Пожар (Стахеев)

Друзья! Не льщусь я быть поэтом,

Что б петь баллады перед светом,

И проку что-то мало в этом;

Да и к тому же на беду

Не той дорогой я иду.

А помню как-то раз в саду,

В прекрасный вечер мы сидели

Вдвоём с приятелем моим:

Минуты сладко так летели

В беседе дружественной с ним…

«Ты пишешь, друг, а я рисую, —

Мне собеседник мой сказал, —

Ты что-нибудь бы написал

На память бывшего пожара

На нашей Родине. Как знать?..

К тому же не лишён ты дара:

Быть может, сможешь описать;

А я берусь нарисовать…

Ну, начинаешь? Я рисую».

Приятель мой не рисковал,

Не рисовал, я не писал;

Итак, мысль не осуществилась.

Итак, мысль не осуществилась.

Не знаю, кто из нас бы смог?

Но вот фантазия явилась…

Перо в руках — и с нами Б-г!..

Воспел нам Пушкин бой Полтавы

В стихах, а Лермонтов — Кавказ;

Нам далеко до них, до славы,

Начнём попроще мы рассказ.

Примите дань, друзья, мою,

Я вам поэму посвящаю,

Что видел я — воспоминаю,

Своё родимое пою!!!..

Уж гасло солнце за горою,

Роскошный вечер тенью пал;

И луч последний над рекою

Прощальным взглядом погасал.

Кто, вынуждаемый заботой,

Днем пыль на улицах глотал,

Иль отягчаемый работой,

В тот дивный миг не отдыхал!

А кто на Божий свет родился

Живым и истым Русаком,

Тот, верно, в этот день напился…

Не пьет, так просто веселился,

И в удовольствии своем,

Всеобщей радости внимая,

Он в честь и в славу Николая,

Желая искренно добра,

Кричал отрадное: «Ура»!..

Так было здесь. Скажу вам проще:

Не за барьером, не в садах,

А в скромной загородной роще,

Растущей дико на задах,

Миниатюрный был вокзал

И главный пункт всего собранья:

В нем общество давало бал

Среди веселого гулянья.

Но он со дня того забыт,

И крепко вход в него забит

Внушеньем бабьих предрассудков…

Поныне раза два-три в сутки

Подходит сторож лишь к нему,

Сметет со стен пыль, — обернется,

И бессознательно плетется

В землянку к лаптю своему,

Собрату скуки и печали. —

Но мы забыли, чем начали

Рассказ, — воротимся к нему.

Горит щит с вензелем нарядно

И льется с плошек свет отрадно,

Послушно старый инвалид

По приказанию палит.

Грохочет пушка, вина льются,

Певцы народный гимн поют,

Огласки эха раздаются,

На Каму дивный звук несут…

Гуляли весело все званья,

По мере сил и состоянья, —

Кто как умел и кто как мог:

В душе у всех был царь, да Бог!..

Казалось, это увлеченье

И сам бы царь благословлял;

Но было свыше назначенье:

Печальный случай все прервал…

Была уж ночь, — иная сцена:

С закатом солнечным луна

Явилась на небе на смену;

То вполовину, то сполна

Во все предметы взор вперяя

И как бы злое предвещая

Свой медный отлив льет она…

И звезды в небе загорелись,

Глядятся в зеркало воды,

Покровом сумрачным оделись

Луга, поля — крестьян труды.

Даль. Чуть заметно через поле:

Горит рыбачий огонек,

Рыбак покоится на воле,

На отмель вытянут челнок.

И в берегах сравнялась Кама,

И не шелохнется вода; —

На якорь встали все суда

И ждут зари…

Вот в роще пир во весь разгар,

Бокалы шумно поднимают:

Но в этот миг всех поражает

Сигнал, что в городе пожар!..

Бокалы в страхе не допиты,

И вместо радости испуг

На лицах всех явился вдруг,

И все веселье позабыто…

Не написал я сроду оду,

И не надеюсь написать.

Как с притязанием на моду

Жеманно хочет выступать

Провинциалка молодая;

Так я, стихи мои сплетая,

Речь о пожаре здесь веду,

Несмело, с робостью иду.

Ничтожен я, и к славе тропу

Мне не пробить; и то сказать

Не удивить, друзья, Европу

Хоть с неба звезды похватать.

«К тому стремимся, что желаем,

Желаем то, что любим мы,

А любим что, — не постигаем».

И вечно в классе горемык

Я вяну, сохну и страдаю,

А людям, право, дела нет,

Они шутливо восклицают:

«Как жалок бедный наш поэт!..»

Но мне своя сорочка ближе,

Своих фантазий сладок час;

Итак, друзья, смотрите ниже,

Я продолжаю мой рассказ:

Раскинув тень, ночная мгла

В покое сладком отдыхала…

Лампада в тишине пылала,

Блестя в отливах хрусталя,

И крест в киоте освещала:

Святыня та оберегала

Один, мне близкий, дом большой,

Забытый праздною семьей.

Пожар! магическое слово,

Зловещий звук!.. и тишина

В один момент нарушена.

Все в суматохе! Что ж готово

К защите? Кто вооружен?

Никто! Ничтожный гарнизон

Ничто не может, хотя хочет

Помочь, но тщетно он хлопочет

У бесполезных труб, машин

От не известных нам причин.

Вперед, вперед, рассказ, скорее!..

Собака рвется на цепи;

На стойле борзой конь храпит;

Огонь становится сильнее. —

Народ известьем поражен:

Повсюду слышны вопли жен

И плач детей, и крик мужей…

Вперед, рассказ; скорей, скорей!..

Давно ревет набат печальный,

Сей знак беды провинциальный;

Народ хлопочет без пути

Чтоб достояние спасти.

Родной отец семьи любимой

Спасать торопится детей,

Забыв об участи своей;

Которой прочие томимы

Спасали деньги, чтоб себе

Быть только счастливым в судьбе.

К несчастию, одной с другою

Стихий здесь не было борьбы.

Огонь губительный рукою

Решал народные судьбы.

Хоть хлопотал для блага ближних

Купец, машины направлял, —

Но враг пожара неподвижно

Нейтрально в машинах стоял.

Огня сильнейшее движенье

Торжествовало над водой.

Да! Тщетны все предупрежденья:

Он беспрепятственной стопой

Шел, все сжигая за собой…

Там целый дом, там весь квартал,

Ряды, полгорода уж пышет.

Другой несчастный уже слышит:

Его жалеют капитал,

Что безвозвратно он пропал.

И вопли жен, и плач детей

Невольно душу разрывают:

Так сердце бьется и страдает

От этого еще сильней!..

Минувших дней воспоминанье

Зачем опять блеснуло ты?

Зачем я вижу это зданье,

Где жили детские мечты?..

Вот колыбель моих познаний,

Смотрю, училище горит,

И чувство в жалостном сознанье

В груди сильнее говорит

Граждане в поле, в тяжком горе,

Не могут гнев Творца смирить;

И город все сильней горит.

Но о гражданах на просторе,

Друзья мои, поговорим,

Сначала пламя истребим.

Свидетель бедствия людей,

Стоит собор в красе своей.

И крест от пламени сияет,

От жара стекла в нем трещат,

А стены чуть-чуть не горят

И их сильнее раскаляет,

И ветер прямо направляет

Огня потоки на него…

Спаситель наш! Творец всего!..

Спаси для нас сию святыню,

Яви Твою нам благостыню, —

И нам не нужно ничего!..

Одна от всех зол оборона

Твоя десница, о Творец!

Нерукотворная икона

На место бедствий наконец

Несется. Ветер утихает,

Переменяя свой порыв,

И воя страшного мотив

Уж постепенно умолкает.

Восток горит зарей лиловой,

Пожар утих, и пар багровый

Поднялся с жалких пепелищ.

Кто на места былых жилищ,

А кто под уцелевший кров

Пошел, чуть двигаясь, с попыхов.

И кое-где еще горели

Непотухавшие огни,

Остатки зданий тихо тлели,

Курились чадно головни.

Народ уныло там и сям

Бродил по тлеющим буграм.

Но, верно, так угодно Богу! —

Огонь вдруг снова запылал,

Пылая, страшную дорогу

Повсюду грозно пробивал.

В ненарушаемом раздолье

Все полизал, все истребил,

И, как дрова в кострах, в уголья

Жилища мира превратил.

Остался только лог — ограда,

Досель за ним Бог все хранил,

Но мост, лежащий чрез преграду,

Огонь внезапно охватил.

Гуляет там! И где снаряд

Воспламеняемый взрывает,

Там камни, балки вверх летят

И с визгом пламя завывает.

За зданьем зданье исчезает, —

И сладкий утренний покой

Огня отъемлется рукой.

Все без разбора погибает;

Господь несчастие послал!

Иных причин никто не знал.

Где меньше средств,

там больше слез,

Где бедность, там и больше горя;

Но тверже тот, кто больше снес

Бурь на волнах в житейском море.

Что делать? Доля нам терпенье,

Одна молитва — наш удел!

Отец! Услышь детей моленье!

Творец! где бедствия предел?

Четыре ночи день сменяли,

Переменяясь снова днем;

На пятый только день вздыхали

На пепелище мы своем.

Так колоссально и массивно,

Так величаво и так дивно

Стоит богатый наш собор,

Остановив священный взор

На городище, сооружённом

И незапамятной поры,

Зарею утра освещённом,

На высоте крутой горы,

И у подошвы — на картине

Групп погоревших, на лугах…

Родные Тоймы берега!

Теперь там грусть, как на чужбине!

Кто все, кто жалкие остатки

Под чистым небом сберегал

И всякий с грустью воздыхал…

Кому минуты грусти сладки?..

Над сохранения достойным

Именьем там богач не спал,

А бедный только в сне покойном

Отраду горести искал.

Усердно Богу помолился

Невозмущаемый умом

Он, преклонясь своим челом,

В сон тихий погрузился…

Так люди бедные, простые

И непорочные душой

Вкушают сладостный покой

Который губим мы, слепые.

Но я, любя распространяться

И посторонним увлекаться,

Друзья мои, признаться,

Забыл о главном вам сказать:

В лугах бивак вам описать.

Да, именно как на биваке

Расположился там народ;

Как с отступленья после драки

Образовался всякой сброд.

Весь скарб спасенного именья

Был в беспорядке, там и сям

Шкафы, конторки, в небреженье

Виднелись всюду по лугам.

Перебирает, будто в пальцах

Ветр так покинутый альбом.

Горшки цветов, шитье на пяльцах

И платье, сваленное в ком,

Парик с искусною завивкой,

Экран, разбитый туалет,

Бутыль с домашнею наливкой

Без горла. Штуцер, пистолет,

Мешки насушенной черники,

Часы стенные, стол, диван,

Приходов и расходов книги,

И века среднего роман.

Художник на холстине

Фантазий так не искажал.

И в этой смешанной картине

Есть свой характер, идеал!

Но типов лиц и груд хаоса

Я не берусь изобразить:

Боюсь картину исказить,

Боюсь с усмешкою вопроса…

Хоть под открытым, чистым небом

Жизнь для поэта хороша,

Да недовольна черствым хлебом

Какая б ни была душа…

И горожане ощущали

В то время голод от того,

Что в сильном страхе не спасали

Они съестного ничего.

А если что и уцелело:

Нигде ни спечь и ни сварить,

И через дня три лишь поспело

Удобство голод утолить…

И всех незваных здесь гостей,

Как доморощенных гусей,

Без рассуждения по лицам

Поили пресною водицей.

Кто не живал в житье походном,

Тот недостатков не видал…

Вот так Господь нас вразумлял

На благо бедствием народным,

Так наказал, так мы страдали!

Иной сгорел почти дотла,

Другие много потеряли…

Година тяжкая была!..

У нас, как видно из счислений,

Домов сгорело до пятьсот;

К тому же, други, в этот год

И хлебы на полях селений,

Ближайших к нам, сгорели все,

А к довершенью впечатлений

Был безнадежен и посев.

Где ж верный друг существованья?

Где бремя легкое? — в мешках,

Хранится в крепких сундуках,

Под непосредственным вниманьем.

Отрадно брякнет ключ с пружиной,

Достанем денег, заживем…

И в счастье ль будем иль в кручине,

Благословим Творца во всем.

Довольно! Мы наговорились

И потужили над бедой,

С тех пор уж семь лет прокатились

Своей обычной чередой.

Свидетель бедствий и печали!

Былое горе позабудь,

Беды теперь нас миновали,

И благодарен за то будь.

Творец покой нам предоставил,

И гнев Его уж миновал,

И царь щедротой не оставил,

Пособье бедным он прислал.

Теперь мы скажем в добрый час —

Стал город лучше в десять раз.

Роскошно храмов украшенье,

О слове Божьем речь сильней,

Богато жертвоприношенье,

Народ при счастье веселей.

Красивей новенькие зданья

И вместо гладких тротуар,

Усовершенствованью дар —

Панель. Ряды, фонтан, гулянья

И клуб для зимних вечеров —

Приют картежных игроков.

Да! Здесь хорошего немало;

И много древних есть вещей,

(Как говорят, татар казанских

И знаменитых булгар камских).

Не скажем, чтоб недоставало

К тому ж и добрых нам людей.

Творя добро без воздаянья,

Они чуждаются похвал;

Зато им многое Бог дал,

Что есть ко многому сознанье.

Мы не хотим сплетать им лесть:

Она низка! им не поможет.

Но их труды, их правда, честь

Благословение умножат

Родному месту! И пусть им

Наш город, свыше осененный,

Всецелый, мирный, неврежденный

Стоит, цветет, как древний Рим!

1857 г.

Теперь необходимо приоткрыть «занавес тайны» данной поэмы, которая была отпечатана в 1859 г. в Москве. Автор поэмы — зять Шишкиных, елабужский купец Дмитрий Иванович Стахеев (1818—1888 гг.), полный тезка уроженца Елабуги писателя-беллетриста Д. И. Стахеева (1840—1918 гг.). Для удобства читателя разделим их на Стахеева-старшего и Стахеева-младшего. В год создания поэмы (1857 г.) Стахееву-младшему было 17 лет. Мог ли он написать эту поэму? В «Автобиографии», написанной в 1892 г., Стахеев-младший отмечает: «С десяти лет стал писать стихи и, прежде чем научился при содействии знакомого учителя уездного училища грамматике, исписал десятки стоп бумаги». Сам писатель своей первой книгой называл сборник «На память многим. Рассказы из жизни в России, Сибири и на Амуре» (1867 г.). К тому же Стахеева-младшего в 1854 г. отец отправляет по торговым делам в Томск, а потом в Кяхту на границу с Китаем. Позже он перебираете в Петербург. В год написания поэмы (1857 г.) он не мог находиться в Елабуге. Стахеев-старший в свою очередь ограничил свои литературные труды одной-единственной этой поэмой и больше ничего не написал. А литературная деятельность Стахеева-младшего — это совсем другая история.

Елабужский купец Дмитрий Иванович Стахеев (1818 — 1888 гг.), желая оставить елабужанам свидетельство о произошедшем пожаре, не претендуя при этом на литературные лавры, в 1857 г. в Елабуге написал и в 1859 г. издал в Москве поэму «Пожар. Эпоха уездного городка. 22 августа 1850 г.». Два десятка страниц стихотворного текста позволяют нам узнать, что огонь того страшного пожара «беспрепятственной стопой

Шел, все сжигая за собой…

Там целый дом, там весь квартал,

Ряды, полгорода уж пышет».

И вопли там и плач детей

Невольно душу разрывают"…

Автор сообщает своему читателю, что огненная стихия уничтожила практически все съестные припасы в городе, к тому же «в полях сгорел хлеб». Погорельцам неминуемо грозил голод.

«Иной сгорел почти дотла,

Другие много потеряли…

Година тяжкая была»!

Основу питания елабужан на несколько дней составляла лишь пресная вода. Не детализируя трагедию, автор поэмы сообщает о послепожарных событиях:

«Творец покой нам предоставил,

И гнев его уж миновал

И царь щедротой не оставил,

Пособье бедным он прислал».

Из поэмы можно сделать вывод, что пожар, расцененный как Божье наказание за грехи елабужан, стал стимулом для благотворительности местных купцов. Создавая поэму «Пожар», Д. И. Стахеев-поэт в 1857 г. отмечает:

«О слове Божьем речь сильней,

Богато жертвоприношенье».

Источник текста:

Д. И. Стахеев, «Пожар», [поэма], Москва, «Тип. Т. Волкова и К^о», 1859 г.