательство начиная с конца XV в. обращает серьезное внимание на поземельные отношения, но лишь в интересах государственной службы. Огромное количество челобитных и данных по их поводу указов касаются именно поземельных отношений. Законодательство идет сбивчивым путем решения отдельных случаев, часто противореча само себе. По словам профессора Сергеевича, «челобитья подаются небольшими сравнительно группами лиц, имеющих какие-либо общие интересы и недовольных теми или другими порядками». Челобитчики действуют во имя частных своих интересов. В них нельзя видеть представителей не только всего Московского государства или какого-либо из его сословий: они не всегда представляют даже мнение всего того разряда лиц данной местности, к которому принадлежат сами. В той среде, из которой выделились челобитчики, почти всегда остаются иначе думающие, которые к челобитью не присоединяются. Правительство, получив челобитную, не ставит себе задачей выяснить разнообразные и взаимно сталкивающиеся интересы путем приглашения сторонников разных мнений к обмену своих мыслей. Оно избирает ближайший, но очень ненадежный путь, склоняясь к челобитью то той, то другой стороны. Результатом этого является крайняя неустойчивость московских порядков. Когда нет челобитной и судному или иному приказу приходится самому найти норму, ее ищут в иностранном источнике, главным образом в Литовском статуте, а при его посредстве — в римском праве, греческом прохироне и прочее. Уложение царя Алексея полно таких заимствований; им по преимуществу обязана своим составом Х-я глава, наиболее важная с точки зрения гражданского права. Со времени Уложения история кодификации (см.) подчеркивает ту же общую черту развития интересов права: недостаток опоры в народном правосознании и поиски в иностранных источниках. В течение XVIII в. петербургское правительство делает энергические законодательные попытки сплотить неорганизованную массу русского населения в определенные группы в интересах службы и развития народного благосостояния. Но и эти попытки опираются не на готовые силы в стране, а на теоретические соображения и западноевропейские образцы, взятые без соображения с действительным положением дел в стране (например знаменитый указ о единонаследии). О составе «обычно-правовых» воззрений населения в XVIII в. мы, к сожалению, не можем судить. Наказы депутатам Екатерининской комиссии показывают, что «обычно-правовое» сознание было слабо развито. Раскрывая множество неустройств в русской гражданско-правовой жизни — почти полную неурядицу в распределении прав и обязанностей по землевладению, отсутствие детальных юридических норм, определяющих семейно-имущественные отношения, опеку, границы свободы и способы составления завещаний, порядок наследования по закону, организацию кредита и связанных с ним обязательственных сделок и т. д., — они предлагают лишь отдельные пожелания, соображения и субъективные воззрения, разрастающиеся иногда в целые проекты. Выставляются на вид лишь отдельные нужды, а детальная разработка норм предоставляется усмотрению правительства, которое, между тем, желало получить от общества именно указания на основы и детали его юридического быта. Сплоченность интересов видна лишь в области сохранения привилегий и в борьбе за главные источники дохода — землю и крепостных людей, исключительное обладание которыми отстаивают за собой дворяне. При таком состоянии «правосознания» действительная русская гражданско-правовая жизнь направляется и в XVIII веке, поскольку ее не захватывает императорский указ, частной волей, т. е. юридической сделкой. Закон определяет лишь формальные ограничения сделки в видах точности ее исполнения и в интересах судей, освобождая их от необходимости оценять ее внутреннее существо. Формально-правильная воля отдает во многих случаях одного контрагента во власть другого, обеспечивает множество способов обхода и без того недостаточных законов и ведет в конце концов к господству бесправия. Плачевное состояние суда еще более обеспечивает это господство безграничной частной воли. Русские судьи, вступившие в отправление своих обязанностей на основании судебных уставов императора Александра II, должны были без всякой другой опоры, кроме «интерпретации», ввести частную волю в законные границы. Устанавливая взамен произвольных судебные нормы деятельности частных лиц, согласные с общим строем и задачами современного гражданского общества, эти судьи создают первую с возникновения Руси систему действующего гражданского права, не достигшую еще, однако, такой прочности, при которой можно говорить и о благоустроенном гражданско-правовом быте. Многие узаконения гражданских законов, основанные на прежних условиях быта, тормозят развитие жизни и сдерживают просветительную деятельность суда.

История личного права совершенно соответствует составу русского гражданского общества и его отношениям к власти. Первоначально личность пользуется значительным простором; договор имеет юридическую силу независимо от каких бы то ни было ограничений со стороны гражданско-правовой власти. Нет, однако, определенных указаний на то, кто, собственно, по древнему праву считается полноправным субъектом юридических отношений. «В древнейшем русском праве, — говорит профессор Владимирский-Буданов, — отсутствие понятия о лице видно из отсутствия терминов, его выражающих». Правда, в литературных и законодательных памятниках с древнейших времен встречаются переводные термины: «лицо» (с греческого πρωσοπον) и «особа» (с латинского persona), но из них первый означает не лицо в нашем смысле, а напротив — отрицание достоинства лица, именно один из видов рабства. Отчасти в Русской Правде, еще более в Псковской и Новгородской судных грамотах видно, впрочем, сознание свободными людьми своих субъективных прав. Обе грамоты излагают свои нормы с точки зрения личности, обладающей правами, а не в виде предписаний со стороны законодателя. До известной степени справедливы слова профессора Дювернуа, относящиеся в обеим грамотам: «Не легко в истории новоевропейского права найти, в столь ранней эпохе, другой пример такого сочетания зрелости форм выражения правосознания с одной стороны, и с другой — живой наличности всех факторов, на коих зиждется юридический быт народа, общей воли, общего согласия всех составных частей волости, чувства веры, которым скрепляется для суда, для сторон сила этих норм, наконец, энергии личного сознания права, которая так видна в готовности сторон и послухов идти на бой за правое дело». Уровень юридического развития Пскова и Новгорода не был, однако, общим уровнем юридического развития России, а затем и «личная энергия», о которой идет речь в цитате, — столько же проявление «правосознания», сколько и произвола, свойственного раннему быту и основанного на сознании силы, опирающейся на единомышленников и друзей (послухов). Для последующего развития русского права уровень личного правосознания, достигнутого в Новгороде и Пскове, не составляет, во всяком случае, исходного пункта. Говоря о московской эпохе вплоть до Уложения, профессор Дювернуа сам пишет: «Чтобы определить, насколько в эту пору и позже государство поглощало личность, насколько salus rei publicae преобладал над всем и прежде всего над интересом отдельных лиц, мы возьмем… положение лица по законодательным памятникам этой эпохи. Иной оценки достоинства личного, кроме государственной, Уложение 1649 г. не знает, и любопытнее всего то, что этот единственный для всех критерий обнимает не светских только, а и духовного чина людей. Критерий этот и тут и там один — степень близости к власти не только в смысле иерархическом, но прямо в смысле фактической близости, которая, конечно, каждую минуту может измениться. Никаких определений для лиц, терпящих и наносящих бесчестье, нет. Отвлеченных, так сказать, чисел вовсе нет; есть только именованные» (боярин, окольничий, стрелец, пушкарь, монастырский слуга и т. д.). Для понятия о лице в XVIII в. знаменателен известный указ Петра об освидетельствовании дураков в Сенате: «понеже как после вышних, так и нижних чинов людей, движимое и недвижимое имущество дают в наследие детям их, таковым дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся, а другие, несмотря на их дурачество, но для богатства, отдают за оных дочерей своих и свойственниц замуж, от которых доброго наследия к государственной пользе надеяться не можно… того ради» и проч. «Здесь, — говорит профессор Дювернуа,-характерна забота власти не о лице и его правах в особенности, а об интересах государства. Имущества движимые и недвижимые должны принадлежать тому, кто способен нести тягость личной службы государству». На Западе в аналогичные эпохи государственного признания прав личности охранителем ее интересов выступал союз, к которому она принадлежала, — корпорация, цех и т. д. В России и союзный строй не является охранителем прав личности. Община, например, была неспособна противостоять внешним воздействиям ни со стороны землевладельцев, ни со стороны княжеской и царской власти. Остальные союзы как древней, так и новой Руси не были самопроизвольными образованиями. Родовые союзы московского периода служили средством удержания земли в руках определенного круга родичей (родовой выкуп) и в то же время удобным способом политического воздействия со стороны государства (родичи обязаны были один за другого нести службу, могли быть привлекаемы к ответу на суде). Мы не знаем примеров, где бы родовой союз служил опорой против царской опалы или защитой личности в других отношениях. Из законодательных памятников древней Руси лишь псковская судная грамота говорит о товариществах, или сябровых союзах; остальные памятники не только московской, но петербургской эпохи почти не содержат указаний на свободные союзы, имеющие серьезное гражданско-правовое значение. Артели имеют очень ограниченную сферу применения и совершенно крепостную или семейную организацию (с правами старосты или большака семьи). Есть отдельные указания на существование торговых товариществ в XVII веке, но ни о их структуре, ни о политическом или по крайней мере экономическом значении мы не имеем сведений. В XVIII в. правительство стремится вызвать к жизни промышленные компании, наделяет их привилегиям, но в то же время парализует их деятельность, подчиняя ее интересам казны больше, чем интересам промышленности. Самая юридическая организация компании представляется совершенно неясно. Есть сведения и об артелях XVIII века, но «какие это артели? Довольно одних наименований: Мейфова, Томсона, Стюартова, Непорова, Шилинская, Кокорина и другие подобные, чтобы понять, в каком отношении находились все эти артели к вопросу о свободном союзе и праве лиц. Одно из существенных условий поступления в артель составляет отказ поступившего от права разбираться с артелью судом; при этом в некоторых артелях удерживается наказание провинившихся членов не только штрафом, но и телесно» (Дювернуа). Лишь во второй половине XIX в. начинается серьезная юридическая разработка прав союзов, но и теперь она во многом еще несовершенна и далеко не стоит на уровне западноевропейского развития. Представляются юридически крайне неразвитыми не только активные союзные формы промышленности, но и пассивного обладания. Там, где по условиям обладания оно было общим (например обладание так называемыми гостиными дворами в городах), отношение этого обладания к правам города и свойство прав обладателей на лавки, землю под ними и проходы оставалось неопределенным до конца XIX в.

Современное русское право лиц, как индивидуальных, так и коллективных, оставляет желать еще весьма многого. Понятие граждански правоспособной личности далеко не обнимает еще всех классов русских граждан. Личность крестьянина подчинена в некоторых отношениях обычному праву, отличному от общего, запрещения разделов, общинное землевладение с его фискальной стороны, зависимость от полицейской власти, неравноправность судебная. Отдельные инородцы (евреи, поляки, иностранцы) ограничены в средствах приобретения недвижимости, а евреи — и в свободе передвижения. Религия налагает ограничения на брачное и семейное право. Существует неравенство полов в наследовании. Дурная организация опеки отражается на гражданско-правовом положении несовершеннолетних и умалишенных. Отсутствие ограничений родительской власти оставляет детей на произвол родителей. Отсутствие общественной организации отдельных классов и сословных групп, хотя различие между ними имеет еще место в праве (опека, усыновление), не дает членам этих классов и сословий надлежащей охраны их прав там, где они не защищены государственным законом. Русские гражданские законы совсем почти не дают предписаний относительно юридической организации коллективных лиц; постановления о товариществах и акционерных компаниях крайне устарели. Публично-правовые союзы (земства, города, дворянские, крестьянские, купеческие и иные общества) руководствуются в своей гражданско-правовой деятельности отдельными положениями, часто меняющимися, а частные союзы, сильно стесненные полицейским надзором — своими особыми уставами. Юридическое понятие личности индивидуальной и коллективной, тем не менее, достаточно разработано уже теорией и служит руководством для судебной практики. Препятствия к развитию современного русского права заключается поэтому уже не в недостатке «правосознания», а в условиях, о которых упомянуто в очерке русского гражданского общества.

История отдельных институтов русского гражданского права. Неустойчивость факторов русского правообразования, недостаточная развитость отдельных правоотношений между членами русского гражданского общества, зависящая от неопределенности положения личности в обществе и особенно государстве, не лишает, однако, возможности проследить развитие отдельных институтов гражданского права если не в деталях, то в основных чертах и главных целях, служить которым они были призваны. В этом отношении история русского гражданского права разделяется на 4 периода.

1) Период торгово-городского права Киева, Пскова и Новгорода. Период торгово-городского права Киева, Пскова и Новгорода обнимает хронологически большой промежуток времени (с древнейших времен до конца XV в.) и заключает в себе определенный процесс развития, внешним образом отмеченный различием раннего городского права Русской Правды и позднейшего — псковской судной грамоты. Особенности этого права противополагают его праву земского периода, начавшегося лишь несколько позднее киевского, но послужившего основой позднейшего московского права. [По отношению к древнейшей эпохе мы говорим, таким образом, о двух периодах не в смысле определенного хронологического преемства, а в смысле особых процессов правообразования]. Главное внимание Русской Правды обращается на защиту личности и имущества от правонарушений уголовного и деликатного характера. В Псковской судной грамоте виден уже установившийся внешний порядок отношений, позволяющий обратить преимущественно внимание на заботы по организации внутреннего, гражданско-правового быта. На первом месте во Пскове, как в торговом городе, стоят защита обладания движимостью и долговые отношения. Купленное на торгу, в присутствии свидетелей или особого рыночного чиновника (мытника), переходит в собственность покупщика и гарантирует его от претензий со стороны лица, у которого проданные вещи, по его заявлению, были украдены. Псковская судная грамота уничтожает также силу сделки, заключенной при ненормальном состоянии контрагентов (пьянство) или на объект, оказавшийся негодным (больная корова), и регулирует отношения, возникающие по вопросу о плодах проданной вещи (приплод от коровы). Это указывает на относительную высоту юридического развития. Обширного развития достигли уже как в Киеве, так в Пскове и Новгороде долговые отношения. Между обыкновенными горожанами по Русской Правде заем должен быть заключен перед свидетелями; Псковская судная грамота для займа свыше рубля не удовлетворяется ни свидетелями, ни старым способом доказательства — досками (бирками), но требует заклада и записи. Купеческий заем, наоборот, может быть доказываем этими способами, и лишь для доказательства уплаты требуется расписка, копия которой должна храниться в ларе Святой Троицы. Ответственность по купеческому займу легче, чем по простому. По Русской Правде купец, взявший товары и деньги в кредит и потерявший их вследствие кораблекрушения, нападения врагов или пожара, не подлежит обычным для того времени способам взыскания — продаже в рабство или какому-либо иному насилию со стороны кредиторов, а в качестве потерпевшего по воле Божьей освобождается от ответственности. Регулируется уплата % %, что также указывает на некоторое развитие общественной власти. Обычный рост является вообще высоким — от 50 до 20 %, и размеры его определяются соглашением самих контрагентов перед свидетелями. Русская Правда борется с % % по месяцам для долгосрочных долгов, а Устав Владимира Мономаха, дополняющий ее статьи, позволяет брать 50 % роста лишь в течение трех лет, при чем уже нельзя отыскивать капитала. Псковская судная грамота ставит уплату % % в зависимость от истечения срока займа. Оба памятника регулируют и другой важный в первоначальном быту и при торговых сношениях договор поклажи, с определением ответственности по договору, способов его заключения и доказательства и с различением depositum regulare и miserabile. Существенное различие между древнейшим и позднейшим памятником состоит в том, что Русская Правда оставляет совсем в стороне отношения по недвижимостям, хотя объектом гражданского оборота, кроме рабов (челяди), в ней служат продукты звероловного, лесного и земледельческого промысла. Скот, домашняя птица, бобры, охотничьи птицы, мед, жито упоминаются как постоянные объекты сделок. Охрана обладания распространяется на возы сена, дрова, лодки речные и морские. Упоминаются в Русской Правде зависимые отношения землевладельца и «ролейного закупа», но не в смысле отношений по земле, а лишь в смысле личной охраны закупа и вверенных ему господином движимых вещей. По-видимому, в области семейных отношений и наследований Русская Правда имеет в виду гораздо более городские отношения, чем сельские, хотя говорит о семье и наследстве смерда, князя, боярина. Она знает малую семью, состоящую из отца, матери и детей. Хозяин семейного имущества — отец; при смерти он назначает доли детям и жене; жена — полная собственница своего имущества и может наделить им того из детей или дочерей, кто к ней лучше относился. К ней переходит власть в доме по смерти мужа, если она пожелает жить вместе с детьми; желание детей о разделе в таком случае не удовлетворяется. Бездетная семья есть семья выморочная. Наследство бессыновнего смерда идет князю; у бессыновних бояр наследуют их дочери, а о дальнейшем переходе Правда ничего не говорит. «Ближний родственник» выступает лишь, как опекун, но не наследник. Объектами наследования и описи называются двор (городской?), достающийся младшему сыну, движимое имущество и пускаемый в оборот «товар». Подчиненность детей родительской воле полная: должник продается с женой и детьми; последние по смерти отвечают за долги отца своими долями. В Псковской судной грамоте регулируются с значительной обстоятельностью и поземельные отношения, но также, по-видимому, по преимуществу городские и пригородные. В числе объектов обладания Псковская судная грамота знает «село», принадлежащее господину и обрабатываемое по найму «изорником», землю, обрабатываемую «огородником», и воду, в которой рыбу ловит «кочетник» — крестьяне, стоящие в зависимых отношениях к «господину». Упоминается также церковная земля, но главным объектом является городской двор — свободная собственность горожанина. Формы обладания представляются уже достаточно выработанными. Во главе стоит отчина, наследственное владение, считающееся, по-видимому, достоянием рода: оно переходит от мужа к жене и обратно лишь в качестве «кормли» (пожизненного владения). Переход по завещанию к одному из членов рода («племяннику») свободен; при отчуждениях чужеродцам «ближнее племя» имело право выкупа. Однако признаков общего родового владения землей в грамоте нет. Возможно общесемейное имущество живущих вместе после смерти отца братьев, но с определением доли каждого и постоянной возможностью раздела. Отсюда следует, что и в Пскове, как и в раннем Киеве, основной общественной единицей является малая семья; родовой круг («ближнее племя») обнимает, по-видимому, братьев и сестер с их детьми; по крайней мере, в таком виде выступает этот союз при наследовании движимого имущества (платья) после супругов: одежда жены идет матери, сестрам и их нисходящим женского рода, а мужа — отцу и братьям. Вместо родового союза Псков, как и Новгород, знают союз товарищеский (сябровой), земледельческий (владельцы в одной меже сообща защищающие свое обладание) и промышленные (торговые, промышленные и охотничьи товарищества), построенный по началам долевого владения или старых форм общей собственности. Псковская судная грамота ясно различает собственность от владения; нарушение последнего приравнивается к грабежу; спор о собственности отделяется от спора о владении, владение временное и скоропреходящее — от бесспорного и непрерывного, соединенного с постоянными заботами об объекте собственности и обращающегося по истечении 4 или 5 лет в давностное, в собственность. Эти постановления говорят о высоком уровне правосознания, хотя короткий срок давности и указывает еще на недостаточную прочность обладания и большее покровительство обороту, чем обладанию. На рубеже между сделками обязательного и вещного права стоят отношения займа. Обязавшийся совершить определенную работу может требовать платы лишь по ее окончании, но в последнем случае закон строго выступает за наймита. Отношения к изорнику и другим видам земледельческих рабочих обнимают собой зараз наем вещи, наем личный и договор ссуды. Сход изорника с земли ведет не к возврату его на прежнее место жительства, а лишь к имущественной его ответственности; на господина возлагается обязанность не сгонять изорника до филиппова заговенья. Отношения поземельные приближаются в общем к тому порядку, который сложился внутри страны, в земском праве, но они, по-видимому, не влекли за собой тех последствий зависимости и крепости, которые образовались в последнем. Сделки по земле с крестьянами, основанные на выдаче им «покруты», и залоговые отношения между горожанами и землевладельцами занимают, тем не менее, видное место в постановлениях грамоты.

2) Период земского права. Период земского права (XII-XV в.) переносит центр тяжести правообразования на недвижимости. В последующей истории русского гражданского права надолго исчезнет законодательная нормировка обладания движимостью и связанного с ней гражданского оборота; трудно восстановить даже бытовые черты этого оборота. Полное господство натурального хозяйства, интерес в обладании землей и обеспечении ее обработки надежными, крепкими земле рабочими определяют русскую историю права вплоть до конца XVIII века.

Формы обладания. Ранняя история обладания недвижимостью на Руси не может быть восстановлена за полным отсутствием данных. Сколько-нибудь достоверные известия застают на Руси уже полное господство частного обладания князей, бояр, монастырей, разного рода служилых людей и крестьян. Последние быстро переходят в разряд зависимых нанимателей определенных участков («посилья») на чужих землях. Свободное крестьянское землевладение сохраняется лишь на севере, и если по его организации можно судить о первоначальном строе землевладения, то и последний носил гораздо более индивидуальный, чем общинный характер. Основой обладания является участок, принадлежащий крестьянской семье, большой или малой, независимо от других соседних владельцев или в общей связи с ними, если земля занята сразу несколькими семьями и поделена между ними или если семьи разрослись из одной, сохранив поземельную связь. Эта связь выражается обыкновенно в ответственности за подати и оброки, лежащие на земле, и в охране общего обладания от захватов лиц, не принадлежащих к группе первоначальных заимщиков или к их племени (борьба крестьян за землю с основателями монастырей и с захватами со стороны сильных людей). Дарение участков, отдача их по душе в монастырь, залог, продажа, завещание вполне свободны, причем трудно сказать, в какой мере считается правом притязание на выкуп со стороны родичей или совладельцев. Права общины и родственников восстанавливаются только по отношению к запустевшему участку, который необходимо дать во владение другому лицу в видах исправной уплаты податей. В остальных местностях России начиная с XII века везде видно господство частной собственности, по преимуществу князей, монастырей, бояр и других служилых людей, но также и разного рода мелких владельцев. Монастырское, княжеское и боярское землевладение растет на счет остальных благодаря свободному обмену, купле, залогу, завещанию, а главным образом — благодаря привилегированному положению крупных собственников. При отсутствии административно-судебной защиты и при обремененности населения податями или служебными повинностями сколько-нибудь спокойное обладание и возможность обработки земли при помощи сельскохозяйственного инвентаря могли иметь лишь сильные владельцы или те из мелких, которые встали под их защиту. В связи с этим стоит стремление мелких владельцев передать землю монастырям или «окняжить» и «обоярить» ее, т. е. признать юридически собственниками ее монастырь, князя или боярина, а самим владеть в качестве зависимых владельцев. Зависимое владение становится, таким образом, рядом с собственностью как самостоятельная форма обладания. Господствующим его видом является пожизненное владение, при котором владелец выговаривает себе право владения землей до конца своей жизни; затем участок земли должен перейти к верховному собственнику уже в исключительное обладание (соглашения с монастырями). Но встречается также и родонаследственное владение «доколе род изведется», временное зависимое владение, пока продолжае��ся служба владельца (позднейшее поместье) и т. п. Главная из древних форм залога — передача земли во владение кредитора земли до выкупа — настолько сближается с передачей полной собственности, что историки права не различают залога от продажи, доказывая, что старая купля всегда была куплей с правом выкупа. На самом деле условия, при которых приходилось закладывать землю, были таковы, что должнику, кажется, безразлично было, как назвать сделку — куплей с правом выкупа (залог) или куплей «впрок», «вдерн», без выкупа. Гражданское право рассматриваемого периода не знает защиты обладания определением способов приобретения и укрепления прав на недвижимости. Простой факт более или менее продолжительного владения, удостоверяемый свидетельскими показаниями, а при разногласии последних — поединком, служил главной опорой судебных решений. До судебного способа укрепления, подобного германской Gerichtliche Auflassung и римской in jure cessio (фиктивный процесс о собственности с целью ее передачи), на Руси не додумались. Письменные памяти (купчие, межевые, поступные и иные грамоты, см.) долго имеют значение второстепенных доказательств и только в конце периода приобретают некоторый официальный характер. Мелкие владельцы в интересах защиты от сильных людей начинают признавать землю княжеской собственностью и каждую сделку освящают докладом князю с просьбой о выдаче жалованной грамоты или утверждения купчей. Таким образом частные документы обращаются в официальные акты укрепления, обязательные для княжеских судей данной местности предпочтительно перед давностью владения. Необходимость испрошения санкции князя на приобретение земли в его владениях развивается и в силу междукняжеских договоров, по которым запрещалось приобретение земли служилыми людьми чужого князя без согласия местного князя. Мало-помалу переход земли из рук в руки подчиняется княжескому надзору, укрепляющему обладание, но вместе с тем развивающему представление, что вся земля во владениях князя принадлежит ему, как верховному собственнику, а частные владельцы обладают ею лишь с его согласия; крестьянские «черные» земли считаются уже прямо собственностью князя, хотя эта собственность и отличается от его собственности на дворцовые земли. Это изменение в правосозерцании не изменяет сильной мобилизации недвижимой собственности, так как продажа земельных участков, находящихся во владении, свободна. Сильная мобилизация недвижимой собственности объясняется тяжелым экономическим положением служилых людей и всего населения. Военная служба требовала больших расходов на дорогое вооружение, коней, провиант во время походов. Из духовных грамот не только простых дружинников, но и высших бояр и самих князей видно, до какой степени доходила их задолженность, особенно монастырям, игравшим роль банкиров и ростовщиков; у них можно было получить и деньги, и оружие, и платье, даже женское, и заложить не только землю, но и недвижимое имущество. Основными сделками тогдашнего гражданского оборота поэтому являются продажа земли и, еще чаще, близкий к продаже залог, сопровождавшийся передачей владения кредитору, и личное долговое обязательство (кабала), приводившее в случае неуплаты денег в срок к личному рабству должника кредитору или к уплате долга путем личной службы кредитору. Отсюда древние закупы (см.) и закладни (см.) или закладники XIII и XIV века. Несколько позднее образуется более тяжелая форма личного обязательства, сопровождающаяся немедленным обращением в холопы, — «кабала за рост служити», т. е. обязательство отрабатывать с момента займа проценты на занятую сумму. Общей формой для всех сделок гражданского права становится кабала — формальное письменное обязательство, сообщавшее кредитору безусловную власть над отданной в кабалу вещью или личностью с правом кредитора обратить на нее взыскание и осуществить свое право где бы он ни нашел кабальное лицо или вещь. Кабалы закладные и служилые являются главными видами обязательственных отношений этого периода. Характерными особенностями кабалы этого периода является условность зависимости: при уплате занятой суммы земля возвращается прежнему владельцу, а личность вновь делается свободной. Тем не менее, кабала носит вещный характер: она сообщает власть над вещью и лицом, и кредитор имеет право передачи кабалы третьему лицу, со всеми значащимися в ней правами. Кабала считается действительной, хотя бы и не была доказана наличность самой грамотой. Рядом с долговыми сделками стоят сделки личного найма на сельские работы (порядные), устанавливавшие отношения между землевладельцами и крестьянами. Порядная есть договор о найме земли, соединенный с установлением некоторой личной зависимости крестьянина от землевладельца (обязательство совершать в пользу землевладельца выговоренные им или от его воли зависящие услуги). Характерная особенность порядной в этот период — личная свобода нанявшегося и отсутствие права воздействия на его личность в случае неисполнения обязательства. Но крестьянская порядная никогда почти не выступает одна: она сопровождается обыкновенно выдачей ссудной кабалы или сама содержит в себе ссудную кабалу, заключающуюся в обязательстве уплатить при окончании срока найма или отказа от него деньги, хлеб и другие вещи, данные крестьянину при поряде; эта ссуда отличается от подмоги, обыкновенно не взыскиваемой обратно, и составляет обычное долговое обязательство. Было ли такое обязательство по своим последствиям схоже с ссудной кабалой или нет — для земского периода неясно. Позднее ссудная запись и служилая кабала различались одна от другой. Не исчерпывая всех обязательственных отношений земского периода (ему известны также и неформальные обязательства — «бескабальная ссуда», простой словесный долг без рабства и службы, а также и без заклада), указанные формы вместе с строем обладания недвижимости вскрывают с достаточной ясностью главные черты быта, из которого они выросли. В основе этого быта лежала полная свобода личности, доходящая до права распоряжаться собой и своим имуществом на условиях, определяемых лишь ее усмотрением и положением в обществе. Отсюда свобода продажи в рабство и вступления в долговые отношения на самых разнообразных условиях; отсюда же различные формы зависимого владения землей. Эта свобода приводит постепенно к установлению как личной, так и поземельной зависимости между политически и экономически сильными и слабыми представителями землевладения и оборота — зависимости, существующей, однако, лишь с момента погашения долга. Далеко не с такой точностью могут быть определены за этот период отношения семейные и наследственные. Памятники говорят больше всего о малой семье, состоящей из отца, жены и детей; сделки на имущество совершаются или одним отцом семьи, или мужем и женой вместе, или отцом с детьми. После смерти отца совершается раздел имущества между детьми, женой и другими лицами. Разделы крестьянских семей, состоящих из нескольких поколений, очень часты, что свидетельствует о разложении большой семьи; последняя сохраняется лишь с некоторых местностях на севере, где нераздельно владеют землей целые поколения, хотя и с определением наследственных долей. Личные отношения мужа к жене и отца к детям с юридической стороны не были определены совсем; произволу отца и мужа не противопоставляется никаких ограничений. Имущественные отношения мужа к жене построены, по крайней мере по отношению к приданому имуществу, на начале общности пользования и распоряжения. Полная общность имущества у отца и детей с главенством первого может считаться несомненной; лишь раздел или выход сына на самостоятельное хозяйство основывал для него самостоятельные имущественные права. Наследование по закону боковых родственников в этот период ничем не подтверждается, по крайней мере дальше братьев и сестер. Полная свобода завещания также, по-видимому, не подлежит сомнению. Брак подчинен уже церковному праву, хотя обручение (сговор) имеет решающее значение.

3) Период Московского государства (XVI-XVII в.) и в гражданско-правовом отношении проявляет свойственные ему характеристические черты: усилившееся влияние государственной самодержавной власти и начало, вносимое ею в общественные отношения. Княжеские и боярские отчины облагаются обязательством государевой службы и подчиняются ее интересам. Ко времени Ивана IV эти отчины не могут переходить по наследству без разрешения государя, не могут быть также проданы инородцам или отданы по душе. От государя зависело, отдать ли вотчину брату, племяннику или внуку умершего или взять вотчину на себя. В то же время возникает поместье — временно земельное владение, связанное службой. Свободное землевладение (собственность) земского периода превращается в зависимое от государей поземельное владение. Старые вотчинные права отчасти сохранили лишь вотчины купленные, подлежащие свободному обороту и переходившие после смерти вотчинника, кроме детей, и к жене; но после смерти жены и детей и эти вотчины переходили на государя, с обязательством казны часть дать их денежной стоимости в монастырь по душе и раздать другую часть «ближнему племени» (братьям и сестрам). Несмотря на обилие незанятой земли и лесов в Московском государстве, ее не хватило на наделение служилых людей поместьями. Судебник 1550 г. узаконяет поэтому право выкупа для родственников, служилых людей проданных им вотчин, чем значительно сокращаются размеры свободных купленных вотчин и целый класс служилых людей обеспечивается землей, на которую он получает право в силу родства. Количество родовых отчин, таким образом, возрастает. Затем следуют запрещения отдавать отчины по душе в богатые монастыри и, наконец, полное запрещение такой отдачи без государева дозволения. С течением времени поместное обладание становится наследственным и отчуждаемым. В XVII в. разрешена была и продажа поместий за долги. К концу века они по праву распоряжения уравниваются с вотчинами, на которых также лежала обязанность службы; что касается до прав пользования, то они были с самого начала одинаковы как для вотчинников, так и для помещиков. Иными словами, из разнообразных форм поземельных отношений в конце XVII в. создается одна: зависимое от государства земельное владение с правами частного пользования и распоряжения, отличающееся от современной собственности лишь обязанностью службы. Зависимые служилые люди с зависимыми земельными владениями оставались только у монастырей и архиереев (архиерейские и монастырские дети боярские); но во второй половине XVII в. и эти дети боярские, владевшие вотчинами, записаны в государеву службу и выведены были из зависимых отношений к архиереям и монастырям. Городские дворы получают в этот период, как уже было замечено, тягловую организацию, подобную той, которую имело крестьянское землевладение на черных землях. Обложив эти дворы податью с круговой порукой, правительство сильно стеснило право распоряжение горожан своей прежде свободной собственностью. Установление более правильного обладания побуждает владельцев озабочиваться приобретением прочных доказательств обладания землей. Грамоты на земли поэтому не только составляются от лица продавца, вручаются покупателю и подписываются свидетелями, но пишутся специально площадными подьячими и записываются у воевод в книги. При составлении писцовых книг грамоты предъявляются писцам, которые на основании их делают свои записи, сообщая этим доказательную силу и самым книгам. Раздача поместий и вотчин в интересах службы потребовала правильной регистрации всех земель, находившихся в частном обладании Поместного приказа. Запись в книге в XVII в. делается основным моментом приобретения (укрепления) обладания землей. Чтобы прочно, без спора и опасения отобрания, владеть землей, необходимо получить приказную справку земли за собой, т. е. записать ее в приказе и получить из него отказные грамоты. Правительство собирало при совершении записи пошлины, заставлявшие владельцев уклоняться от нее. Однако выгоды записи были настолько велики, что огромная масса земель была записана. К записи прибегали и владельцы по давности, потерявшие или вовсе не имевшие в руках грамот, устанавливающих их права владения. В XVII в. правительство признавало силу давностного владения лишь за этой записью; в судебных спорах требовалось непременно доказательство грамотами и записью. Обязанность записи распространялась не только на купчие, сдаточные, меновые и иные грамоты отчуждения, но, по-видимому, и на залоговые; просроченная закладная, обращавшаяся в купчую, во всяком случае должна была быть записана в приказе. Не записанные имения могли быть объявлены порожними и справлены за искателями поместий в качестве жалованья за службу. Публичные формы укрепления имуществ гарантировали земельный кредит, имевший и в это время огромное развитие (см. ниже). Существовавшие с Ивана IV «писцовые межевые» или просто «межевые книги», содержа описание меж, не удовлетворяли своему назначению ввиду несовершенства техники (см. Генеральное межевание). В течение всего XVII в. мы встречаемся с царскими указами о межевании земель. В конце XVII в. делается, хотя и неудачно, попытка общего межевания (см.). Система сервитутов и соседских прав является совсем неразработанной, хотя частными сделками сервитутные отношения устанавливались еще в XIV—XV в. Упоминаемые в Уложении сервитуты — те же, которые вошли и в современное право, — по-видимому, не нормы, выросшие из жизни, а заимствованные постановления. Система раздачи угодий в чужих и казенных имуществах столько же нарушала права и отношения частных землевладельцев, сколько и спутывала отношения частного землевладения к государственному. К концу XVII в. неудобство этого положения дела ощущается с достаточной ясностью; законодательство царей Алексея и Феодора стремится положить ему предел, но в этой сфере не удается создать что-нибудь прочное. Недостаточна была и юридическая организация поземельного кредита. Некоторые законодательные постановления в области залога недвижимых имуществ мы имеем от первой половины рассматриваемого периода. В 1557 г. право заимодавца-залогодержателя пахать землю за рост было ограничено пятилетним сроком, по истечении которого должник мог взять отчину себе, с уплатой вперед одной пятой части долга ежегодно и с ограничением права распоряжения; в случае нарушения этих условий земля снова переходила к кредитору. Ко времени Уложения право владения кредитора заложенной отчиной — но, кажется, не за рост, который был запрещен Уложением, а вместо уплаты должных денег, — остается в силе. При неисправности залогодателя закладная кабала по-прежнему превращалась в купчую без всякой доплаты, и заложенное имущество после справок о неуплате денег записывалось в поместном приказе за кредитором.

Гражданский оборот. В области обязательственного права московского периода господствующий интерес по прежнему представляли долговые отношения. Усиленные требования, предъявленные московским государством к служилым людям, еще больше увеличили их задолженность. Указом 25 декабря 1557 г. служилые люди, а вместе с ними и остальное население, были освобождены от уплаты процентов по долговым обязательствам, и погашение долгов заимодавцев из частных лиц было рассрочено на 5 лет. На будущее время установлен был законный рост в 10 % с суммы долга взамен прежних 20 %. Вплоть до Уложения возможно было заключение долговых обязательств словесных или облеченных в простую письменную форму «записи» или «памяти». Господствующей формой, наиболее обеспечивающей строгость взыскания, является, однако, старая заемная кабала, получившая дальнейшую законодательную разработку. Она должна быть записана площадными подьячими и скреплена, смотря по сумме, 2—6 свидетелями. Написанная собственноручно или своим человеком по приказу господина и подписанная, кабала имела силу, одинаковую с написанной площадными подьячими. Для актов ниже 10 рублей были установлены облегченные формы. Результатом неисправности по кабале было принудительное взыскание в виде правежа (см.), по-видимому, неизвестного раннему праву, и «выдачи головою до искупа» (см.), обращавшей всех должников, за исключением служилых людей, в кабальных холопов на время уплаты долга. По «кабалам за рост служити» характерно для московского периода прекращение права должников возвращать занятые деньги и тем освобождаться от кабалы или переменить кабалу одного лица на кабалу другого. Кабальный холоп стал крепок лично заимодавцу сперва один, а потом и с детьми. В XVII в. служилая кабала за рост вырождается в фиктивную формальную сделку, не сопровождавшуюся действительным займом и имевшую целью обратить свободного человека в холопа. В конце века такая фиктивная кабала заменяется житейской записью. В том же смысле изменяются отношения личного найма и в частности найма в крестьяне. Указ 1597 г. всякое личное услужение, длившееся более полугода, обратил в источник кабального холопства. Царь Василий Шуйский в 1608 г. без согласия и совета боярской думы отменил постановление 1597 г. и запретил выдавать обязательные кабалы на таких вольных слуг; но в следующем году боярская дума собственной властью отменила этот указ царя и восстановила действие закона 1597 г. Уложение еще более сократило срок свободной службы: давность полугодовая была уменьшена до трех месяцев. Характерной особенностью крестьянских порядных второй половины XVI и XVII веков составляет вещный характер устанавливаемого ими отношения: прежде неисполнение условий договора влекло за собой имущественную ответственность в виде взыскания неустойки или убытков; теперь практикуется возвращение крестьянина на прежнее место. Крестьянские порядные и ссудные записи постепенно сближаются с служилой кабалой, хотя отношения господина к кабальному (временному и личному) холопу были мягче, чем отношения потомственно крепким господину человеком. Продажа некоторых предметов, особенно важных в государевой службе и сельском хозяйстве, — напр. лошадей — была подчинена правительственному надзору. Лошадь подлежит пятнению при участии особых пятельщиков и с записью в книги у целовальников.

Семейные отношения в Московском государстве выясняются с большей определенностью, чем в предыдущем периоде. Малая семья и здесь является господствующей, но в крестьянском быту — вследствие прикрепления к земле, а в служилом вследствие условий поместного землевладения — она иногда разрастается в большую, с совместным владением землей в определенных долях. Не образуется, однако, союза более широкого в юридическом смысле, чем индивидуальная семья; род получает лишь некоторые права по выкупу и наследованию имуществ, а также по приобретению поместных земель. Бытовые отношения главы семьи к ее членам определены с достаточной ясностью «Домостроем». В юридическом быту на первый план выступает общность имущества мужа и жены, устанавливаемые обыкновенно рядовыми записями, составляемыми при заключении брака. Существование общности видно и из предпочтительного права жены на вотчины, приобретенные во время существования брака. Дети в имущественном отношении подчинены отцу: они не имеют права выкупа имущества, проданного отцом, ибо обязаны уважать его волю; они отвечают своей личностью и имуществом за долги отца. Жена и дети до конца XVII в. отдаются головой до искупа вместе с детьми; муж идет в кабалу с женой и детьми. Личные отношения мужа и жены, а также родителей и детей законодательством, кроме церковного, не регулируются. Памятники говорят о праве мужей и отцов на заклад и отдачу в услужение своих жен и детей; наказывается, в конце XVII в., лишь убийство жен и детей, причем убийство детей влечет за собой кару лишь в легкой сравнительно форме. Памятники полны сведениями о жестокости мужей и отцов и говорят лишь об одной форме защиты: в рядных записях и сговорных договорах, а также и особых актах (поручных) родственники выговаривают иногда обязательство мужа: «смирять жена свои повины и по-людцки, а не безвечьем». За нарушение этих договоров суд взыскивает на виновном и его поручителях. Есть указания и на вмешательство духовной власти в семейные отношения. Главной заботой последней было принудить население совершать церковный брак. Масса населения долго ограничивалась в установлении брака обручением жены и своими свадебными обрядами, не прибегая к венчанию. Этому способствовала, может быть, сложность требований, установленных русской церковью в московский период для заключения брака, особенно необходимостью получить «венечную память» от архиерея и уплатить много брачных сборов. Правила о разводе свидетельствуют о преобладающем положении мужа сравнительно с женой.

Наследственное право московского периода богаче нормами, чем другие отделы. Оно проводит последовательно право дочерей на наследование в случае отсутствия сыновей, предпочтительно перед братьями наследователя. В жалованных отчинах и поместьях прожиточные части дочерей и жен приближаются к наследственным. Однако наследование женщин не делает их собственницами имущества; после них оно идет в род их отца, если они не оставили нисходящих. Круг бокового родства («ближнего рода») расширяется сперва до четвертей степени, а затем и далее (указ 1560 г.); но из постановлений последней четверти века (новоук. статья 1676 г.) видно, что и после этого указа боковое наследование было ограничено. Особенно важным является ограничение наследственного права женщин: сестры при братьях не наследуют. При наследниках-мужчинах разных поколений и степеней все имеют одинаковое право наследования. Боковые родственники наследуют в родовых вотчинах. Вотчины, купленные из казны, поступают в собственность жен как общее приобретение во время замужества. Отчины, пожалованные за службу, даются вдовам в пожизненное владение, во многих случаях уравнивавшееся с собственностью, так как вдовам часто предоставлялось право продажи, залога и отдачи таких вотчин по душе. Указ 1627 г. дал выслуженным вотчинам значение родовых, так что после его издания жены наследовали лишь купли. Значение завещания ввиду определения прав на отчины, за исключением купленных в интересах службы сильно сокращается.

4) Петербургский период выступает с целым рядом новых принципов гражданского права, появление которых обусловливается, прежде всего, коренными изменениями в строе государственной службы и землевладения, установлением сословного начала, проникнутого крепостными тенденциями, изменением и развитием форм промышленности, постепенным освобождением частной жизни от государственной опеки, с одной стороны, и возрастающей заботой законодательства о некоторых сторонах гражданско-правовой жизни — с другой.

Формы обладания. Образовавшиеся в XVII в. два направления, стремившиеся каждое подчинить своему исключительному влиянию развитие поземельного обладания — государственное и частновладельческое — вступают между собой в резкую борьбу в XVIII стол. под влиянием политических, финансовых, военных и экономических условий. Указ о единонаследии 1714 г. окончательно уравнивает поместья и вотчины, утверждая их наследственность в определенных родах и исключая доступ к однажды розданным поместьям новых служилых людей. С другой стороны, он удерживает обязанность государственной службы, уже не только военной, но и гражданской, для всех дворян независимо от того, владеют они или нет поместьями и отчинами. Предписывая оставлять недвижимые имения только одному наследнику, Петр делает это в интересах побуждения обезземеленных дворян к службе. За этой общей мерой следует ряд других, имеющих целью распространять права государства на отдельные объекты частного земельного обладания. В начале XVIII в. издается ряд указов, ограничивающих для помещиков и вотчинников право пользования лесами применительно к нуждам кораблестроения. Ограничения касались не только рубки леса, но и пользования им в других отношениях, например, как выгоном. Помещики принуждались к искусственному дерево насаждению (посев дубовых рощ). Правительство переживает свое право въезда в частные леса и предоставления его другим лицам, существовавшее еще в Московском государстве. Кроме установления особых заповедных лесов, Петр дает право соответствующим ведомствам рубить лес для их нужд везде, где они найдут подходящий, не различая частных и казенных имений. Ввиду дороговизны дров в Петербурге Петр в 1719 г. разрешает свободную рубку дров около Петербурга в частных владениях. Ограничиваются права частных владельцев на недра земли: каждому предоставляется право искать руду как на казенных (свободных), так и на частных землях; при нахождении частные земли могли быть экспроприированы в интересах рудопромышленника. Ограничениям подвергается, далее, ловля жемчуга, пользование разного рода угодьями (в частности — рыбной ловлей), постройка мельниц и постоялых дворов, охота и т. д. Большая часть подобных мер не имели серьезного успеха, но вместе с конфискациями, с постоянным отнятием у служилых людей их владений за проступки по службе или для казенных надобностей они приучили население к мысли о возможности всякого рода нарушений частной собственности. «Правосознание» XVIII в. в этом отношении является очень смутным. В разных ходатайствах о льготах, например в наказах депутатам Екатерининской комиссии, постоянно встречаются просьбы об отобрании земель для расширения дворов, о закрытии фабрик и заводов, истребляющих лес и потому поднимающих на него цену, об обязательстве покупать лес не в окрестностях городов, а в других, более отдаленных пунктах и т. д. Несмотря на это, XVIII в. должен быть признан создателем современного понятия о частной собственности как основной форме обладания. Необходимое в видах увеличения государственных доходов правильное ведение земледельческого хозяйства под руководством помещиков — этих «ста тысяч даровых полицеймейстеров» — требовало установления более постоянных и определенных их отношений к земле, к правительству, к соседям, т. е. юридической организации землевладения, совершенно парализуемой теми попытками вмешательства, которые предпринимал Петр. При Анне Иоанновне отменяется указ о единонаследии; Екатерина II предоставляет охранение лесов самим помещикам, уничтожает свободную рубку деревьев под Петербургом и восстанавливает право помещиков на недра земли. Неурядица в пограничных отношениях помещиков между собой с казной вызывает несравненно лучшую, чем в XVII в., организацию государственного межевания. Заботы правительства о путях сообщения в связи с межеванием содействуют разграничению частного обладания от общего, установлением больших и малых публичных дорог, частных дорожных и легальных сервитутов, бечевников и т. д. Освобождение дворян от службы окончательно укрепляет понятие частной собственности, или, вернее, пока еще сословного «недвижимого населенного имения», рядом с которым существует свободная городская собственность на дворы, а также некоторые виды условных владений (поземельные наделы мелких служилых людей, государственных крестьян, казаков, солдат и инородцев). Тогда же устанавливается и современное деление недвижимых имуществ на родовые и благоприобретенные, являющиеся компромиссом между старой связанностью имуществ и потребностями свободного оборота. Особые формы землевладения создаются на пустых землях Малороссии и Новороссии и переходят к нам вместе с землями, приобретенными от Польши (см. Чиншевое право). Не заинтересованное больше в правильном переходе из рук в руки недвижимых имуществ, ставшем делом частного соглашения, государство устраняет прежнее значение справки имения за приобретателем и ограничивается формальной поверкой актов приобретения и сбором крепостных пошлин. Акты на имения составлялись на местах, а записка их и поверка принадлежала Вотчинной коллегии. С 1714 г. к местным крепостным делам было приурочено и взыскание пошлин. Таким образом процесс совершения актов и их поверки отделился от процесса их укрепления; стороны, опасаясь хлопот и расходов, стараются избежать последнего акта или пользуются им ради противоправных целей. По словам одного из наказов Екатерининской комиссии, «иное лицо, зная, что данное имение уже продано, входит в сделку с продавцом, совершает вторую купчую и немедленно отправляется записать ее в книгу вотчинной коллегии; первый же покупщик, не зная об этом за дальностью своего жительства от Москвы, представляет купчую к явке уже после той записки и, согласно правилам уложения, то имущество справляется не за ним, а за тем, кто предъявил купчую ранее» (Пахман). Другие слабые стороны организации обладания недвижимостью тоже выясняются из Наказов. Недостает, прежде всего, правильной защиты владения. Указы первой половины века борются с нарушителями чужого обладания и запрещают всякое самоуправство, но не отделяют защиты владения от защиты собственности. Наказы богаты подробностями о насилиях и захватах, чинимых сильными людьми по отношению к землям более слабых и мелких помещиков. Лишь со второй половины века посессорная защита отделяется от петиторной, но последовательного и детального развития института владения русское законодательство не дает даже и в современных гражданских законах. Крайняя чересполосность, происходящая от дробления имуществ при наследовании, отсутствии системы сервитутов, особенно дорожных, недостаточное отделение индивидуального обладания от общего по отношению к лесам, водам и недрам земли содействуют неясности вещных прав на землю. Давность вместо того, чтобы служить к укреплению обладания, является новым стимулом к захватам, сравнительно легким при неустроенной системе приобретения собственности.

Область гражданского оборота в XVIII столетии, как и в Московском государстве, меньше других интересовала законодательство, но и в ней можно проследить те же два основных течения, которые характеризуют развитие форм обладания. Первое стремится поставить под строгий надзор закона частную волю, проявляющуюся в юридических сделках, направляя ее к интересам государственной казны и препятствуя достижению целей, которые шли бы в разрез с мероприятиями правительства по отношению к имуществам частных лиц. Отсюда крайнее стеснение гражданского оборота в отношении лиц, предметов и форм. В половине века было издано распоряжение, ограничивавшее обязательственные права всех провинциальных, уездных и городских администраторов в области сделок, совершаемых ими в местах их службы; они имели право лишь покупать дома для жительства, а не для иных, промышленных или спекулятивных целей. Требование наличности в обязательстве, кроме свободной воли, еще «побудительной причины» переходило в XVIII столетии в требование указания в сделке мотивов ее совершения. Злоупотребления, связанные с таким требованием, еще в 1729 г. побудили к его отмене. Главным общим стеснением оборота было требование крепостного порядка совершения всякого рода актов, установленное Петром I в фискальных целях, — требование, исполнение которого вело к целому ряду формальностей, часто превосходивших цену сделки или налагавших на контрагентов не соответствующие этой цене жертвы. Все эти ограничения вызывали со стороны частных лиц противодействие, выражавшееся во всевозможных обходах законных предписаний, и парализовались мерами самого правительства, стремившегося к развитию торговли и промышленности. По воинскому уставу, например, к числу письменных доказательств отнесены были (с силой половинного доказательства) и домашние акты — купеческие книги и письма, духовные завещания и договоры; военные люди могли поэтому не совершать некоторых актов у крепостных дел. Регламентом главному магистру Петр I установил во всех больших городах институт маклеров, на обязанности которых лежало участие во всех торговых договорах; их журналы имели значение, равное судебным протоколам. В 1729—31 гг. было разрешено составлять на дому духовные завещания и приданые росписи. Устав о векселях 1729 г. дозволил писание векселей в домах и даже без свидетелей, чем были в значительной степени вытеснены из оборота крепостные заемные письма без заклада и залога. При Екатерине II и в области обязательного права заметен явный поворот к освобождению частных сделок от старого стеснительного правительственного контроля. Совершение крепостных актов осталось обязательным лишь для оборота недвижимостей; для прочих актов созданы нотариальный (маклерский) и явочный порядки, отличающиеся от теперешних лишь большими формальностями; некоторые явочные акты (духовные завещания, верующие письма, отпускные и др.) должны были обязательно являться в местах, ведавших крепостные дела. Признав необходимость отделения сфер частной и государственной деятельности, законодательство не нашло возможным взять в свои руки иного рода надзор за оборотом — выработку юридических форм его, дополняющих частную волю или направляющих ее согласно требованиям общего блага и интересам третьих лиц. В течение XVIII и в первой половине XIX в. тщетно было бы искать в русском праве разработанной системы отдельных обязательств с точным распределением между контрагентами субъективных прав и обязанностей. Были приняты только отдельные меры относительно ответственности по закладным, продажи заложенных имуществ, найма имуществ и личного, отдачи на сохранение. Гражданский оборот не был обширен и с трудом отливался в новые гражданско-правовые формы, о чем можно судить по двум примерам. Стремясь регулировать залоговые отношения, законодательство в 1737 г. уничтожает старое правило об обращении закладной в купчую при неуплате долга и заменяет этот порядок публичными торгами с целым рядом предварительных мер. В 1744 г. пришлось, однако, восстановить старое правило об обращении закладной в купчую, ибо публичные торги оказались еще менее пригодными. Только банкротский устав 1800 г. установил новый порядок окончательно. Введение векселей, обеспечивавших и в то же время облегчавших оборот, долго не прививались к русской жизни. Строгость взыскания, дававшая векселю предпочтение перед долгами, обеспеченными залогом, нарушала права залогопринимателей, и дворяне просят Екатерининскую комиссию об изменении этого порядка; в ту же комиссию поступило ходатайство купцов, жаловавшихся, что выдача векселей без обеспечения имуществом и явки векселей в городские управления для наложения запрещений на имущества ведет к массе злоупотреблений. Оборот мог двигаться в форме тяжелого реального кредита, но не личного, даже для купцов.

В области семейного права петербургский период продолжает заботиться о правильных формах заключения брака. Петр борется с принуждением ко вступлению в брак, отменяет обязательную силу обручения, лишает юридического значения брачные неустойки (заряды), разрешает смешанные браки, устанавливает некоторые другие формальности, но в то же время пользуется брачным законодательством для политических целей (запрещение брака «дуракам» и неграмотным дворянам). Меньше всего обращалось внимания на наличные имущественные отношения супругов. В конце века первые были определены в Уставе благочиния моральными сентенциями, вошедшими в современные законы гражданские. Форма имущественных отношений оставалась неопределенной: рядом с указами, устанавливавшими полную дееспособность жен в распоряжении своим личным и приданым имуществом, идет практика, не разрешавшая женам без дозволения мужей писать купчие и закладные, а также договоры о приданом (рядные записи), писавшиеся на имя мужа и как бы передававшие имущество жены в его собственность. И в самом законодательстве не раз высказывалась мысль об общности имуществ у супругов (признание недействительными купчих и закладных между супругами в 1780 г. и др.). Закон о раздельности имуществ, действующий теперь, создался случайным образом и не может считаться продуктом исторического развития. Столь же неопределенны личные и имущественные отношения родителей и детей. И по отношению к детям устав благочиния довольствуется нравственными сентенциями вместо точного определения прав отца и их ограничений, а учебники гражданского права конца века определяют эти отношения положениями катехизиса. Имущественная самостоятельность была признана за «отдельными» детьми, но понятие последних и их отличия от неотделенных не были точно установлены, и эта неясность перешла в современное право. Большим прогрессом должна быть признана организация опеки (при Екатерине II), до тех пор почти не тронутой законодательством. Наследственное право стоит в тесной связи, с одной стороны, с новыми законами о формах обладания, с другой — с старыми порядками перехода имуществ, обязанных государевой службой. Современный русский порядок наследования стоит в тесной исторической связи с постановлениями XVIII веке; ими объясняются его противоречия, несообразности и недостатки (см. ниже).

5) Современное русское гражданское право по составу своего главного источника — т. X ч. 1 — й Свода Законов — непосредственно примыкает к только что описанному историческому развитию, отражая на себе все его недостатки и пробелы, несмотря на то, что по своей форме свод гражданских законов является заимствованием из иностранных кодексов конца XVIII и начала XIX веков. Новые законы и уставы, появившиеся с конца 50-х годов, и судебная практика, выросшая при действии «Судебных уставов императора Александра II», в значительной степени преобразовали старое право и создали отчасти новую систему, далеко, впрочем, не свободную от недостатков. Судебная практика могла восполнить многие пробелы закона в составе и разработке юридических норм, но она не могла ни создать учреждений, необходимых для правильной организации юридического быта, ни придать определенность юридическим формам обладания и оборота там, где сама жизнь противодействовала этой определенности. Не могла, далее, судебная практика слить в одно целое две разрозненные группы русского гражданского общества: крестьянскую, руководствующуюся обычным правом, и привилегированную, для которой прежде всего и была составлена 1 — я часть Х-го тома. В конце 1880-х гг., к тому же, совершен был огромный шаг назад в развитии права путем разделения судебной практики на два течения: одно совершающееся в общих судебных учреждениях и имеющее последним источником Правительствующий Сенат, и другое, основой которого являются земские начальники, с верховной инстанцией в виде губернских присутствий.

Формы обладания. Признавая основной формой обладания индивидуальную собственность, русское законодательство не дает этому институту детального развития ни в смысле точного определения правомочий собственника, ни в смысле создания и последовательной разработки соседских прав и сервитутов, ни в смысле точного определения объекта собственности, способов ее приобретения и укрепления, а также и ее защиты путем прямых исков и особенно путем детальной разработки института владения. Определяя собственность как полное и исключительное обладание вещью, русские гражданские законы не содержат, однако, норм, ясно отделяющих это исключительное обладание лица от объектов права пользования общего (см.), и сами называют право собственности, так или иначе соприкасающееся с этими правами, правом собственности неполное. Из форм зависимого владения русская жизнь знает, в сущности, лишь одну — чиншевое владение, признанное законом 1889 г. подлежащим уничтожению в главных местах его распространения (в Юго-Западном крае), как не соответствующее современному ��кономическому быту. Государство, однако, само устанавливает условное вечнонаследственное пользование или владение разного рода поселенцев в видах обеспечения их участия или заселения участков пустой земли. У нас поэтому представляется еще невозможным установить в полной силе правило, по которому индивидуальная собственность может терпеть рядом с собой сервитут. Наши законы дают примерное перечисление некоторых сервитутов под видом прав участия частного и угодий в чужих имуществах, но ничего не говорят о том, до каких пределов возможно обременение частных имений договорными сервитутами, и молчат даже о способах их установления и прекращения. На практике встречаются поэтому сервитуты, установленные нотариальным и крепостным порядком, идущие в предоставляемых ими правомочиях дальше нормального понятия сервитута и стесняющие права всех последующих обладателей имения. Русское индивидуальное обладание не охранено также достаточным образом по отношению к ближайшим соседям. Лишь некоторые виды соседского права установлены законом; многие другие, особенно отношения, регулируемые на Западе водным правом (см. Водовладение), почти совсем не затронуты нашим законодательством. Полному проведению в жизнь современных понятий об индивидуальной собственности на недвижимости препятствует сохранившееся до сих пор деление имений на родовые и благоприобретенные, затрудняющие обращение имений и часто заставляющее прибегать к фиктивным сделкам. Наконец, русское право сохраняет вид обладания имуществом, противоположный индивидуальному обладанию — общинное землевладение крестьян, весьма неопределенное по своей организации. Борьба различных жизненных течений, направляющая русскую поземельную политику, ведет не только к сохранению заповедных имений, но и к установлению вновь (законом 1899 г.) имений временно-заповедных. Многие формы обладания, напр. пользовладение, остаются совсем не тронутыми законодательством; опорой для судебной практики по отношению к пользовладению должны служить специальные постановления о пожизненном владении родовым имением, предоставленным одним супругом другому по духовному завещанию. Редакционная комиссия по составлению нового гражданского уложения, издавшая в 1893 г. проект вотчинного устава, признает существующий порядок приобретения и укрепления прав на недвижимое имущество одной из слабых сторон наших действующих законов; начиная с 50-х годов вопрос о преобразовании этой части законодательства путем введения правильной вотчинной системы является предметом непрерывных забот законодательной власти, но она не увенчалась успехом: вышеупомянутый проект остается до сих пор не утвержденным. Недостатки существующей системы, по словам той же комиссии, «заключаются частью в отсутствии надлежащим образом организованной гласности земельных прав и в сложности и дороговизне производства по совершению сделок о недвижимом имуществе, частью же затрагивают самое существо земельных правоотношений, выражаясь в юридической неопределенности и непрочности прав, также в излишних стеснениях относительно распоряжения ими». Ввод во владение в смысле окончательного реального укрепления прав на недвижимость потерял практическое значение: новый приобретатель всегда рискует встретить владельца по давности, претендующего на все или часть имения. Объект недвижимой собственности вследствие недостатков и устарелости генерального и специального межевания и отсутствия кадастра у нас также не определен точно, и акты, хранящиеся у старшего нотариуса, не гарантируют действительного состава обладания. Виндикационный иск, разработанный гражданскими законами в деталях по отношению к ответственности добросовестного и недобросовестного владельца, является у нас ничем не ограниченным, кроме давности срока, и приобретатель всегда рискует быть вовлеченным в спор. Кредитор, дающий деньги под залог имения, не может быть уверен в том, что имеет дело с действительным собственником имения и, следовательно, рискует действительностью сделки. Самая организация залоговых отношений также полна недостатков. Проект вотчинного устава желает введения у нас западноевропейских начал так называемой ипотечной системы, но со многими ограничениями. Более решительные реформы встречают препятствие в неподготовленности к ним русского землевладения и невозможности предпринять теперь же необходимые подготовительные меры в виде кадастра, принудительной записи всех имений и т. п. Защиту владений судебные уставы предоставили мировому суду, а затем она перешла к органам, его заменившим. Но в гражданских законах теория владения совершенно не разработана. Нельзя сказать с достоверностью, защищает ли русский гражданский закон владение движимостью рядом с владением недвижимостью? Защищает ли он только владение в виде собственности или и держание alieno nomine (напр. арендатора)? Им не определено с точностью, в чем состоит нарушение владения, подлежащее защите.

Защита обладания движимостью устанавливается законом, гласящим, что «движимые вещи считаются собственностью того, кто ими владеет, доколе противное не будет доказано». Затем существует ряд постановлений о праве полного и неполного пользования движимыми вещами как видах вещного права и об «особых видах» этого пользования. Несмотря на неопределенность и неполноту закона, из толкований Сената возникла последовательная система норм обладания, которой и руководствуются теперь суды. По отношению к собственности проведены последовательные начала полноты и исключительности обладания; право собственности резко отграничено от чиншевого права и других видов временного и наследственного владения. Владение, отдельное от права собственности, сделалось в толковании Сената, и совершенно правильно, лишь вещным правом пользования, а право распоряжения, отдельное от права собственности, стало или правом управления по законному или договорному правомочию (опека, доверенность), или слилось с ограничением права распоряжения, обусловленным запрещениями, лежащими на имении. В то же время выдвинуто и понятие неполной, ограниченной условиями собственности, находящейся в руках посессионных владельцев, государственных крестьян и другие владельцев, так как подведение ее под простое пользование было бы нарушением прав владельцев. Далее, Сенат точнее определяет право пользования общего, а другие виды общего обладания частных лиц сводит к различию собственности и сервитута, создавая сельские сервитуты пастьбы скота, водопоя и др. Устраняя давностное приобретение сервитутов и проводя начало исключительно законного и договорного их установления с укреплением их одинаковым с собственностью порядком, Сенат подчиняет этим самым возникновение прав в чужой вещи контролю государственной власти и суда, чем в значительной степени пресекается возможность установления под видом «прав участия частного» и «угодий в чужих имуществах» таких вещных прав, которые искажают самое право собственности. Недостатки в организации современной системы укрепления парализуют, впрочем, в значительной степени старания суда, так как старшие нотариусы иногда укрепляют именно такие права под видом сервитутов. К заслугам нашей судебной практики в области сервитутного права принадлежит также признание известного европейским кодексам сервитута, установленного волей старого собственника строения (сервитут окон в домах, построенных на одном дворе и потом проданных врозь). Не дозволяя установления сервитутов по давности, Сенат признает, однако, давностное прекращение сервитутов, в чем опять видна тенденция ограничить права этого рода. Наоборот, по отношению к дозволимым сервитутам производится возможная широта воззрения (сервитут света; решение № 64, 1895 г.). В области соседских прав Сенатом подробно разработан вопрос о взаимных отношениях имений по поводу понижения и повышения уровня проточных вод и связанного с ними подтопа прибрежной земли, права прохода и проезда, возведения строений на меже и др., но оставлен без разработки ряд других (рытье ям, вредящих соседу, отношения по стоящим на местах деревьям и т. п.). Толкуя разделение имуществ на родовые и благоприобретенные, судебная практика стремится установить понятие родового имения согласно точному смыслу закона, не придавая ему распространительного толкования; она признает, напр., благоприобретенным имение, подаренное члену рода, исключает из понятия родового имущества все объекты, кроме земель и домов на собственной земле, и сильно колеблется по вопросу о признании родовыми имуществ, перешедших по выделу и данных в приданое. По отношению к крестьянскому имуществу судебная практика не признает общей семейной собственности на крестьянский двор, считая домохозяина единственным распорядителем, а общинное владение стремится утвердить на понятии юридического лица. Не обладая правом изменять учреждения и не имея косвенных к тому средств, судебная практика в области порядка укрепления вещных прав стремилась установить однообразный порядок оценки различных актов и действий, входящих в состав современной системы, и выяснить соотношения договорного (приобретательного) и укрепительного элементов, значение акта традиции и ввода во владение. После попыток примирить юридическое значение последнего с силой утвержденных и отмеченных в реестре крепостных дел купчих и других актов практика пришла к убеждению, что центром тяжести в укрепительном процессе должно быть внесение актов в реестр крепостных дел, чем была отменена юридическая сила ввода во владение. В области залоговых отношений заслугой практики является признание законности совершения нескольких закладных на одно и то же имущество, что необходимо по условиям современного оборота. В области защиты владения судебной практике принадлежит установление определенных точек зрения на все почти вопросы, связанные с догмой владения. Особенно следует отметить здесь защиту, рядом с собственником, и арендатора, отказ в защите владения движимости посессорными исками, установление состава нарушения владения. В защите обладания движимостью Сенат также становится на точку зрения современного оборота, сперва изъятием от виндикационного иска целого ряда объектов движимого обладания, а затем и проведением того взгляда, что лишь недобросовестное приобретение движимости дает право на виндикационный иск, добросовестный же владелец имеет предпочтительную перед собственником защиту.

Гражданский оборот в течение XIX в., особенно второй его половины, необыкновенно возрос сравнительно с XVIII веков. Между тем, юридическим его руководителем до сих пор остаются постановления об обязательствах, основанные на старых указах XVIII в. и полные пробелов в самых существенных чертах. В напечатанном недавно (в «Вестнике права») проекте постановлений об обязательствах как составной части будущего гражданского уложения составители его так характеризуют старые русские нормы об этом предмете: «в томе X части 1-й почти нет общих положений по обязательственному праву: составлению, совершению, исполнению и прекращению договоров посвящено всего 26 статей, тогда как в законах губерний Царства Польского этот отдел заключает в себе более 300 статей, а в законах губерний прибалтийских — около 700 статей… Постановления, относящиеся к наиболее распространенным договорам, напр. к продаже, личному и имущественному найму, подряду, доверенности, не содержат в себе разрешения самых обыденных вопросов. Наконец, по некоторым договорам, напр. перевозке, простому товариществу, страхованию, пожизненной ренте, комиссии, мировой сделке, законы гражданские не содержат в себе никаких правил. То же должно сказать о ведении чужих дел без поручения, о незаконном обогащении, о бумагах на предъявителя и прочее. Вообще, ни в одном отделе наших гражданских законов не встречается так много пробелов, как в обязательном праве». При таком положении дела русской судебной практике предстояла задача создать из ничего целую систему обязательного права ввиду сильного развития обязательных сделок в обороте. До какой степени успешна была эта работа, можно судить по следующим словам составителей нового проекта: «проект широко воспользовался весьма ценным материалом, заключающимся в решении гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената. Многие правила, установленные Правительствующим Сенатом в разъяснение закона, почти целиком восприняты проектом, как, напр., правила о значении обмана и существенной ошибки при заключении договоров, об условиях, о договорах в пользу третьих лиц, о силе договора для участвующих в нем лиц, о делении договоров на contractus nominati и innominati, об exceptio non adimpleti contractus, об уступке требований, об очистке при возмездных договорах и многое другое». Тем не менее, судебная практика не могла охватить всех проявлений обязательственного права общими нормами, будучи принуждена ограничиваться разрешением отдельных случаев применительно к их особенностям. Отсюда справедливость отдельных решений, но отсюда же множество противоречий, колебаний и неточностей в формулировке руководящих начал. Основные начала западноевропейского гражданского оборота — принципиальное признание действительности договора в силу простого не противозаконного соглашения сторон и оценка отношений по доброй совести — долго не могли быть проведены русской судебной практикой в жизнь с желательной последовательностью: быстрый переход от старого формального правосудия к новому, основанному на доброй совести, был невозможен столько же по привычкам судей, сколько и по условиям жизни. Насадить начала доброй совести, честности и аккуратности в сделках можно было столько же путем покровительства словесным соглашениям, сколько и уважением к законности — к формам, гарантирующим одного контрагента от злоупотреблений другого. Русские законы вследствие обилия формальных требований, предъявляемых к сделкам и отдельным их частям, затрудняли установление разумной середины между указанными целями правосудия. Опираясь на законы ради покровительства законности, судебная практика невольно должна была сразу внести в свою деятельность излишний формализм, который и послужил основанием многочисленных по ее адресу упреков (Оршанский в обзорах кассационной практики, Победоносцев, параграф 8 III-го тома «Курса»). Постепенно, однако, судебная практика освобождается от этого недостатка и оказывает покровительство свободному соглашению каждый раз, где это по условиям отдельных случаев представляется желательными. В настоящее время действительными признаются все словесные соглашения, кроме договоров, для действительности которых безусловно предписана форма; но и в последнем случае не все договоры считаются недействительными по формальным недостаткам, а лишь те, в которых форма тесно сливается с существом сделки (договоры о переходе недвижимостей, векселя, завещания). Сенат не дает никакой обязательной схемы договоров, признавая действительным всякий договор, законный по цели, хотя бы и не имел определенного наименования или был заключен под видом другого. Поскольку требуется письменность сделок, ей дается широкое понимание: не только законные акты — крепостные, нотариальные, явочные и домашние — имеют силу доказательств, но и письма, телеграммы и т. д. В борьбе с сделками противозаконными, безнравственными, фиктивными или противоречащими современным основам оборота — свободе собственности и личности, — опорой Сената сделалась статья 1529-я т. X, ч. 1, путем широкого толкования которой он осуществлял контроль над частной волей, вводя ее в законные границы. И здесь, впрочем, заметны колебания по отдельным вопросам: иногда воле дается больше чем следует простора, иногда она чрезмерно ограничивается. Во всяком случае оценка сделок по их внутреннему содержанию проводится практикой последовательно, а отнесение многих вопросов, с ней связанных, к фактической обстановке сделки, не подлежащей контролю Сената, значительно расширяет свободу суда для борьбы с гражданской неправдой. По отношению к отдельным договорам следует указать на заслуги русской судебной практики в разработке юридической природы долговых отношений, деталей купли-продажи и имущественного найма согласно условиям современного оборота. Сенат покровительствует покупателям против обманов продавцов, квартиронанимателям против эксплуатации домовладельцев, арендаторам против нарушений их прав. В области так называемых реальных контрактов (ссуда, поклажа и др.), как чисто бытовых сделок, практика Сената дает меньше устойчивых решений; различие ссуды и займа, фиктивные сделки, совершенные под видом поклажи, отдельные правомочия сторон не находят иногда должной квалификации. И здесь причиной этому является не столько незнакомство с теорией права и последовательность воззрений, сколько разнообразие бытовых условий, при которых эти договоры видоизменяются от дружеской услуги до оборотного консенсуального контракта. Наиболее слабо поставленной в практике является ответственность за вред и убытки. Расчет убытков не допускает оценки их по убеждению судьи и требует доказательства каждого мелочного факта, как бы ни была, по убеждению суда, незначительна и умеренна претензия истца. Это отмечают и составители проекта гражданского уложения, приводя ряд литературных мнений относительно крайней затруднительности у нас процесса об убытках. Новый проект ставит себе задачу расширения свободы судьи в этом отношении. Пробелы практики объясняются и здесь неразвитостью русской экономической жизни. Широкая ответственность за правонарушения возможна при таком состоянии оборота, когда создавались прочные мерки ущербов и масштабы вины и ответственности. В процессах об ответственности за вред, причиненный железными дорогами и другими общественными предприятиями, взгляды практики шире, приемы оценки свободнее, суммы убытков крупнее. О новом проекте обязательственного права см. Уложение гражданское.

В действующем семейном праве точно установлены формы церковного заключения брака, ограничен до крайних пределов развод, определены права незаконнорожденных детей; лишь в 1891 г. изданы новые правила об узаконении этих детей через последующий брак. Обеспеченная таким образом с внешней стороны, семья совсем не регулирована со стороны внутренних отношений и особенно со стороны защиты слабо поставленных ее членов. Строгая, «неограниченная» личная супружеская власть находит себе противовес лишь в уголовных законах, а не в гражданско-правовой защите личности жены, и в то же время стоит в полном противоречии с имущественной равноправностью жены, несомненно устанавливаемой гражданскими законами, хотя ей и противоречат некоторые статьи торгового права. Подробности личных отношений заменены моральными сентенциями, которыми пользуется суд для смягчения участи жен при злоупотреблении правами мужа. Не разрешен вопрос о средствах понуждения супругов к совместной жизни. Благодаря этому молчанию судебная практика отказывает во всяком ином понуждении, кроме признания ушедшей жены не имеющей права на содержание от мужа, а мужа, оставившего жену, — обязанным к выдаче ей содержания. Личные отношения родителей и детей находятся в таком же положении. Пожизненная и неограниченная родительская власть по закону есть власть в интересах отца, а не детей; ограничений ее в смысле правительственной (опекунской) защиты детей от злоупотреблений не существует; место их снова занимают моральные сентенции. Суд иногда восполняет эти пробелы, лишая родителей их власти и оставляя детей на попечение посторонних лиц. У нас нет учреждений, способных оказывать защиту детям, и неудовлетворительно организована опека, задача которой в ее современной форме — быть заменой родительской власти не только для сирот, но и для детей дурных родителей. Отсутствие у родителей права пользования имуществом детей гарантирует права состоятельных детей, но и здесь дурная организация опеки часто препятствует осуществлению благих намерений законодателя. О действительном строе семейных отношений в России гражданские законы, во всяком случае, не дают никакого представления. В жизни эти отношения крайне разнообразны, начиная от большой крестьянской семьи, поглощающей личность жены и детей, до малой интеллигентной семьи, построенной на началах полной равноправности сторон и представлении о родительской власти как власти в интересах детей. Такое разнообразие семейных отношений — одна из причин неуспеха реформ в этой области, но еще важнее — кроме указанного выше отсутствия учреждений и органов, способных взять в свои руки защиту нуждающихся в ней членов семьи, — связь русского семейного права с правом церковным в установлении и прекращении брака.

Наследственное право. Порядок законного наследования опирается до сих пор на старые законы и указы, возникшие еще при обязательной службе дворян с поместий и отчин. Сюда относится ограничение наследования женщин в нисходящей линии, полное устранение их в боковых, когда есть налицо наследники-мужчины той же линии и степени, исключение от наследования восходящих и замена его отдачей имения в их пожизненное владение, ограничения в наследовании супругов. Наиболее характерным историческим остатком в русском наследственном праве является наследование зятя и невестки в имуществе тестя и свекра (ст. 1151—1153), восходящее к началам совместного владения отца и «припущенных» к его поместью детей; право невестки определялось здесь правом ее на прожиточную часть из имения своего мужа, находившегося в совместном владении с отцом. Право мужа на имущество свекра возникло позднее, искусственно, в интересах уравнения прав мужа с женой. Свобода завещания не ограничена обязательной долей прямых наследников; наследники не разделены на наследников в собственном смысле и легатариев (см. Легат). Ответственность наследников за долги наследодателя отличается большой строгостью. Русское право не знает ни beneficium inventarii, ни, тем более, ограничения ответственности полученным имуществом. Объяснением этому служат, с одной стороны, старые взгляды на отношения наследодателя и наследников (прежде всего отца и детей; последние отвечали безусловно за кабальные долги отца своей личностью и имуществом), с другой — неустойчивость обладания, неразвитость оборота, отсутствие ипотечной системы и гласного кредита и связанная в этим затруднительность учета долгов и стоимости наследственного имущества. Постановления русских гражданских законов о наследовании вообще преследуют только одну цель — распределение наследственного имущества между наследниками и установление общего правила об ответственности их за долги. У нас нет постановлений, гарантирующих интересы кредиторов в случае отказа наследника от наследства во вред кредиторам: нет вообще детальных правил, определяющих отношения наследников, кредиторов и легатариев, чем еще больше подчеркивается господство строгого начала универсального преемства в наследовании и безусловной ответственности за долги наследодателя.

Положение русской судебной практики в области наследственного права более затруднительно, чем в других отделах. Будучи совершенно устарелыми, гражданские законы в этом отделе дают определенные и ясные принципы. Связанный этими нормами, суд с большим трудом может проводить в жизнь начала справедливости, согласуя старые законы с новыми потребностями быта. Низшие суды старались было и здесь выступить в защиту новых условий жизни: они пытались поколебать принцип исключения женщин от наследования в боковых линиях, установив равенство обоих полов во второй, третьей и т. д. линиях на основании молчания закона; старались прийти на помощь наследникам, устанавливая сроки для приема наследства в интересах ознакомления с ним, облегчить ответственность за долги, согласовать по возможности интересы наследников, легатариев и кредиторов и т. д. Сенат в качестве блюстителя закона отверг многие из этих попыток и, создав сравнительно стройную логическую догму наследственных отношений, уклонился в этом деле от требований справедливости дальше, чем во всех других. Заслуга Сената заключается, однако, в установлении многочисленных частных норм, по возможности устраняющих резкость норм действующего права. Таково, напр., ограничение права наследника в ущерб кредиторам, разграничение между формальным отречением от наследства и действительным его принятием, распределение долей ответственности наследников, установление состава лиц, отвечающих за долги, распределение имущества между кредиторами наследодателя и наследника, а также многочисленные, хотя и не всегда последовательные правила о приобретении наследства, утверждение в правах наследства, толковании завещательных распоряжений и т. д.

Литература по истории русского гражданского права. Неволин, «История российских гражданских законов»; Владимирский-Буданов, «Пособие при изучении истории русского права»; Сергеевич, «Лекции и исследования»; Нахман, «История кодификации гражданского права»; Энгельман, «О приобретении права собственности на землю по русскому праву»; его же, «О давности по русскому праву»; Дювернуа, «Источники права и суд в древней Руси»; Ключевский, «Происхождение крепостного права» («Русская мысль», 1885); Дьяконов, «Очерки по истории сельского населения России» (Санкт-Петербург, 1898); Рождественский, «Служилое землевладение»; Латкин, «Лекции по истории права XVIII века» (Санкт-Петербург, 1899). — Современное право: Мейер, «Русское гражданское право» (Санкт-Петербург, 1897); Победоносцев, «Курс гражданского права» (3 тома, Санкт-Петербург, 1896); Шершеневич, «Учебник русского гражданского права» (Казань, 1896); Анненков, «Система русского гражданского права» (3 тома, Санкт-Петербург, 1894—8); Дювернуа, «Чтения по гражданскому праву» (Санкт-Петербург, 1898—9). Монографическая литература — у Поворинского, «Указатель литературы по русскому гражданскому праву» (Санкт-Петербург, 1885). Обзоры судебной практики в «Курсе» Победоносцева, у Оршанского (см.), в юридических журналах. Систематическая обработка решений применительно к статьям Свода — в изданиях Боровиковского и Гаугера, систематический сборник положений в изд. г. Вербловского, указатели: старый — Москальского и новый — Бриллианта и Шклявера (Санкт-Петербург, 1899).

В. Нечаев.