Избранные стихотворения (Жамм)

Когда для всех меня не станет меж живыми,

С глазами, как жуки на солнце, голубыми,

Придешь ли ты, дитя? Безвестною тропой

Пойдем ли мы одни… одни, рука с рукой?

О, я не жду тебя дрожащей, без одежды,

Лилея чистая между стыдливых дев,

Я знаю, ты придешь, склоняя робко вежды,

Корсажем розовым младую грудь одев.

И, даже братского не обменив лобзанья,

Вдоль терний мы пойдем, расцветших для терзанья,

Где паутин повис трепещущий намет,

Молчанья чуткого впивая жадно мед.

И иногда моей смущенная слезою,

Ты будешь нежною рукой мою сжимать,

И мы, волнуясь, как сирени под грозою,

Не будем понимать… не будем понимать…

Перевод Иннокентия Анненского

Зачем влачат волы тяжелый груз телег?

Нам грустно видеть их понуренные лбы,

Страдальческий их взгляд, исполненный мольбы.

Но как же селянин без них промыслит хлеб?

Когда у них уже нет сил, ветеринары

Дают им снадобья, железом жгут каленым.

Потом волы опять, в ярем впрягаясь старый,

Волочат борону по полосам взрыхленным.

Порой случается, сломает ногу вол:

Тогда его ведут на бойню преспокойно,

Вола, внимавшего сверчку на ниве знойной,

Вола, который весь свой век послушно брел

Под окрики крестьян, уставших от труда,

На жарком солнце брел, не зная сам, куда.

Перевод Бенедикта Лившица

Послушай, как в саду, где жимолость цветет,

Снегирь на персике заливисто поет!

Как трель его с водою схожа чистой,

В которой воздух преломлен лучистый!

Мне грустно до смерти, хотя меня

Дарили многие любовью, а одна и нынче влюблена.

Скончалась первая. Скончалась и вторая.

Что сталось с третьей — я не знаю.

Однако есть еще одна.

Она — как неявная луна.

В послеобеденную пору

Мы с ней пойдем гулять по городу —

Быть может, по кварталам богачей,

Вдоль вилл и парков, где не счесть затей.

Решетки, розы, лавры и ворота

Сплошь на запоре, словно знают что-то.

Ах, будь я тоже богачом,

Мы с Амарильей жили б здесь вдвоем.

Ее зову я Амарильей. Это

Звучит смешно? Ничуть — в устах поэта.

Ты полагаешь, в двадцать восемь лет

Приятно сознавать, что ты поэт?

Имея десять франков в кошельке,

Я в страшной нахожусь тоске.

Но Амарилье, заключаю я,

Нужны не деньги, а любовь моя.

Пусть мне не платят гонорара даже

В «Meркюре», даже в «Эрмитаже» —

Что ж? Амарилья кроткая моя

Умна и рассудительна, как я.

Полсотни франков нам бы надобно всего.

Но можно ль все иметь — и сердце сверх того?

Да, если б Ротшильд ей сказал: «Идем ко мне…»

Она ему ответила бы: "Нет!

"Я к платью моему не дам вам прикоснуться:

«Ведь у меня есть друг, которого люблю я…»

И если б Ротшильд ей сказал: "А как же имя

«Того… ну, словом, этого… поэта?»

Она б ответила: "Франсисом Жаммом

«Его зовут». Но, думаю, беда

Была бы в том, что Ротшильд о таком

Поэте и не слышал никогда.

Перевод Бенедикта Лившица

Зеваки

Проделывали опыты зеваки

В коротких панталонах, и шутник

Мог искрой, высеченною во мраке,

Чудовищный баллона вызвать взрыв.

Взвивался шар, наряднее театра,

И падал в ахающую толпу.

Горели братья Монгольфье отвагой,

И волновалась Академия наук.

Перевод Бенедикта Лившица

Молитва, чтоб идти в рай с ослами

Я очень мало учился латыни —

Всего три месяца с чем-то… Ныне

Тужу, что учился латыни мало.

Что делать? Бедная мать желала,

Чтоб я служил у купца иль банкира…

Она, как умела,

Хотела

Мне счастья и мира…

Мир и любовь ее памяти!

Меня учили торговой грамоте

— Знать, что такое счет, облигация,

Акция, тратта, римесса, вексель…

Тут ли было до латинских флексий,

Сатир Ювенала иль од Горация?

Страницу наискось прочеркивал тонко,

Выводил сальдо, делал транспорт,

По всем законам «Двойной Итальянской».

Стройно цифр проводил колонки,

Равнял их роты.

Пулеметным треском конторских счетов

Расстреливал грез оплоты…

Бесплодно!!

Душа (что ж? пишу это старое слово —

Отречься от старого мы готовы,

Но новое мерим старой меркой)

— Душа не хотела, чтоб я был клерком!

Как червю шелковичному тут,

Аканфовый лист латыни

В питанье тому дают,

Кто куколкой стать захочет,

Имя которой — студент.

Время какое-то минет,

В беспорядке пройдут

Бессонные ночи,

Бестолковые дни

— Хризалиду покинет,

Слабые крылья раскинет

Интеллигент!

Полетит на огни, горящие золотом,

На золото жгучее, точно огни…

У воевавшего с голодом

Студента филолога,

Читая о Галльской войне,

Брал уроки латыни,

Возвращаясь домой

В шесть часов со службы,

От усталости в полусне…

За три месяца с малым

Прочной не сладить дружбы

С языком «Энеиды», «Анналов»…

На экзамен понес с собой

Цезаря, Ливия, Eheu! fugaces…

С этим грузом, в зал рекреаций

N…ской гимназии войдя с волненьем,

Подступил с почтеньем

К воплощенью премудрости мира…

Синяя ночь вицмундира,

С перьями тучек пуха,

Пуговиц-звезд золотыми гвоздями

Приколочена к глобусу брюха.

Грива и взор Зевеса —

Глазам больно!

Хоть их зажмуривай!

Под седых усов завесой,

Пожелтевшей от курева,

Аромат алкогольный —

Смесь шамбертена с сивухой…

Взмолнил взором Юпитер,

Усы вытер,

Взгромовержил: «Ну-те!»

Как вспомню о той минуте,

Сердце щемит.

— За три месяца с малым,

Не быв гимназистом,

Можно ль стать латинистом? —

Цезарь прошел вяло,

Кое-как Гораций,

Но — нужно признаться —

Испортил всё Ливий Тит…

И воззрел Юпитер в окно на клены

— Клены бросили отсвет зеленый

На скульптурную Зевсову гриву —

Улыбнулся лениво,

Вчерашнюю вспомнил попойку

И… поставил мне тройку!

Вот и всё о том, как учился латыни,

От конторской чихая пыли, я.

И кто в меня камень кинет

За то, что не знаю Виргилия?

И всё же к поэту «Буколик», «Георгик»

Стремлюсь порой, проклиная восторги

Урбанизма бензинно-бетонных оргий.

Зачем толпимся меж стен, зубами

Грызущих небо, сожравших дали?

Зачем асфальт и гранит втоптали

В сырую мать землю? Зачем мы сами

Ложью черним белизну бумаги?

Зачем мы нюхаем пыль и вонь?

Зачем мы слушаем лязг и стук?

Зачем мы глядим на углы и кубы

(Каких еще нужно нам теорем?),

Зачем, зачем?..

Вопросы тщетны и — знаю — глупы,

Но что же делать, когда мне любы

— Страна, раскрытая как ладонь…

На жирной грядке свежий латук…

Ива над зеркалом влаги,

Распустившая волосы,

Расчесавшая длинные кудри

Золотым гребешком лучей —

На зеленые ровные пряди…

Мычанье стад на хуторе…

Просторы неба, пажитей глади…

Кукушки голос…

Созревший колос

Полей?..

Мечтать об этом сладостно и больно

И так напрасно!

Но вновь и вновь слежу невольно

В прекрасных книгах за мечтой прекрасной.

И пусть не могут говорить Виргилий

Со мной, невеждой, или Феокрит,

Зато потомок их далекий говорит —

Пусть Жамм, слегка неловкий от усилий

Быть ясным и простым, прочтет пред нами

Молитву, чтобы в рай он мог идти с ослами.

Молитва, чтобы в рай я мог идти с ослами.

О Господи, когда пойти к Вам будет нужно,

Пусть это будет в день, когда деревни в дружном

Наивном празднике пылят… Хотел бы я

Дорогу сам избрать и, как привык, бредя

Идти, гуляя, в рай, где днем сияют звезды.

Я трость свою возьму, пойду большой дорогой

И по пути ослам, друзьям моим, скажу:

Зовусь я Жамм Франсис, я прямо в рай иду,

Затем что ада нет у Господа в стране.

Идемте в рай со мной, друзья лазурных дней!

Скотинки кроткие, что быстрым взмахом уха

Надеетесь прогнать удары или муху…

Пусть, Боже, к Вам явлюсь меж этих тварей пленных,

Любимых мной за то, что головы смиренно

Склоняют и стоят, так чинно ножки сжав,

Что поневоле нам становится их жаль.

Пойду и тысячи за мной ушей ослиных:

Потянутся ослы, таща свой груз в корзинах,

Гимнастов уличных везя в тележке скарб,

Иль с метлами возок иль жестяной товар.

В том шествии пойдут ослицы вместе с нами,

Как бурдюки полны, с разбитыми ногами,

Ослы за ними вслед, одетые в штаны,

Чтоб синеватых ран сочащихся, больных

Не наносили им, садясь в кружок, слепни…

Позвольте, Господи, чтоб с этими ослами

Я к Вам пришел, и пусть ведут в стране нездешней

Нас ангелы к ручью, где, в зарослях, черешни

Трепещут, как тела девические лоснясь…

И там, в приюте душ, склонившись к райским водам,

О Боже, пусть ослам я сделаюсь подобен

— Им, отражающим смиренный свой удел

В предвечной доброты прозрачной чистоте!

Перевод Юрия Марра