Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Художественные произведения. Тома 1-10
Том шестой. Драматические произведения 1840—1859 гг.
Л., «Наука», 1983
Маркиз Дортеваль.
Анатоль, его сын.
Стукату.
Жером.
М-м Гро-Гро, содержательница, пансиона.
Графиня Агнеса Поль |
} пансионерки.
Агата |
Еще несколько пансионерок.
Анатоль. Итак, вы говорите, любезный дедушка, что нам уже недолго осталось жить здесь?
Стукату. Да, я получил письмо, в котором твой отец уведомляет меня о скором своем приезде, а с его приездом должно многое перемениться.
Анатоль. Ах, какое счастие! наконец я увижу свет, вырвусь из этой тюрьмы!
Стукату. Что, друг мой, тюрьмы? Стыдись! Как можно называть тюрьмою прекрасный замок господина маркиза!
Анатоль. Но ведь я здесь всегда почти один… Я не вижу никого, кроме Жерома, нашего старого слуги Франца, вас, дедушка, и моих попугаев.
Стукату. Гм! Кроме меня и попугаев! А чего же бы еще хотелось тебе?
Анатоль. Мне бы хотелось, дедушка… Жером говорил, что он однажды видел…
Стукату. Что видел?..
Анатоль. Там, чрез щель, которую вы тогда же велели замазать, таких же людей, как мы… мне бы хотелось к ним…
Стукату. Фи! друг мой! В первый раз еще я замечаю в тебе такие богопротивные мысли, удаляйся их, друг мой!
Жером. Анатоль! Анатоль!
Анатоль. Что?
Жером. Поди сюда скорее! я покажу тебе птичку, какой мы еще не видали… она прилетела через стену и села на нашем дереве.
Анатоль. Иду… Вот, дедушка, и мне бы хотелось побывать за стеною, как эта птичка! (Пропадают в отдалении.)
Стукату (один). Побывать за стеною? Смотри, старый дуралей Стукату, как бы тебе не лишиться награды, которую обещал тебе маркиз за воспитание сына. Слава богу, что он наконец решился кончить испытание и показать ему свет. Может, он приедет сегодня же… эта радостная весть заставила меня выпить сегодня лишний стакан малаги… да уж и пора, пора всё кончить… а то беда! с некоторого времени я замечаю в нем небывалые порывы, а сегодня он просто лезет на стену… Однако ж я могу похвастать… Анатоль воспитан совершенно по желанию маркиза. Ои не видел ни одной женщины даже… даже в щель… не имеет об них никакого понятия и чист, как белая голубица… Зато чего мне это стоило! только целый день и дела, что замазывай щели в заборе да придумывай, как растолковать какое-нибудь женское имя, встречающееся в истории… однако ж потороплюсь, нужно кой-что приготовить к приезду маркиза. (Уходит в среднюю дверь и забывает запереть ее.)
Анатоль. Улетела!
Жером. Улетела!
Анатоль. Как она счастлива! Может летать куда хочет!
Жером. Да, она очень счастлива! не то что мы; мы не умеем летать!
Анатоль. Но мы умеем бегать…
Жером. Да, мы бы могли убежать, если бы дедушка не запирал дверь…
Анатоль. Да, он всегда ее запирает…
Жером. Это немножко странно… как ты думаешь?..
Анатоль. Очень странно… И много еще для меня очень, очень странного… отчего он никого к нам не пускает?..
Жером. Да, отчего?
Анатоль. Всегда ходит за нами…
Жером. Отчего?..
Анатоль. Нет, это ни на что не похоже…
Жером. Точно, ни на что не похоже!.. Мне что-то очень скучно.
Анатоль. И мне тоже… Видел ли ты, как этим птичкам, что летают у нас в саду, весело?.. Они все попарно… так ласкают друг друга, точно обнимаются… им весело…
Жером. Так что же, и нас двое… будем и мы обниматься… может, и нам будет весело…
Анатоль. Хорошо… обними же меня…
Жером. А ты меня…
Анатоль (обнимаясь). Весело тебе?..
Жером. А тебе?
Анатоль. Нет!
Жером. И мне нет!
Анатоль. Отчего же нам не весело, как этим птичкам?
Жером. А вот спросим у дедушки Стукату…
Анатоль. Нет, он не скажет; я замечаю, что он много от нас скрывает… мне снилось во сне…
Жером. Что снилось?
Анатоль. Что эти птички любят друг друга, оттого им и весело, когда они обнимаются…
Жером. Разве ты меня не любишь?
Анатоль. Люблю.
Жером. Так отчего же нам не весело?
Анатоль. Не знаю.
Жером. И я не знаю.
Анатоль. Тут что-нибудь да скрывается.
Когда на птичек погляжу,
Я им завидую невольно,
Я весь горю, я весь дрожу!
Им жить так весело, так вольно!
Но отчего же, милый мой,
Не веселимся мы, как птички,
Когда обнимемся с тобой?
Жером.
Должно быть, это не с привычки…
Анатоль.
Иль нет ли между птиц отлички?
Жером. Попробуем еще обняться… может быть, привыкнем.
Анатоль. Пожалуй. (Обнимаются.)
Жером. Что?
Анатоль. Ничего…
Жером. Однако ж когда в последний раз был твой папенька и обнял дедушку Стукату, то, я помню, ему было очень весело.
Анатоль. Когда бы хоть скорей приехал папенька| да взял бы нас отсюда… может быть, узнали бы…
Жером. Папенька! А что это такое папенька?
Анатоль. Дедушка Стукату сказывал, что его дол яшо любить, потому что он даровал мне жизнь…
Жером. Да как же это?
Анатоль. Ну так просто дал…
Жером. Да где же он ее взял?
Анатоль. Вот уж этого-то я не знаю…
Жером. И я не знаю… Просто нас, кажется, обманывают.
Хор пансионерок.
Зелен луг, как серебро,
Блещут лоском воды.
Нет, adieu, {*} мадам Гро-Гро,
Мы хотим свободы.
Мы теперь уж к вам придем
Через две недели,
Мы грамматику поймем
В зимние метели.
Подождет и до зимы
Наш язык немецкий,
В бой вступаем с вами мы,
Как султан турецкий.
Зелен луг, как серебро,
Блещут лоском воды,
Нет, adieu, мадам Гро-Гро,
Мы хотим свободы.
{* прощайте (франц.).}
Анатоль (изумленный). Что это такое, Жером?
Жером. Не знаю.
Агнеса. Ах, куда мы попали? Какой прекрасный сад!.. Здесь нескоро найдет нас мадам Гро-Гро… повеселимся же мы!..
Агата. Ах, какие чудесные цветы, деревья… у нас нет таких… просто прелесть…
Агнеса. А вон там замок… чей-то он?..
Жером. Как хороши! Что бы это было такое?
Анатоль. Должно быть, какие-нибудь птицы…
Агнеса. Будем же играть… нарвем цветов, наделаем букетов…
Агата. И подарим мадам Гро-Гро.
Жером. Да они говорят точно так же, как мы…
Анатоль. Лучше нас, особенно та, что впереди…
Агнеса. Идемте дальше!.. вот в эту аллею… Видите там оранжереи… (Идет впереди и наталкивается на Анатоля, который еще более смущается.) Ах!
Анатоль. Ах!
Агата (увидя Жерома). Ах, мы не одни…
Жером. Какая прекрасная птичка!..
Агнеса. Это, может быть, хозяин замка… Какой хорошенький!.. (Подходит к Анатолю.) Извините, сударь, что мы вошли в ваш сад без позволения… Ха-ха-ха-ха!.. Мы ушли от мадам Гро-Гро.
Анатоль. Мадам Гро-Гро! Это, вероятно, также птица?..
Агнеса. Птица? Вы шутите… Мадам Гро-Гро… это содержательница пансиона, к которой отдали нас учиться наши папеньки и маменьки…
Анатоль. Маменьки? Разве у вас есть еще и маменьки?
Агнеса. А как же?.. У кого есть папенька, у того есть и маменька…
Анатоль. Слышишь, Жером? (Агнесе.) А что это такое маменька?
Агнеса. Особа, которая иногда целует нас, кормит конфектами, а иногда бранит, и которую мы очень любим…
Анатоль. У меня вот нет маменьки…
Агнеса. Очень жаль, сударь, что вы имели несчастие ее лишиться.
Анатоль. Лишиться? Я не имел ее.
Агнеса. Ха-ха! Вы шутите!.. Нам говорили в пансионе, что это невозможно…
Анатоль. Дедушка Стукату нам об этом не говорил.
Агнеса. Он, видно, так же зол, как наша мадам Гро-Гро… вообразите себе: она не пускает нас гулять и говорит, что девушки наших лет должны только учиться…
Анатоль. Девушки? А что это такое девушки?
Агнеса. Неужели вы не знаете?.. Мы, сударь, мы и есть девушки… неужели вы приняли нас за мальчиков?
Анатоль. Нет, но я в первый раз слышу…
Агнеса. Неужели вы, сударь, никогда не видели женщин?
Анатоль. А что это такое женщины?
Агнеса. Так вы ничего не знаете? Вот, видите, мы-то и есть женщины… а вы мужчины.
Анатоль. Дедушка Стукату мне ничего этого не сказывал!
Агнеса. Какой же он странный!
Анатоль. Я думал, что вы птицы. Извините меня, я вырос в этом замке и никогда не был за этой стеною; никого не видал, кроме моего учителя и слуги.
Здесь скучали не напрасно
Мы, как будто бы в аду:
Нас обманывал ужасно
Наш почтенный Стукату.
Толковал он про растенья,
Про животных нам твердил,
А про лучший цвет творенья —
Про девиц — не говорил.
Чем рассказывать о птицах,
Насекомых разлагать,
Что б ему нам о девицах
Просто лекции читать.
Мы тогда б и спать не стали,
А всё слушали б тишком,
Что б узнали — записали
И поверили потом.
Агнеса. Бедненький! Как вас обманывали!.. Мне вас очень жаль!.. Так и быть, я расскажу вам, что знаю… (Проходят в глубину сада; Жером и Агата подходят ближе; прочие пансионерки гуляют в разных местах сада и разговаривают между собою.)
Жером. Так вот что!.. А мы ничего не знали, отомщу же я этому дедушке Стукату! Я бы хотел поблагодарить вас за то, что вы просветили мой разум, но я не знаю, как благодарят женщин…
Агата. Кланяются, а иногда целуют руку, иногда же…
Жером. Что?
Агата. Если родственники, целуют и в щеку, губы…
Жером. Что же мне сделать?., чтобы не ошибиться, выбирая… я лучше исполню все три изъявления благодарности. (Склоняется, целует руку.) Ах, как приятно! (Хочет поцеловать.)
Агата. Перестаньте…
Жером. Но вы сами сказали… (Обнимает и целует ее.) Ах, как хорошо! как хорошо!
Анатоль. Теперь я всё понял!
Жером. Нет, не всё. (Ему на ухо.) Обними, так поймешь и то, почему птичкам весело. (Уходит за Агатою.)
Агнеса. Отчего вы вдруг так задумались?
Анатоль. После того, что мне объяснилось… благодарю вас, вы так много меня научили.
Агнеса. О, я сама еще так мало знаю, могу ли я научить…
Анатоль. Позвольте мне обнять вас…
Агнеса. Как можно! Это может только муж.
Анатоль. А что такое муж?
Агнеса. Человек, который женится на какой-нибудь девушке, получив на то согласие родителей и полюбив ее.
Анатоль. Я люблю вас.
Агнеса. В самом деле?., так скоро… нет… вы говорите слишком опрометчиво… даже нам, пансионеркам, так судить не пристало.
У нас в пансионе обычай давнишний
Влюбляться в наставников наших в ходу.
Все милы, всех любят; тут был бы не лишний
И даже ваш старый урод Стукату.
Будь гадок учитель и пуст, как статуя,
На час полюбить нам его нипочем.
Но этой любовью себя практикуя,
Мы сердце и душу, как дар, бережем.
На всё мы решиться готовы из шутки,
Но помним, что сердцем не должно шутить,
Влюбляться возможно и десять раз в сутки,
Но раз только в жизни возможно любить.
Потому не должно так торопиться… нужно сперва подумать… о, я очень знаю…
Анатоль. Я люблю вас!..
Жером (бежит от дверей). Дедушка Стукату идет, дедушка Стукату… Ай, что нам делать!
Анатоль. Если он увидит!
Агнеса. Надо спрятаться.
Жером. И не один дедушка! Кто-то еще… Ах, твой папенька… беда!.. беда!..
Пансионерки (сбегаясь). Что такое, что?
Анатоль. Что нам делать?
Жером. Спрячьтесь, спрячьтесь!
Пансионерки. Куда?
Жером (бегая). А вот! сюда… в этот садок… на минуту…
Анатоль. Он пустой… мы высадили своих попугаев в маленькие клетки и повесили на деревья… подите сюда…
Пансионерки. Хорошо! хорошо!
Стукату. Сейчас я буду иметь честь представить вам, господин маркиз, вашего сына.
Маркиз. Очень рад.
Анатоль (подбегая). Папенька, папенька!
Маркиз (обнимая его). Здравствуй, мой сын, здравствуй, Жером! (Сыну.) Чем ты, мой друг, теперь занимаешься?
Анатоль. Учусь, папенька, гуляю, играю с моими попугаями…
Маркиз. И не чувствуешь скуки?
Стукату (быстро). Как можно!
Анатоль. Нет, папенька.
Маркиз. Но не препятствуют ли тебе, что<б> жить весело, например, какие-нибудь догадки, неясные желанья, не имеешь ли ты в чем недостатка?
Анатоль. О нет, папенька, я совершенно доволен.
Стукату (тихо). Доволен, как невинность, незнакомая со страстями и светом…
Маркиз. Ну а ты, Жером?
Жером. Я также очень счастлив!
Стукату (перебивая). Своею невинностию.
Жером. Особенно сегодня.
Маркиз. Подите покуда, гуляйте, друзья мои; мне нужно поговорить с вашим дедушкой.
Стукату (глядя им вслед). Видите, господин маркиз… согласитесь сами, что этак прыгать может только совершенная невинность, которой образцом может служить ваш сын.
Маркиз. Хорошо. Но главное-то, главное, о чем я вас просил, что было первою причиною такого странного воспитания?
Стукату. Понимаю… вы говорите о женщинах…
Маркиз. Я много претерпел от женщин, от любви и желал бы, чтоб мой сын избегнул подобных испытаний… Вы знаете, у меня уже давно назначена ему невеста, дочь старинного моего друга… она первая, которую он увидит, если план нашего воспитания…
Стукату. О, помилуйте, исполнен в точности… смею уверить вас, что Анатоль никогда не видел женщин даже… даже в замочную скважину и не имеет об них даже поверхностного понятия, никакой идеи… Признаться, мне это много стоило… Молодые люди с такими прекрасными способностями часто о многом догадываются… Притом эти исторические женщины… каждая из них в состоянии развратить человека, занимающегося историей.
Чтоб о женщинах понятья
Сын ваш как раз не разгадал,
Я всех женщин без изъятья
Из истории прогнал…
Клеопатру, Феодору,
Катерину Медичи —
Всех без счету, без разбору
В шкаф я запер на ключи,
Сам об них молчал как рыба,
Но и тут брала тоска,
Благо, в нем еще, спасибо,
Кровь не слишком-то жарка.
Есть такие забияки,
Что запри их хоть замком,
Словно гончие собаки,
Слышат женщину чутьем!
Несмотря на все таковые затруднения, смею уверить, что сын ваш чист, как белая голубица, и никогда не видал женщин.
Маркиз. О, если б так…
Поди сюда, сын мой… я тобой очень доволен и тобой, Жером, если только собственные глаза мои и слова вашего почтенного паставника меня не обманывают…
Стукату. Что касается до моих слов, то Эдуард-Фридрих-Максим Стукату, член разных академий, бывший профессор словесных наук, в подлинности их удостоверяет своею честию… Всё время пребывания здесь сын ваш провел в занятиях самых невинных… поутру он был предан наукам; вот беседка, в которой мы с ним сиживали после обеда; вот деревья, которые он сам садил, там дальше пруд, вот оранжереи, в которых он сам работал… Согласитесь, господин маркиз, что всё это такие вещи, которые не могут подать понятия о женщинах… и старый Стукату смеет надеяться, что он хорошо исполнил свое поручение… о, надобно было иметь мой глаз и мою проницательность, чтоб уберечь его от взора женщин…
Маркиз. Благодарю… Оранжереи прекрасные, беседка снаружи великолепна… всё ласкает взгляд. (Подходя к клетке.) А это что? для чего?
Стукату. Так-с… ничего… тут живут невинные товарищи уединения Анатоля, с которыми он иногда забавляется… попугаи… он их очень любит, и я не мог отказать ему… (Открывая клетку.) Прекрасная коллекция! (Он отдергивает занавеску клетки, из нее с шумом и хохотом выбегают пансионерки; Стукату в ужасе пошатнулся назад; маркиз побледнел и обратился к нему с вопрошающим взором; общее смятение.)
Маркиз. Что это значит, господин Стукату?..
Стукату. Я… я, право, я… да нет, не я… никто… тут вмешался дьявол… да… да… это хуже Овидиевых превращений…
Маркиз. Так-то вы оправдали мою доверенность!
Агнеса. Ах, какой он страшный!
Анатоль (подходя к ней). Не бойтесь, милая Агнеса.
Агата. Нам так хорошо было в клетке… а здесь… убежим…
Жером (подходя к ней). Ничего, ничего, не бойтесь!
Маркиз.
Так вот каких чудесных попугаев
Достали вы для сына моего?
Но я учить умею краснобаев,
Не потерплю обид ни от кого!
Я вверил вам единственное благо,
Которым жил на старости годов,
А вы… в руках моих трепещет шпага…
Стукату.
Разите! я принять удар готов!
Что делать, господин маркиз! Когда ваша шнага не поднимается на мою седую голову, то я сам готов бы перерезать себе горло перочинным ножичком, если б он был у меня под рукою и если б от того могла произойти польза вашему сыну… но я решительно не понимаю.
Маркиз (считая пансионерок). Семь, восемь, девять… Черт возьми, девять. (Отводя сына от Агнесы.) Несчастный!
Анатоль. Что вы, папенька! Не разлучайте нас, мы любим друг друга.
Маркиз. Несчастный!
Жером. И мы тоже!
Стукату (бегая). А, это ужасно!.. проклятая малага… вкусная калитка… в первый раз в жизни… прощайте, господин маркиз…
Маркиз. Что? Куда?
Гро-Гро. Нет ли их здесь?.. А! Наконец я нашла,..
Агнеса и другие пансионерки, Ай-аи! Мадам Гро-Гро! убежим…
Гро-Гро. Нет, уж поздно!
Маркиз. Объяснитесь!
Гро-Гро. Представьте себе, сударь… я содержу пансион вот уж двадцать лет… никогда такого чуда не случалось… мои пансионерки ушли и пропали… я была в отчаянии… насилу нашла… А всё затеяла эта шалунья графиня Агнеса Поль!
Маркиз. Агнеса Поль!
Гро-Гро (взяв Агнесу за руку). Пойдемте в класс… вы будете примерно наказаны!..
Анатоль. Не уходите… я умру… папенька, не велите уходить Агнесе, я умру…
Маркиз. Скажите, пожалуйста, эту молодую девушку зовут Агнесой Поль?
Гро-Гро. Да, сударь, она дочь графа Поля, который живет в нашем околотке… прекрасный человек, исправно платит деньги…
Маркиз. Дочь графа Поля! Благодарите судьбу, господин Стукату… эта девушка та самая, которую я назначил в супруги моему сыну, с согласия ее отца…
Анатоль. Боже мой! Как я счастлив!
Жером. А я несчастлив! Моя Агата от меня уходит.
Анатоль. Не бойся, Жером, я постараюсь за тебя.
Маркиз. И я! мне стоит только увидеться с графом, чтоб кончить дело.
Стукату. Слава богу! Всё поправилось… А вы, госпожа Гро-Гро, вперед не извольте выпускать своих пансионерок, потому что это противно здравой нравственности и может служить к нарушению благоденствия народов и развращению нравов сограждан, что при некоторых случаях…
Маркиз (отходя от него и не слушая). Ну, что его слушать… он всегда имеет привычку читать мораль, когда в ней никто не нуждается.
Все, кроме Стукату(к публике).
У нас сошло всё с рук благополучно,
Теперь как раз начнется пир горой,
Но, может быть, вам счастье наше скучно,
Иль, может, вы торопитесь домой.
Пойдем и мы, но вас спросить желаем:
Хотите вы опять нас посмотреть,
Иль навсегда уж нашим попугаям
Велите вы со сцены улететь.
С. 278.
6 Стукату / Стукату, ментор Анатоля <>
7 Жером / Жером, товарищ Анатоля <>
9-11 Графиня со несколько пансионерок /
Графиня Агнеса Поль, пансионерка.
Агата, пансионерка.
Еще несколько пансионерок без речей. <>
14-17 Театр ~ клетка / Театр представляет сад, обнесенный высокою стеною; прямо против зрителей калитка, ведущая на улицу; вдали виден замок; направо, ближе к зрителям, между разными украшениями и принадлежностями сада стоит огромная клетка <>
С. 279.
7-8 чего же бы / а. Как в окончательном тексте б. чего бы <>
24 на нашем дереве / а. на наше дерево… б. у нас на дереве R
83 Может, он приедет сегодня же / а. Может приедет сегодня же б. Может быть он придет еще сегодня <>
34 выпить сегодня лишний / выпить лишний <>
36 небывалые / а. необыкновенные б. Как в окончательном тексте в. странные <>
С. 280.
2 могу похвастать / а. Как в окончательном тексте, б. могу и похвастать <>
9 к приезду маркиза / к приезду графа <>
9-10 в среднюю дверь / а. Как в окончательном тексте б. в калитку <>
27 Да, отчего? / Отчего? <>
37-38 будем и мы обниматься / будем и мы с тобой обниматься <>
С. 281.
19-30 Тут что-нибудь да скрывается. ~ отлички? / а. Как в окончательном тексте б. Тут что-нибудь да скрывается. <>
37 дедушку Стукату / дедушку <>
С. 282.
2 может быть, узнали бы / а. Как в окончательном тексте б. может быть все узнали бы <>
7 Ну так просто дал… / Ну так просто… дал… <>
10-11 Просто нас, кажется, обманывают. / а. просто он, кажется, обманывает, б. просто он нас, кажется обманывает. <>
13-15 те же ~ Стукату). /Те же и несколько пансионерок с шумом вбегают в калитку, которую забыл запереть Стукату <>
33 (изумленный) / (изумленный, тихо Жерому) <>
С. 283.
5 Анатоль. Должно быть / Анатоль (ему). Должно быть <>
5 После: какие-нибудь птицы… —
Жером. Особенной… породы… большие…
Анатоль. Молчи, молчи, Жером, не улетели бы <>
9 Жером. Да они говорят / Жером (Анатолю). Да они говорят <>
10 После: что впереди… —
Жером. Да нет, та лучше…
Анатоль. Молчи! <>
17 хозяин замка / а. барин замка б. господин замка <>
20 мадам Гро-Гро / Madame Гро-Гро
21 Мадам Гро-Гро / Madame Гро-Гро <>
26-27 Маменьки? ~ и маменьки? / Маменька? разве у вас есть маменька?
34 У меня вот нет маменьки… / а. У меня нет маменьки б. Вот у меня нет маменьки <>
С. 284.
15-31 учителя и слуги ~ поверили потом./ учителя и слуги. <>
35 в разных местах сада / в разных местах
38-39 поблагодарить вас / вас поблагодарить <>
С. 285.
5 (Склоняется / (Кланяется <>
9 Ах, как хорошо! как хорошо! / Ах как это хорошо! <>
12-13 {Ему на ухо.) ~ за Агатою.) / а. Как в окончательном тексте б. (Шепчет ему на ухо и уходит с Агатой.) <>
19 мне обнять вас / мне объяснить
С. 285—286.
24-1 Я люблю вас. ~ Я люблю вас!.. / Я люблю вас! <>
С. 286.
7 беда!./ беда!.. / Бегите, бегите! <>
9 Анатоль. Что нам делать? / Агнеса. Что нам делать? <>
14 высадили своих / высадили
18 и маркиз / и маркиз Дортеваль <>
26 мой сын / мой друг <>
С. 287.
5 Подите покуда, гуляйте, друзья мои / Подите, друзья мои, погуляйте в саду <>
11-13 согласитесь сами со ваш сын / можно ли прыгать невиннее их… в каждом шагу их высказывается совершенная чистота души и непорочность[1] сердца <>
14 Хорошо. Но главное-то / Благодарю, благодарю вас: вы оказали мне истинно дружескую услугу; но главное <>
17 После: о женщинах… — С гордостию могу сказать, что ни ваш сын, ни Жером, которого вы дали товарищем его уединения, никогда не видали женщин даже… даже в щель или через замочную скважину… Маркиз. О, если б так… <>
19 чтоб / чтобы <>
20-21 дочь старинного моего друга / дочь моего друга <>
22 если план нашего воспитания… / и следовательно влюбится. <>
С. 287—288.
23-20 О, помилуйте со своею честию… / Точно так, господин маркиз.
Маркиз. Но любезнейший друг, это еще не всё, что было нами[2] предположено; вы верно помните, что он не только не должен был видеть женщин, но даже получить об этом какое-нибудь понятие, малейшую идею… Это главное…
Стукату (с важностию). Эдуард-Фридрих Стукату, член разных академий, бывший профессор словесных наук и философии осмеливается уверить вас в этом… Он решительно не имеет понятия о женщинах, хотя нужно признаться, это мне много стоило… Молодые люди, у которых такие прекрасные способности, как у вашего сына, часто слишком догадливы. Притом эти исторические женщины… без них не полна история, а с ними она противоречила бы плану воспитания вашего сына.[3] Несмотря на все таковые рассуждения смею уверить, что сын ваш чист и непорочен как горлица никогда[4] не видал женщины и не имеет о них никакого понятия…
Маркиз. Благодарю, благодарю вас…
Маркиз. Поди сюда сын мой… Я тобой очень доволен и тобой, Жером.
Анатоль. Мне очень приятно, папенька… Ах да! Дедушка Стукату сказывал нам, что наша жизнь должна скоро перемениться. Правда ли?[5]
Маркиз. Точно так, мой друг… И если всё то правда, что я сам замечаю и что мне говорил ваш почтенный наставник…
Стукату. Уверяю вас, что в моих словах не было[6] нисколько лжи… Сын ваш воспитан совершенно согласно с вашими желаниями. <>
С. 288.
20 время пребывания здесь сын ваш / время своего пребывания здесь он <>
23 сам садил / а. Как в окончательном тексте б. садил <>
24 он сам работал / он любил сам работать <>
24-26 Согласитесь ~ о женщинах… / а. Всё это, как изволите видеть, вещи, занятия, которые не могут подать понятия о женщинах… б. Всё это, как изволите видеть, вещи, которые не могут подать идеи о известном предмете <>
27 хорошо исполнил свое поручение / исполнил свое поручение ни со стыдом для себя <>
28 о, надобно / (в сторону) Гм! Нужно <>
29 от взора / от взоров <>
30-32 Маркиз. Благодарю ~ для чего? / Маркиз. Сто раз благодарю… какие прекрасные кле��ка! (подходит к клетке) А это что такое? <>
33-36 Так-с ~ Прекрасная коллекция! / Так-с, невинные товарищи Анатоля в его уединении… попугаи… он их очень любит… и я не мог ему отказать… прекрасная коллекция! <>
36-37 (Он отдергивает / (Отдергивает <>
39-40 с вопрошающим взором / с вопрошающим взглядом <>
41 Маркиз. Что / Маркиз (с сердцем). Что <>
С. 289.
1-3 Я… я, право ~ превращений… / Я… я сам не знаю… право никого не было, ах… <>
5 Ах, какой он страшный! / Ах! <>
6 (подходя к ней) / {подбегает к ней) <>
8-9 Нам так хорошо было в клетке… а здесь… убежим / Как нам наскучило сидеть в клетке… Ах! <>
11-28 Маркиз. Так вот ~ Несчастный! / Маркиз (отводя сына от Агнессы) Оставь ее. <>
С. 289-290.
33-2 проклятая малага ~ мадам Гро-Гро / Вот плод моих стараний… пропала моя седая головушка.
Жером. Чего вы так перепугались дедушка Стукату?
Маркиз. Объяснитесь!
Стукату {подбегая к калитке). А! господи… Она не заперта… проклятая малага! первый раз в жизни забыл запереть… дверь… простите, господин маркиз <>
2 мадам Гро-Гро / madame Гро-Гро с гувернантками <>
3 Нет ли их здесь-?.. А! Наконец я нашла… / А они здесь, наконец мы нашли наших беглянок! <>
С. 290.
6 уж поздно / уже поздно <>
7 Объяснитесь! / Объяснитесь, пожалуйста <>
8 Гро-Гро. Представьте себе, сударь /
Стукату. Просите у них объяснения. Я с ума сошел!
Гро-Гро. В пансион, в пансион, сударыни! Представьте себе… <>
10 мои пансионерки ушли и пропали / убежали из пансиона <>
11 насилу нашла / насилу нашли <>
14 Пойдемте в класс / Пожалуйте, пожалуйте <>
16-17 не велите уходить Агнесе, / велите не уходить мамзель Агнессе… <>
16 После: Я умру… —
Жером. И я умру, если уйдет Агата… <>
20-22 графа Поля Ё платит деньги… / графа Шарля Поля, который живет в нашем округе… <>
23 Маркиз. Дочь графа Поля! /Маркиз (с радостию). Шарля Поля <>
26 Анатоль. Боже мой! Как я счастлив! /
Я очень рад, что так случилось… нужно только увидеться с ее графом, чтоб кончить дело {Агнессе) Вы вероятно согласны?
Агнесса. Да…
Анатоль. О как я счастлив! <>
28 за тебя / об тебе <>
С. 290—291.
29-9 Маркиз. И я! ~ со сцены улететь. / Маркиз. И я!
Стукату. Слава богу, как гора с плеч свалилась! <>
Н. А. Некрасов никогда не включал свои драматические произведения в собрания сочинений. Мало того, они в большинстве, случаев вообще не печатались при его жизни. Из шестнадцати законченных пьес лишь семь были опубликованы самим автором; прочие остались в рукописях или списках и увидели свет преимущественно только в советское время.
Как известно, Некрасов очень сурово относился к своему раннему творчеству, о чем свидетельствуют его автобиографические записи. Но если о прозе и рецензиях Некрасов все же вспоминал, то о драматургии в его автобиографических записках нет ни строки: очевидно, он не считал ее достойной даже упоминания. Однако нельзя недооценивать значения драматургии Некрасова в эволюции его творчества.
В 1841—1843 гг. Некрасов активно выступает как театральный рецензент (см.: наст. изд., т. XI).
Уже в первых статьях и рецензиях достаточно отчетливо проявились симпатии и антипатии молодого автора. Он высмеивает, например (и чем дальше, тем все последовательнее и резче), реакционное охранительное направление в драматургии, литераторов булгаринского лагеря и — в особенности — самого Ф. В. Булгарина. Постоянный иронический тон театральных рецензий и обзоров Некрасова вполне объясним. Репертуарный уровень русской сцены 1840-х гг. в целом был низким. Редкие постановки «Горя от ума» и «Ревизора» не меняли положения. Основное место на сцене занимал пустой развлекательный водевиль, вызывавший резко критические отзывы еще у Гоголя и Белинского. Некрасов не отрицал водевиля как жанра. Он сам, высмеивая ремесленные поделки, в эти же годы выступал как водевилист, предпринимая попытки изменить до известной степени жанр, создать новый водевиль, который соединял бы традиционную легкость, остроумные куплеты, забавный запутанный сюжет с более острым общественно-социальным содержанием.
Первым значительным драматургическим произведением Некрасова было «Утро в редакции. Водевильные сцены из журнальной жизни» (1841). Эта пьеса решительно отличается от его так называемых «детских водевилей». Тема высокого назначения печати, общественного долга журналиста поставлена здесь прямо и открыто. В отличие от дидактики первых пьесок для детей «Утро в редакции» содержит живую картину рабочего дня редактора периодического издания. Здесь нет ни запутанной интриги, ни переодеваний, считавшихся обязательными признаками водевиля; зато созданы колоритные образы разнообразных посетителей редакции. Трудно сказать, желал ли Некрасов видеть это "вое произведение на сцене. Но всяком случае, это была его первая опубликованная пьеса, которой он, несомненно, придавал определенное значение.
Через несколько месяцев на сцене был успешно поставлен водевиль «Шила в мешке не утаишь — девушки под замком не удержишь», являющийся переделкой драматизированной повести В. Т. Нарежного «Невеста под замком». В том же 1841 г. на сцене появился и оригинальный водевиль «Феоклист Онуфрич Боб, или Муж не в своей тарелке». Критика реакционной журналистики, литературы и драматургии, начавшаяся в «Утре в редакции», продолжалась и в новом водевиле. Появившийся спустя несколько месяцев на сцене некрасовский водевиль «Актер» в отличие от «Феоклиста Онуфрича Боба…» имел шумный театральный успех. Хотя и здесь была использована типично водевильная ситуация, связанная с переодеванием, по она позволила Некрасову воплотить в условной водевильной форме дорогую для него мысль о высоком призвании актера, о назначении искусства. Показательно, что комизм положений сочетается здесь с комизмом характеров: образы персонажей, в которых перевоплощается по ходу действия актер Стружкин, очень выразительны и обнаруживают в молодом драматурге хорошее знание не только сценических требований, по и самой жизни.
В определенной степени к «Актеру» примыкает переводной водевиль Некрасова «Вот что значит влюбиться в актрису!», в котором также звучит тема высокого назначения искусства.
Столь же плодотворным для деятельности Некрасова-драматурга был и следующий — 1842 — год. Некрасов продолжает работу над переводами водевилей («Кольцо маркизы, или Ночь в хлопотах», «Волшебное Кокораку, или Бабушкина курочка»). Однако в это время, жанровый и тематический диапазон драматургии Некрасова заметно расширяется. Так, в соавторстве с П. И. Григорьевым и П. С. Федоровым он перекладывает для сцены роман Г. Ф. Квитки-Основьянеико «Похождения Петра Степанова сына Столбикова».
После ряда водевилей, написанных Некрасовым в 1841—1842 гг., он впервые обращается к популярному в то время жанру мелодрамы, характерными чертами которого были занимательность интриги, патетика, четкое деление героев на «положительных» и «отрицательных», обязательное в конце торжество добродетели и посрамление порока.
Характерно, что во французской мелодраме «Божья милость», которая в переделке Некрасова получила название «Материнское благословение, или Бедность и честь», его привлекали прежде всего демократические тенденции. Он не стремился переложит;. французский оригинал «на русские нравы». Но, рассказывая о французской жизни, Некрасов сознательно усилил антифеодальную направленность мелодрамы.
К середине 1840-х гг. Некрасов все реже и реже создает драматические произведения. Назревает решительный перелом в его творчестве. Так, на протяжении 1843 г. Некрасов к драматургии не обращался, а в 1844 г. написал всего лишь один оригинальный водевиль («Петербургский ростовщик»), оказавшийся очень важным явлением в его драматургическом творчестве. Используя опыт, накопленный в предыдущие годы («Утро в редакции», «Актер»), Некрасов создает пьесу, которую необходимо поставить в прямую связь с произведениями формирующейся в то время «натуральной школы».
Любовная интрига здесь отодвинута на второй план. По существу, тут мало что осталось от традиционного водевиля, хотя определенные жанровые признаки сохраняются. «Петербургский ростовщик» является до известной ��тепени уже комедией характеров; композиция здесь строится по принципу обозрения.
«Петербургский ростовщик» знаменовал определенный перелом не только в драматургии, но и во всем творчестве Некрасова, который в это время уже сблизился с Белинским и стал одним из организаторов «натуральной школы». Чрезвычайно показательно, что первоначально Некрасов намеревался опубликовать «Петербургского ростовщика» в сборнике «Физиология Петербурга», видя в нем, следовательно, произведение, характерное для новой школы в русской литературе 40-х годов XIX в., которая ориентировалась прежде всего на гоголевские традиции. Правда, в конечном счете водевиль в «Физиологию Петербурга» не попал, очевидно, потому, что не соответствовал бы все же общему контексту сборника в силу специфичности жанра.
Новый этап в творчестве Некрасова, начавшийся с середины 40-х гг. XIX в., нашел отражение прежде всею в его поэзии. Но реалистические тенденции, которые начинают господствовать в его стихах, проявились и в комедии «Осенняя скука» (1848). Эта пьеса была логическим завершением того нового направления в драматургии Некрасова, которое ужо было намечено в «Петербургском ростовщике».
Одноактная комедия «Осенняя скука» оказалась В полном смысле новаторским произведением, предвещавшим творческие поиски русской драматургии второй половины XIX в. Вполне вероятно, что Некрасов учитывал в данном случае опыт Тургенева (в частности, его пьесу «Безденежье. Сцены из петербургской жизни молодого дворянина», опубликованную в 1846 г.). Неоднократно отмечалось, что «Осенняя скука» предвосхищала некоторые особенности драматургии Чехова (естественное течение жизни, психологизм, новый характер ремарок, мастерское использование реалистических деталей и т. д.).
Многие идеи, темы и образы, впервые появившиеся в драматургии Некрасова, были развиты в его последующем художественном творчестве. Так, в самой первой и во многом еще незрелой пьесе «Юность Ломоносова», которую автор назвал «драматической фантазией в стихах», содержится мысль («На свете не без добрых, знать…»), послужившая основой известного стихотворения «Школьник» (1856). Много места театральным впечатлениям уделено в незаконченной повести «Жизнь и похождения Тихона Тростникова», романе «Мертвое озеро», сатире «Балет».
Водевильные куплеты, замечательным мастером которых был Некрасов, помогли ему совершенствовать поэтическую технику, способствуя выработке оригинальных стихотворных форм; в особенности это ощущается в целом ряде его позднейших сатирических произведений, и прежде всего в крупнейшей сатирической поэме «Современники».
Уже в ранний период своего творчества Некрасов овладевал искусством драматического повествования, что отразилось впоследствии в таких его значительных поэмах, как «Русские женщины» и «Кому на Руси жить хорошо» (драматические конфликты, мастерство диалога и т. д.).
В прямой связи с драматургией Некрасова находятся «Сцены из лирической комедии „Медвежья охота“» (см.: наст. изд. т. III), где особенно проявился творческий опыт, накопленный им в процессе работы над драматическими произведениями.
В отличие от предыдущего Полного собрания сочинений и писем Некрасова (двенадцатитомного) в настоящем издании среди драматических произведений не публикуется незаконченная пьеса «Как убить вечер».
Редакция этого издания специально предупреждала: «„Медвежья охота“ и „Забракованные“ по существу не являются драматическими произведениями: первое — диалоги на общественно-политические темы; второе — сатира, пародирующая жанр высокой трагедии. Оба произведения напечатаны среди стихотворений Некрасова…» (ПСС, т. IV, с. 629).
Что касается «Медвежьей охоты», то решение это было совершенно правильным. Но очевидно, что незаконченное произведение «Как убить вечер» должно печататься в том же самом томе, где опубликована «Медвежья охота». Разрывать их нет никаких оснований, учитывая теснейшую связь, существующую между ними (см.: наст. изд., т. III). Однако пьесу «Забракованные» надо печатать среди драматических произведений Некрасова, что и сделано в настоящем томе. То обстоятельство, что в «Забракованных» есть элементы пародии на жанр высокой трагедии, не может служить основанием для выведения этой пьесы за пределы драматургического творчества Некрасова.
Не может быть принято предложение А. М. Гаркави о включении в раздел «Коллективное» пьесы «Звонарь», опубликованной в журнале «Пантеон русского и всех европейских театров» (1841, № 9) за подписью «Ф. Неведомский» (псевдоним Ф. М. Руднева).[7] Правда, 16 августа 1841 г. Некрасов писал Ф. А. Кони: «По совету Вашему, я, с помощию одного моего приятеля, переделал весьма плохой перевод этой драмы». Но далее в этом же письме Некрасов сообщал, что просит актера Толченова, которому передал п��есу «Звонарь» для бенефиса, «переделку <…> уничтожить…». Нет доказательств, что перевод драмы «Звонарь», опубликованный в «Пантеоне», — тот самый, в переделке которого участвовал Некрасов. Поэтому в настоящее издание этот текст не вошел. Судьба же той переделки, о которой упоминает Некрасов в письме к Ф. А. Кони, пока неизвестна.
Предположение об участии Некрасова в создании водевиля «Потребность нового моста через Неву, или Расстроенный сговор», написанного к бенефису А. Е. Мартынова 16 января 1845 г., было высказано В. В. Успенским (Русский водевиль. Л. —М., 1969, с. 491). Дополнительных подтверждений эта атрибуция пока не получила.
В настоящем томе сначала печатаются оригинальные пьесы Некрасова, затем переводы и переделки. Кроме того, выделены пьесы, над которыми Некрасов работал в соавторстве с другими лицами («Коллективное»), Внутри каждого раздела тома материал располагается по хронологическому принципу.
В основу академического издания драматических произведений Некрасова положен первопечатный текст (если пьеса была опубликована) или цензурованная рукопись. Источниками текста были также черновые и беловые рукописи (автографы или авторизованные копии), в том случае, если они сохранились. Что касается цензурованных рукописей, то имеется в виду театральная цензура, находившаяся в ведении III Отделения. Цензурованные пьесы сохранялись в библиотеке императорских театров.
В предшествующих томах (см.: наст. изд., т. I, с. 461—462) было принято располагать варианты по отдельным рукописям (черновая, беловая, наборная и т. д.), т. е. в соответствии с основными этапами работы автора над текстом. К драматургии Некрасова этот принцип применим быть не может. Правка, которую он предпринимал (и варианты, возникающие как следствие этой правки), не соотносилась с разными видами или этапами работы (собирание материала, первоначальные наброски, планы, черновики и т. д.) и не была растянута во времени. Обычно эта правка осуществлялась очень быстро и была вызвана одними и теми же обстоятельствами — приспособлением к цензурным или театральным требованиям. Имела место, конечно, и стилистическая правка.
К какому моменту относится правка, не всегда можно установить. Обычно она производилась уже в беловой рукописи перед тем, как с нее снимали копию для цензуры; цензурные купюры и поправки переносились снова в беловую рукопись. Если же пьеса предназначалась для печати, делалась еще одна копия, так как экземпляр, подписанный театральным цензором, нельзя было отдавать в типографию. В этих копиях (как правило, они до нас не дошли) нередко возникали новые варианты, в результате чего печатный текст часто не адекватен рукописи, побывавшей в театральной цензуре. В свою очередь, печатный текст мог быть тем источником, по которому вносились поправки в беловой автограф или цензурованную рукопись, использовавшиеся для театральных постановок. Иными словами, на протяжении всей сценической жизни пьесы текст ее не оставался неизменным. При этом порою невозможно установить, шла ли правка от белового автографа к печатной редакции, или было обратное движение: новый вариант, появившийся в печатном тексте, переносился в беловую или цензурованную рукопись.
Беловой автограф (авторизованная рукопись) и цензурованная рукопись часто служили театральными экземплярами: их многократно выдавали из театральной библиотеки разным режиссерам и актерам на протяжении десятилетий. Многочисленные поправки, купюры делались в беловом тексте неустановленными лицами карандашом и чернилами разных цветов. Таким образом, только параллельное сопоставление автографа с цензурованной рукописью и первопечатным текстом (при его наличии) дает возможность хотя бы приблизительно выявить смысл и движение авторской правки. Если давать сначала варианты автографа (в отрыве от других источников текста), то установить принадлежность сокращений или изменений, понять их характер и назначение невозможно. Поэтому в настоящем томе дается свод вариантов к каждой строке или эпизоду, так как только обращение ко всем сохранившимся источникам (и прежде всего к цензурованной рукописи) помогает выявить авторский характер правки.
В отличие от предыдущих томов в настоящем томе квадратные скобки, которые должны показывать, что слово, строка или эпизод вычеркнуты самим автором, но могут быть применены в качестве обязательной формы подачи вариантов. Установить принадлежность тех или иных купюр часто невозможно (они могли быть сделаны режиссерами, актерами, суфлерами и даже бутафорами). Но даже если текст правил сам Некрасов, он в основном осуществлял ото не в момент создания дайной рукописи, не в процессе работы над ней, а позже. И зачеркивания, если даже они принадлежали автору, не были результатом систематической работы Некрасова над литературным текстом, а означали чаще всего приспособление к сценическим требованиям, быть может, являлись уступкой пожеланиям режиссера, актера и т. д.
Для того чтобы показать, что данный вариант в данной рукописи является окончательным, вводится особый значок — <>. Ромбик сигнализирует, что последующей работы над указанной репликой или сценой у Некрасова не было.
Общая редакция шестого тома и вступительная заметка к комментариям принадлежат М. В. Теплинскому. Им же подготовлен текст мелодрамы «Материнское благословение, или Бедность и честь» и написаны комментарии к ней.
Текст, варианты и комментарии к оригинальным пьесам Некрасова подготовлены Л. М. Лотман, к переводным пьесам и пьесам, написанным Некрасовым в соавторстве, — К. К. Бухмейер, текст пьесы «Забракованные» и раздел «Наброски и планы» — Т. С. Царьковой.
Печатается по тексту ЦР.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: ПСС, т. IV, с. 307—321. В прижизненные издания произведения Некрасова не входило.
Автограф не найден. Цензурованная рукопись (ЦР) — ЛГТБ, I, I, 5, 71. На титульном листе подзаголовок: «Водевиль в одном действии Н. Перепельского». Вверху помета: «В бенефис г-жи Шелиховой 1-й, декабря 1-го дня 1841 года», ниже: «Для С.-Пет<етбургского> теат<ра>». Внизу — ценз. разр.: «Одобряется к представлению. С.-Петербург. 25 ноября 1841 года. Ценсор М. Гедеонов». На последнем листе рукописи — также помета цензора. В тексте посторонняя правка карандашом. Кроме ЦР в ГЦТН (ф. 187, № 3) сохранилась авторизованная рукопись другой редакции пьесы (АР). Список действующих лиц и первая ремарка АР написаны рукой Некрасова. В тексте им сделан ряд исправлений: мелкая стилистическая правка, устранение ошибок переписчика. Первичной является редакция ЦР, по которой осуществлялась постановка пьесы на сцене. Редакция АР была создана на основе переработки редакции ЦР. Однако считать ее более поздней авторской редакцией, отменяющей первоначальную, а потому и основным источником текста, не следует, так как она является, по-видимому, приспособлением текста пьесы к конкретным условиям какой-то единичной постановки. На это прямо указывает общий характер переработки текста. На титуле рукописи заглавие с новым подзаголовком: «Детск[ий]ая [водевиль] комедия в 1-м действии». Куплеты, очевидно, как наиболее фривольная часть текста, в рукописи опущены, кроме первого («Когда на птичек погляжу…»), который был переписан писарем, вероятно, по ошибке и затем вычеркнут. Убраны явные двусмысленности и, наконец, произведены значительные сокращения в последних явлениях.
Водевиль написан в 1841 г., не позднее октября этого года, так как уже 2 ноября режиссер Н. И. Куликов представляет пьесу в Контору императорских театров с просьбой направить ее в Цензурный комитет (ЦГИА, ф. 497, он. 1, № 8755, л. 111).
«Дедушкины попугаи» считаются переделкой водевиля Н. И. Хмельницкого «Бабушкины попугаи», который в свою очередь является довольно близким переводом (вплоть до куплетов) французского водевиля «Les perroquets de la mere Philippe», написанного Ф.-В.-А. Дартуа (F.-V.-A. Dartois), А. Дартуа (A. Dartois) и М. Теолоном (М. Theaulon). По-видимому, идея пьесы и некоторые частности ее были действительно подсказаны Некрасову водевилем Хмельницкого, однако «Дедушкины попугаи» так далеко отходят от указанных выше водевилей, что являются, но существу, новым произведением со сходным сюжетом. У Хмельницкого и во французском оригинале в абсолютном неведении о человеческих существах другого пола воспитываются разочаровавшейся в любви бабушкой две девушки. Когда в уединенный парк, где они живут, попадают мужчины, бабушка выдает последних за больших говорящих попугаев, Некрасов не только дает обратную ситуацию: у него не девушки, а юноши, по иначе объясняет странность воспитания молодых людей, иначе развивает действие, по-другому обыгрывает самый мотив попугаев. Совершенно оригинальна фигура незадачливого ментора Стукату, оригинальны и куплеты.
Водевиль был поставлен впервые в Петербурге на сцене Александринского театра в бенефис М. Ф. Шелиховой (Шелиховой 1-й) 1 декабря 1851 г. «После „Бабушкиных попугаев“, премиленького водевиля И. И. Хмельницкого, „Дедушкины попугаи“ г. Перепельского, — писала „Северная пчела“, — уже не привлекут к себе внимания публики <…> Куплеты все топорной работы» (СП, 1841, 29 дек., № 290, с. 1157—1158). Однако в конце 1841—начале 1842 г. водевиль шел на той же сцене еще шесть раз.
С. 287. Феодора — имя нескольких византийских императриц; очевидно, имеется в виду знаменитая жена Юстиниана Великого (VI в.), которая пользовалась неограниченным влиянием на мужа и официально принимала участие в государственных делах; Катерина Медичи — королева французская (1519—1589), правительница Франции при малолетнем Карле IX, снискавшая себе известность политическими интригами и преступлениями.
С. 289. …хуже Овидиевых превращений…-- Имеется в виду поэма «Метаморфозы» (буквально: превращения) римского поэта Публия Овидия Назона (43 г. до н. э. —17 г.), содержащая изложение мифов о превращениях богов и героев.