Бездна голодных глаз

Как пишет рецензент журнала «Мир фантастики» В. Васильевский, «Бездна голодных глаз» — это «причудливая, безумная и невероятно увлекательная смесь фантастики, исторического романа, стихов, магии и театральных подмостков»^[1]. В жанровом отношении произведения, вошедшие в цикл, настолько оригинальные и новаторские, что определить их жанр сложно: их именовали то «фэнтези», то «мифологическим реализмом эпохи постмодерна», то «демиургической литературой нового времени». Сами Олди определяют жанр своих произведений как «философский боевик», суть которого — органичное сочетание «увлекательного динамичного романа с нетривиальными, достаточно глубокими и философскими проработками вторых планов». Психология героев показана в нестандартной обстановке, через действие писатели побуждают читателя сопереживать^[2].

Произведения цикла объединяет образ Бездны голодных глаз — совокупности потенциальных сущностей, жаждущих воплощения любой ценой. Главные герои вынуждены проходить испытание Бездной — проверку на прочность человеческой личности^[1]. Мир Бездны голодных глаз удивителен и причудлив; он представляет собой целую Вселенную, включающую в себя множество галактик и систем, саму Землю в разные периоды её существования, параллельные миры, далёкие планеты. В этой Вселенной пребывают люди смертные и Бессмертные, оборотни Изменчивые и упыри-варки, Девятикратно живущие и Пустотники, боги, мыслящий Дом, Зверь-книга. Почти у всех этих существ есть собственное оружие, главное и самое мощное из которых — Слово. В цикле «Бездна…» благодаря Слову восходят на престол государи, низвергаются в прах государства и народы^[2].

Одна из главных проблем цикла — проблема веры и безверия. Авторы затрагивают проблему отсутствия Бога в душе; без Веры в широком понимании этого слова гибнут цивилизации, в человеческих сердцах воцаряется равнодушие, людям не на кого уповать и не на что надеяться. Поскольку старых богов уже нет, необходимо — как решают центральные, сквозные герои цикла Сарт и Мом — создавать новые мифы. При этом Сарт служит Свету, а Мом — тьме, намереваясь впустить Бездну голодных глаз в мир^[2].

В цикле «Бездна голодных глаз» также присутствует идея необходимости всеобщего взаимопонимания. По мысли Олди, в этом большом мире всем должно хватить места: Варкам и Изменяющимся, Бессмертным и Пустотникам, людям и богам — всем им нужно жить вместе, не пытаясь уничтожить тех, кто не похож на них самих. Эта идея принципиально отличает произведения Олди от массовой литературы, в которой проповедуется культ силы и превозносятся супергерои, всех побеждающие и насильно водворяющие справедливость^[2].

В произведениях цикла часто присутствует ситуация, когда мир, описанный в тексте, находится на грани гибели и его нужно спасать. Эта тема станет одной из ведущих в творчестве Генри Лайона Олди^[2].

Циклу «Бездна…» присущи новизна, изящество и мастерское исполнение, при этом — элитарность и обращённость к вдумчивому, эрудированному читателю^[1]. Авторы цикла часто экспериментируют со структурой текста. Композиция повестей и романов, входящих в цикл, причудлива, основана на принципах фрагментарности, придающей всей конструкции нервность, динамичность. Проза Олди в этот период вызывает ассоциации с кинематографом: идёт крупный план, потом быстрая смена кадра, потом опять идёт крупный план. Местами эпизод начинается отточием, как будто утеряна часть текста или читатель внезапно вклинивается в поток чужого сознания. Присутствуют цитаты из произведений мировой литературы или стилизации под них. Такая мозаичная структура остаётся значимым элементом поэтики Олди и в более поздних по сравнению с «Бездной…» произведениях. Однако в текстах «зрелого» периода фрагментарность, монтаж и коллаж сменяются многоголосьем, полифонией, хотя и в дальнейшем порой присутствует принцип коллажа, например в «Нам здесь жить» и «Нопэрапон»^[2].

«Бездну голодных глаз» можно назвать своего рода экспериментальной лабораторией, где были созданы и опробованы общие приёмы и методы повествования Олди, в дальнейшем использованные в так называемых «мифологических романах», написанных творческим тандемом во второй половине 1990-х годов^[2].

«Дорога» — многослойное философское произведение^[3]. Сюжеты входящих в книгу рассказов объединены общим надсюжетом, при этом в книге ставится множество философских проблем: соотношение души и смерти, смерти и бессмертия, бессмертия и творчества, человеческого и животного начал, сосуществование разных форм жизни, эволюция разума (человеческого и нечеловеческого)^[1]. Присутствуют такие темы, как желанное Право на смерть и проклятие бессмертия, незыблемый закон Порчи, охватывающий всех живущих^[3].

По оценке Евгения Харитонова, «Дорога» — одно из самых сюрреалистических и в то же время динамичных произведений Олди. Сюжет состоит из многих наслоений сюжетных линий — казалось бы, раздробленных и несовместимых, но постепенно перед читателем выстраивается «геометрически выверенное здание художественного текста, в котором все части, все детальки, вплоть до самых мелких, тщательно подогнаны друг к другу, взаимосвязаны и взаимозависимы, убери одну — здание рассыплется». Харитонов отмечает, что в жанровом отношении произведение можно отнести как к твёрдой НФ, так и к героической фэнтези и философской притче^[3].

В книге «Дорога» Олди как бы отыскивают путь, по которому будут двигаться в дальнейшем. В «Дороге» — в разных её частях — присутствуют истоки других крупных произведений Олди^[1]. «Дорога» стала первым подступом соавторов к романам, поиском своего образного языка и стиля, из которых сложилась более поздняя проза Олди. С этим связано и наличие множества вставных новелл, и чередование лирических и «боевых» эпизодов, атмосферных сцен и экшена. Авторский стиль ещё не устоялся, роман как бы состоит из нескольких не зависящих друг от друга слоёв. Зато все составляющие, характерные для более поздней прозы Олди, в этой повести «содержатся в концентрированной, химически чистой форме»^[4].

При всей пестроте и сумбурности «Дороги», для русской фантастики начала 1990-х годов эта повесть стала произведением в значительной мере новаторским. Олди первыми соединили в русской жанровой литературе мотивы и сюжеты англо-американского героического фэнтези и русской литературы Серебряного века, классической драматургии, советской научной фантастики и античного мифа, значительно обогатив возможности российского фэнтези, чем воспользовались многие другие писатели^[4].

Эти романы продолжают основную сюжетную линию «Дороги», но их сюжет сдвинут на много лет в будущее. Бессмертные, чуждые тому миру, в котором они оказались, приходят к нему на помощь и находят своё предназначение, а их потомки учатся дружить, любить, жить вместе и понемногу становятся настоящими людьми^[1].

Очередное повествование о взаимодействии человека и Бездны. В этой повести впервые появляется цветистый, поэтический стиль, характерный для последующего периода творчества Олди — героических циклов^[1].

В романе показано, что вера в чудеса может быть очень хрупкой: для её возрождения могут быть необходимы даже совместные усилия бывших врагов^[1].

Короткая повесть, одна из вершин творчества Олди^[1]. В «Витражах Патриархов» благодаря Слову тот, кто владеет искусством словоплетения, способен из беспомощного инопланетянина стать могущественным чародеем^[2]. Как отмечает рецензент В. Васильевский, «здесь слово становится Словом, стихи — Стихиями, способными перевернуть мироздание до основания или спасти его от гибели». В повести ставится вопрос об ответственности мастера за своё творение. Главный герой Сарт спасает мир, возвращая ему утраченную душу: волшебство Поэзии сменяется волшебством Театра, которое может нести в себе и гибель, и спасение, но, пока есть кому стоять между Бездной и людьми, миру не придёт конец^[1].

В этом романе Олди переосмысливают известную шекспировскую фразу, давно являющуюся клише: «Весь мир — театр, / В нём женщины, мужчины — все актёры». «Войти в образ» — гимн театру и творчеству в целом: авторы приравнивают актёра к мессии, лицедея — к помазаннику божьему, в какой-то мере возвращаются к истокам, вскрывают глубокий подтекст сценического действа. По мнению критика В. Владимирского, произведение получилось несколько пафосным, но написанным искренне, от души^[4].

Этот роман по духу очень близок к прозе Кафки. Ситуация с могуществом Слова, характерная в целом для цикла «Бездна голодных глаз», здесь доходит до абсурда: люди-буквы, объединяющиеся в Слова, над ними — Господа фразы, над которыми стоят Страничники, а над всеми — Зверь-книга (она же Книга Судеб, Книга Небытия), где всё взвешено и записано, причём Переплёт вызывает ассоциации с тоталитарным обществом, в котором всё привыкли делать по указке. Несмотря на то, что в этой ситуации, казалось бы, нет спасения, Олди предоставляют героям не только «право умереть», но и право выбирать, самостоятельно распоряжаться собственной судьбой. Перед героями романа открываются два финала их судеб — такая двойственность финалов характерна в целом для творчества Олди^[2].