Шторм

Кара-Бугаз известен как самое бурное место на Каспийском море. Там <...> свирепствует непрерывный шторм.^[1]

Шторм. Вой бесконечный, как в печной трубе.^[2]

― Шторм ― это прекрасно <...> На море все прекрасно.^[3]

Вблизи шарахаются тучи.
Шторм, разъяренный и могучий,
Свеж, молод и неумолим.^[4]

Как бы ни был прекрасен штормовой океан, самое хорошее то, что рано или поздно он стихнет.^[5]

Даже сравнительно небольшой шторм порождает инфразвуки мощностью в десятки киловатт.^[6]

...красива туча, сулящая бешеный шторм, но лучше любоваться ею с твёрдой земли.^[7]

...жители Корнуолла промышляли таким вот способом: в особо сильный шторм выносили на берег большие фонари и расставляли рядами там, где громоздились самые страшные скалы.
— Зачем?
— Ну, как же... Несчастные моряки принимали свет фонарей за окна домов и в надежде найти гавань направляли корабли к этим обманкам...
— И разбивались на скалах?!^[8]

Воевать со штормом — дело бесполезное и вредное, потому что он может уничтожить, даже не заметив.^[9]

Резкие скачки температуры в пустыне в течение одних и тех же суток порождают жестокие ветры. Кара-Бугаз известен как самое бурное место на Каспийском море. Там, собственно говоря, свирепствует непрерывный шторм. Наш промысел Доссор многие называют полюсом ветров. Ураганы Доссора бесплодно расточают миллионы лошадиных сил только на то, чтобы подымать чудовищную пыль. Ветер ― это громадная энергия, но до сих пор мы используем ее в жалких размерах.^[1]

Девятнадцатого апреля бушевавший несколько часов шторм отогнал лёд, сковавший залив в последние дни. Проснувшись на следующее утро, мы услышали, как сильные порывы ветра то и дело сотрясают хижину. Залив превратился в котел бурлящей белой воды, близ берега верхушки волн разбивались о подошву припая и мириадами брызг разлетались в стороны. Смельчака, подходившего к берегу на расстояние нескольких ярдов, они окатывали с головы до пят и замерзали на нём. Судя по морозному воздуху и быстроте, с какой у подошвы припая брызги превращались в ледяные гирлянды, мы решили, что температура очень низкая, но прошло совсем немного времени и мы получили зримые доказательства этого. Полюбовавшись заливом, посмотрев на прибой чуть дальше к югу, мы пошли завтракать, а когда после еды отважились выйти снова, нашим глазам предстала совсем иная картина. Белых гребешков как не бывало, только кое-где у самой подошвы припая изредка вскипала белая пена да остатки прибоя тяжело дышали под покровом ледяных кристаллов и вздымали его.
Со смотровой точки на склонах мыса, с высоты нескольких сот футов над уровнем моря, залив под косыми лучами солнца выглядел точь-в-точь как пашня, запущенная после многолетней обработки под пастбище, с той разницей, что неподвижные на поле борозды ожили и непрестанно двигались на север.^[10]

Разгулявшийся ветер и сильное волнение становятся источником мощных инфразвуковых колебаний воздуха. Даже сравнительно небольшой шторм порождает инфразвуки мощностью в десятки киловатт. Они распространяются на сотни и тысячи километров вокруг. Улетая вдаль, неслышимые звуки как бы предупреждают всех о надвигающейся буре.^[6]

Множество бед городскому хозяйству Санкт-Петербурга причинил вчерашний утренний шторм, внезапно налетевший на город. Сила ветра, по уточненным данным, достигала 18 ― 20 метров в секунду, а в порывах доходила даже до 30 ― 35 метров. Шторм сопровождался сильнейшим дождем, который усугубил ситуацию. Всего за два с небольшим часа выпало более 70 миллиметров осадков. Это намного превышает месячную норму, характерную для нашего климата. По информации городского гидрометеоцентра, шторм и ливневые дожди были вызваны прохождением с севера чрезвычайно интенсивного атмосферного фронта. Наиболее мощное кучево-дождевое облако образовалось именно над Петербургом. По словам ведущего метеоролога, синоптики предсказывали появление этого шторма еще за несколько дней, о чем и было сделано соответствующее предупреждение городским властям. Однако они ошиблись в оценке силы этого катаклизма. Шторм созрел буквально за считанные часы и обрушился на город раньше, чем предполагалось. Не выдержали даже бетонные опоры энерголиний.^[11]

Чтобы избежать тропического перегрева и равномерно распределить тепло по планете, природа привела в действие воздушные и морские течения (муссоны, пассаты, Гольфстрим), которые из-за своей медлительности не справляются полностью с задачей глобального переноса тепла. На помощь приходят тропические циклоны, вихревые потоки в атмосфере, дающие более быстрый и эффективный отвод солнечной энергии из экваториальной зоны. Тропические циклоны возникают в результате трения воздушных потоков о поверхность суши (океана) и действия силы Кориолиса, связанной с вращением Земли. Самые мощные и разрушительные циклоны ― тропические штормы и ураганы. Они ― неизбежные и весьма полезные проявления земной погоды, осуществляющие быстрый перенос тепла. Без них Земле грозил бы «тепловой удар», наверное, еще более страшный, чем сами ураганы.^[12]

Шторм был классический, во всей форме. В течение вечера приходили раза два за мной сверху, звать посмотреть его. Рассказывали, как с одной стороны вырывающаяся из-за туч луна озаряет море и корабль, а с другой ― нестерпимым блеском играет молния. Они думали, что я буду описывать эту картину. Но как на мое покойное и сухое место давно уж было три или четыре кандидата, то я и хотел досидеть тут до ночи; но не удалось. Часов в десять вечера жестоко поддало, вал хлынул и разлился по всем палубам, на которых и без того много скопилось дождевой воды. Она потоками устремилась в люки, которых не закрывали для воздуха. Целые каскады начали хлестать в каюту, на стол, на скамьи, на пол, на нас, не исключая и моего места и меня самого.^[13]

Все паруса убраны, и корвет готов к встрече внезапного гостя, представляя ему меньшую площадь сопротивления с оголенными мачтами. Срывая и крутя перед собой гребешки волн, рассыпающихся водяной пылью, шквал с грозным гулом напал на корвет, окутав его со всех сторон мглой. Страшный тропический ливень стучит на палубе и на стекле люков. Яростно шумит он в рангоуте и во вздувшихся снастях, кладет корвет набок, так что подветренный борт почти чертит воду и мчит его с захватывающей дух быстротой несколько секунд. Кругом одна белеющая, кипящая пена. Прошли эти секунды, корвет приподнялся и пошел тише.^[14]

Лето кончилось. Ни черта больше не будет. Шторм. Вой бесконечный, как в печной трубе. Я хотел бы, чтобы жизнь моя была спокойней, но, кажется, уже не выйдет. Лето кончилось, о чём разговаривать…^[2]

После шторма на остров приплывут люди, но что они найдут здесь — лишь десять трупов и неразрешимую загадку Негритянского острова.

В воскресенье я пробовал устроить себе отдых, но вместо этого четыре часа греб против ветра и прилива в страшнейший шторм. Эта прогулка и еще целый ряд мелких неприятностей доконали меня окончательно — я должен отдохнуть или умереть; ибо стоит мне без должных предосторожностей хотя бы перевернуться в постели на другой бок, и сердце у меня останавливается, по крайней мере, на полчаса.

Сильнейший западный шторм разразился на следующую ночь. Солнце не показывалось четыре дня, ураганный ветер перемешивал соленую водяную пыль с потоками проливного дождя. В гавани стоял лязг якорных цепей, визг трущегося железа и деревянных брусьев, скрип рангоутов бесчисленных рыбацких судов. Буря загнала в бухту несколько больших кораблей, в том числе и два парохода… На пятые сутки наступила ясная и ветреная погода.^[15]

Ленин здесь. Ленин был среди нас. Это давало нам бодрость и уверенность в победе. Ленин спокоен. Ленин твёрд. И такая ясность и сила была в его приказаниях, в его действиях, какая бывает у очень опытного капитана в шторм. А шторм был невиданный — шторм величайшей социалистической революции…

Наш маленький покинутый корабль стал могилой мистера Гарди: тело его, равно как и тела убитых пиратов и французов, поглотили морские волны. Тем временем разразился тропический ливень; ветер, крепчая с каждой минутой, достиг небывалой силы, и в океане разбушевался шторм, подобного которому я никогда не видывал. Судно вставало на дыбы и вдруг летело куда-то в пропасть. Сэр Фредрик привязал бесчувственную мисс Эмили к койке, иначе и ее швыряло бы о стены с такою же силой, как швыряло нас. Наконец, вцепившись в свою подвесную койку, я кое-как забрался в нее и вскоре впал в забытье.^[16]

― Море? Как тебе сказать. Море есть море. Прекрасней моря нет ничего. Это надо увидеть своими глазами.
― А когда шторм, ― спросил Шурик, ― страшно?
― Шторм ― это прекрасно, ― ответил дядя. ― На море все прекрасно. ― Задумчиво качая головой, он прочитал стих: Не все ли равно, сказал он, где? Еще спокойней лежать в воде. И стал надевать брюки.^[3]

Когда Шалапин узнал, что мы изменили курс и идем на помощь бедствующим испанцам, то попросил провести его по судну. Опять слова о корабле, как о микромодели общества, о специальном интересе к поведению микрогрупп в экстремальных обстоятельствах. Плюс, вероятно, распирала его гордость от того, что не укачался. Что ж, ему есть чем гордиться. Не укачаться в первый в жизни шторм это хорошо. Начали со старшего механика. Сидит в каюте и склеивает модель старинного парусника из соломки, ругается, что электрический утюг слабо нагревается.^[17]

Над огромной площадью, которая служила когда-то свалкой отработавших, уставших якорей, стоял в полном одиночестве бронзовый адмирал Макаров. Восемь могучих якорей Ижорского завода по девяносто пять пудов пять фунтов каждый крепили его покой и его надежды. По необтесанной скале-пьедесталу взметнулась черная штормовая волна, достигнув самых ног Степана Осиповича.^[18]

Как бы ни был прекрасен штормовой океан, самое хорошее то, что рано или поздно он стихнет. Штормовая погода изнуряет и привычных людей. Зато после жестокого шторма утренняя природа может одарить тем, чего нам так не хватает, – нежностью. Пожалуй, утреннее штилевое море при ясном небе нежнее всего на свете. И целомудреннее.^[5]

Но как прекрасен штормовой океан! И в шторм хочется петь, орать отчаянное, ругаться озорно. Простор и ветер молодят душу. Брызги втыкаются в стекло окна, и освещение делается вдруг странным, как в солнечное затмение. Густые струи воды несутся мимо глаз, но вот они схлынули, светлеет, порыв ветра протирает стекла. Мгновение бушующий океан виден четко и ясно – от ближней волны до вспученного, дымного горизонта.^[5]

Гроза в октябре… На асфальтированном пятачке теснились разноцветные металлические гаражи ― можно представить себе, с каким звоном ударяли в них отвесно падающие тяжелые струи. Я, однако, не слышал их: все тонуло в торопливом и оглушительном хоре. Только гром перекрывал его. Когда он с живым треском разрывался над головой, земля испуганно смолкала. Я стоял у распахнутого окна, один в конторе, и у меня было такое же чувство, как много лет назад, когда, помнишь, после изнурительной борьбы со штормом я наконец выбрался на берег. По совести говоря, мне здорово досталось тогда. Сколько раз был у цели, но сильный откат относил меня, и я снова терпеливо раскачивался на волнах, набираясь сил.^[19]

Еще несколько минут назад абсолютно чистое голубое небо вдруг затянулось черными свинцовыми тучами. Блеснул последний луч солнца, и вдруг неожиданно будто бы из ведра хлынул тропический ливень. Грянул гром, еще, еще… Зловеще сверкнула молния, начался настоящий шторм!
― Ой, мамочка, ― закричал перепуганный шпион Дырка.
― Полундра, ― прохрипел капитан Буль-Буль. ― Убрать паруса, задраить люки, ― отдавал он команды.
Дырка бегал по палубе, выполняя приказания капитана, но вдруг поскользнулся на мокрой палубе и грохнулся.
― Я не могу, у меня не получается, ― захныкал он и полез под спасательную шлюпку. Ветер словно щепку швырял парусник из стороны в сторону.^[20]

Между тем утюг нашего теплохода стало сильно закачивать. И мы, предводительствуемые разогретым капитаном, отправились в рулевую рубку. Там нас не ждали, но приняли радушно. Рулевой вспотел от напряжения, оказывается, штормило уже к четырем баллам. Через четверть часа шторм достиг всех пяти. Светлогрушевые волны, как в стакане газировки, время от времени омывали стены рулевой рубки. Поверхность Азовского моря кособоко появлялась в различных ракурсах на стекле. Однажды оно появилось под 90 градусов, ей-богу, правда… То есть наш утюг сдвинулся, и море сдвинулось, и получилось, что мы как бы вертикально идем ко дну. Но не пошли, ужас длился мгновение. Это был первый шторм в моей жизни.^[21]

Эпоха и жизнь были настолько абсурдны в своих глубинах, а экономика и бизнес до такой степени зависели от черт знает чего, что любой человек, принимавший решения на основе трезвого анализа, делался похож на дурня, пытающегося кататься на коньках во время пятибалльного шторма. Мало того, что у несчастного не оказывалось под ногами ожидаемой опоры, сами инструменты, с помощью которых он собирался перегнать остальных, становились гирями, тянувшими его ко дну. Вместе с тем, повсюду были развешены правила катания на льду, играла оптимистическая музыка, и детей в школах готовили к жизни, обучая делать прыжки с тройным оборотом.

— Между прочим, знаешь ли ты, что еще совсем недавно, в XVIII веке, жители Корнуолла промышляли таким вот способом: в особо сильный шторм выносили на берег большие фонари и расставляли рядами там, где громоздились самые страшные скалы.
— Зачем?
— Ну, как же... Несчастные моряки принимали свет фонарей за окна домов и в надежде найти гавань направляли корабли к этим обманкам...
— И разбивались на скалах?! — воскликнула я.
— Само собой. А когда шторм стихал, на берег выносило много полезных предметов. Вообще, в образе окна, — продолжал он задумчиво, — есть что-то трагическое. Вспомни, в литературе оно почти всегда связано с ожиданием, и часто — бесплодным. Ведь окно — это... нечто большее, чем привычное отверстие для света и воздуха или для бега нашего зрения вдаль...^[8]

Для меня любовь — двигатель всего. Любовь в самом широком смысле. Не только к женщине. К другу, к незнакомцу, к дереву, к тем, кто страдает из-за бесчеловечного неравенства, к закату и шторму… В общем, к жизни. Но во всех этих вещах, в конце концов, я вижу Женщину… даже в шторме. Вот кого я не люблю — комаров. К ним я испытываю чувство, похожее на ненависть. Они меня кусают, а у меня аллергия.^[22]

Чт�� ветры мне и сине море?
Что гром, и шторм, и океан?
Где ужасы и где тут горе,
Когда в руках с вином стакан?^[23]

Но разве Вам было дело, что где-то рыдают и стонут,
Что бешеный шторм грохочет, бросая на скалы фрегат.
Вы пили вино мятежно, Вы брали монбланную ноту!
Сверкали агаты брошек, но ярче был взоров агат!^[24]

В осатаненьи льющееся пиво
С усов обрывов, мысов, скал и кос,
Мелей и миль. И гул, и полыханье
Окаченной луной, как из лохани,
Пучины. Шум и чад и шторм взасос.
Светло как днем. Их озаряет пена.
От этой точки глаз нельзя отвлечь.
Прибой на сфинкса не жалеет свеч
И заменяет свежими мгновенно.
Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа.
На сфинксовых губах ― соленый вкус
Туманностей. Песок кругом заляпан
Сырыми поцелуями медуз.^[25]

Лим вышел прогуляться. Он
В плаще легко шагал по дюнам.
Но вдруг весенний ветер дунул
И охватил со всех сторон.
И загремел весенний шторм.
Забушевала Мать-Природа,
Как часто в это время года.
Лим в этот грохот был влюблён. <...>
Стемнело. Город стал глухим.
Шторм, разрастаясь, бил по крышам.
Как бы влеком порывом высшим,
Летел философ Аугуст Лим.
В его душе восторг и страх,
Вблизи шарахаются тучи.
Шторм, разъяренный и могучий,
Свеж, молод и неумолим.^[4]

Клятвы, которые дают в шторм, забываются сразу после шторма (на берегу).^[26]

В больших морях сильнее штормы.^[26]

В шторм, где чуть тише, там и порт.^[26]

Паруса убирают не после, а до шторма.^[26]