Черви

...как известно, что в краснейшем яблоке наиболее черви...^[1]

С огородных и других близко двора стоящих дерев надобно стрясть листья, которые сами не спали, ибо от того в предбудущее лето зарождаются черви...^[2]

Нас черви, как умрём, ядят,
А львов ядят вороны.^[3]

...живущія на воздухѣ малыя животныя, привлечены будучи на гнилой запахъ, кладутъ на гнилое тѣло яица, изъ коихъ родятся маленькіе червячки...^[4]

Уже сделано было описание каждого рода животных. Одни только червячки, живущие в сыре, были почти совсем неизвестны.^[5]

...меньшим числом людей можно было содержать большее количество червей и тем размножить прибыль от сей фабрики.^[6]

Червяк прощает плуг, разрезавший его надвое.

Черви пользуют нас смертных,
Черви пользуют нас в жизни...^[7]

Нет нужды изъяснять, что шёлк есть произведение известного насекомого, и что из него делается златовидная гробница, из которой червь вылетает в виде бабочки.^[8]

Яблоко, тронутое червём, зреет ранее других и валится на землю. Так порок сокращает жизнь...^[9]

Сомнение ума — червяк наш самый злой...

Что «Человек» — названье драмы,
Что «Червь» — её герой!^[10]

Пока я готовил бумагу, червячки почуяли на столе свой корм и поползли к нему. Я отодвинул и стал манить червей на лист, и они, как собаки за куском мяса, ползли за листом по сукну стола.^[11]

...что червяк и исправника не испугался, так в чём же тут администрация виновата! Червяк ведь не студентам чета, вишь, он какими тучами ползет. <...> Не новых ли начальников против червей завести!^[12]

Откуда черви в прошлом году взялись? Куда они девались?^[12]

Червяк: «Знать бы только, есть ли червяки на других планетах, — и ничего больше мне не надо».^[13]

Есть птицы поползни, они в поисках своего червячка могут бегать по дереву даже и вниз головой. Среди людей есть тоже такие, готовые ради своего червяка тоже ходить вниз головой.

Средневековое христианство говорило человечеству: «Человек, в своей бренной жизни ты — греховная тварь и червь пред Господом...

И у червей, говорят они, ― душа.^[14]

Огороды поливать речною водою. Ежели по нужде колодезною водою поливать понадобится, то должно оную поутру черпать и в широком сосуде согревать на солнце. Иные мешают с сею водою навоз, однако я сего не советую, ибо такою водою политые огородные плоды, хотя скоро растут, однако не бывают плотны и очень скоро в них черви родятся, и для того надолго запасать их нельзя. <...>
Ноябрь. С огородных и других близко двора стоящих дерев надобно стрясть листья, которые сами не спали, ибо от того в предбудущее лето зарождаются черви, которые вредят овощенные дерева и огородные зелья.^[2]

Хотя ежедневно видимъ, что въ протухломъ мясѣ и въ другихъ согнившихъ тѣлахъ заражаются черви; однако по довольномъ разсмотрѣніи примѣчено, что рожденіе ихъ ни мало не зависитъ отъ согнитія, но происходитъ слѣдующимъ образомъ: живущія на воздухѣ малыя животныя, привлечены будучи на гнилой запахъ, кладутъ на гнилое тѣло яица, изъ коихъ родятся маленькіе червячки, которые нѣсколько времени питаются помянутымъ мясомъ, ростутъ, нѣсколько разъ спускаютъ съ себя шелуху, и наконецъ претворяются въ такихъ же летающихъ животныхъ, отъ которыхъ родились.^[4]

Тутовые деревья почти целыми рощицами, перемесясь с другими деревьями, произрастают на поемных ахтубинских местах, и дают приятный корм шелковичным червям. Одна неудобность в сих заводях, что шелковичные черви вылупляются в то самое время, когда бывает разлитие реки Волги и с нею Ахтубы; отчего рабочим людям должно в лес ездить на лодках и по оному собирать тутовое листье. Но как здесь бывают поденщики, то не успевают они довольно навозить листа, чтобы прокормить своих питомцев; почему не редко черви, не имея довольного содержания, исчезают. По моему мнению, сему недостатку пособить бы не трудно, если бы только при тех местах, где тутовые растут перелески, завести небольшие амбары на сваях; то бы меньшим числом людей можно было содержать большее количество червей и тем размножить прибыль от сей фабрики. Начального заведения сих тутовых дерев никто не запомнит; да и никаких письменных свидетельств об них не находится.^[6]

Нет нужды изъяснять, что шёлк есть произведение известного насекомого, и что из него делается златовидная гробница, из которой червь вылетает в виде бабочки. До Юстинианова царства шелковичные черви, на свободе питающиеся листьями тутового дерева, находились только в Китае; другие черви тогож рода, живущие при сосне, дубе и ясени, обитали в лесах Азии и Европы; но как воспитание их очень затруднительно, а польза от них весьма неверная, от и нестарались их разводить нигде, кроме только на малом острове Цеосе, лежащем близ берега Аттического.^[8]

Яблоко, тронутое червём, зреет ранее других и валится на землю. Так порок сокращает жизнь; так юноша созревает преждевременно, удовлетворяя ранним своим желаниям, и ложится в могилу, когда бы ему надобно было цвести. Мы все живём втрое, вчетверо менее, нежели сколько назначено природой.^[9]

Червячки были чёрные, мохнатые и такие маленькие, что трудно было их рассмотреть. Я поглядел в увеличительное стекло на них и увидал, что они в яичке лежат свернутые колечком, и как выходят, так выпрямляются. Я пошел в сад за тутовыми листьями, набрал пригоршни три, положил к себе на стол и принялся готовить для червей место, так, как меня учили.
Пока я готовил бумагу, червячки почуяли на столе свой корм и поползли к нему. Я отодвинул и стал манить червей на лист, и они, как собаки за куском мяса, ползли за листом по сукну стола через карандаши, ножницы и бумагу. Тогда я нарезал бумаги, протыкал ее ножичком, на бумагу наложил листья и совсем с листом наложил бумагу на червяков. Червяки пролезли в дырочки, все взобрались на лист и сейчас же принялись за еду.
На других червей, когда они вывелись, я так же наложил бумагу с листом, и все пролезли в дырочки и принялись есть. На каждом листе бумаги все червяки собирались вместе и с краев объедали лист. Потом, когда съедали всё, то ползли по бумаге и искали нового корма. Тогда я накладывал на них новые листы дырявой бумаги с тутовым листом, и они перелезали на новый корм.^[11]

Червяк пожирает наш лён, а начальство смотрит, никаких мер не принимает. Ах, господа либералы, господа либералы! Ничего-то вы сами не можете сделать, все к начальству прибегаете. Да и что же начальству делать? Мало вам того, что по телеграмме прискакал сам господин исправник, да еще со становым и с двумя банками карболовой кислоты! Чего больше. Не губернатору же в самом деле ехать. Что карболовая кислота не подействовала, что червяк и исправника не испугался, так в чем же тут администрация виновата! Червяк ведь не студентам чета, вишь, он какими тучами ползет. Исправник еще с чумы помнит карболовую кислоту, ну, и везет. Чего ж вам больше? Не новых ли начальников против червей завести, не паспорта ли особенные выдумать!^[12]

И вот, ходатайство елецкого земства о запахивании преждевременных посевов, пишет энтомолог К.Линдеман, заваривший всю эту кашу, орловское губернское земское собрание не нашло возможным утвердить ввиду того, что предполагаемая мера в применении своем может вызвать чрезвычайное неудовольствие. Слава богу! Когда у нас в прошлом году черви ели лён, то «поклонники науки» тоже кричали, что следует выписать энтомологов. Но, к счастью, у нас энтомолога не выписали, и потому никаких обязательных постановлений насчет червей не вышло. Сеяли мы и нынче лен вольно, когда хотели, где хотели и сколько хотели! И что же бы вы думали? Никаких нынче червей на льне не было, и ни одной былиночки черви не съели. Откуда черви в прошлом году взялись? Куда они девались? Отчего их в нынешнем году не было? Как бы то ни было, ничего мы в прошлом году против червей не делали, даже молебнов не служили. Ели черви лен, а мы смотрели и горевали. Да и что же было делать? В иных местах в прошлом году выели черви лен начисто, в других только слегка тронули, и вдруг, неизвестно отчего, пропали. В нынешнем же году никаких червей на льне не было и, может быть, десятки лет их не будет. Я помню в сороковых годах какой-то червяк поедал озими и производил страшные опустошения. Потом этот червяк сам собою пропал, и вот десятки лет ничего о нем не слышно. То же самое может быть и с гессенской мухой: нынче она поела рожь, а в будущем году, может быть, и ни одной мушки не увидим. Энтомолог видит муху, ему бы только муху уничтожить, а там хоть трава не расти.^[12]

Средневековое христианство говорило человечеству: «Человек, в своей бренной жизни ты — греховная тварь и червь пред Господом; так отринь же эгоизм свой, живи ради грядущего блаженства и предай себя на попечение Господа и Его служителей». Ничего хорошего из этого не вышло. Современная наука говорит человечеству: «Человек, ты смертен, и пред Природой ты просто муравей или червяк, жалкая пылинка на просторах вселенной. Так живи же ради Государства и отдай себя, подобно муравью, на попечение умудренного правителя или научного специалиста». Принесет ли это учение больше пользы, чем первое?

Чтобы убить или даже оглушить человека, потребуется очень большое напряжение электрического тока ― не менее 1000 вольт. В живой природе мы не знаем таких генераторов. А вот яды, способные убить человека почти мгновенно, хорошо известны. Скажем, та же синильная кислота. Она довольно летуча и в условиях сухого и жаркого климата пустынь, попадая в воздух, может быстро превращаться в смертельные испарения. Увязав это объяснение с легендой, можно представить себе такую картину: огромный червяк в момент опасности быстрым движением свертывается в кольцо и выбрасывает в воздух капли синильной кислоты. Ее испарение делает свое дело ― жертва падает замертво. Такое предположение тем более правдоподобно, что в мире беспозвоночных животных известна червеобразная многоножка кивсяк, которая обладает железами, заполненными защитной жидкостью, и выбрасывает она её именно, свиваясь в спираль. И самое примечательное: в семействе кивсяков есть вид, который выбрасывает как раз синильную кислоту! А представьте себе не маленького червячка, а полуметрового, обладающего таким средством защиты (или нападения), ― и перед вами легендарный олгой-хорхой.^[15]

Что персоны супружества касается, то главныя обстоятельства ― лепота лица, возраст и веселость в беседе, которое женам большую похвалу приносит, и тем много младые прельщаются, но как известно, что в краснейшем яблоке наиболее черви, а при лепоте женщин продерзости находится, и для того оное бывает небезопасно.^[1]

На огороде у нас «нехорошая беда», «червь точит злаки». Я и Анна Дмитриевна Шаховская с пышной нашей капусты собрали целую крынку этого бедового червя. Завтра польем капусту железным купоросом. Хотим устроить шалаш и будем сторожить злаки, если червь оставит нам что-нибудь. В вагоне я слышала, что «червь упал дождём из тучи», потому что, сами посудите ― вечером ничего не было, а ночью был дождь, а на утро все огороды и поля в черве. «Ах, до чего-й-то мы дожили. А всё большевики».^[16]

Искусство давно умерло. Моё бездарное творчество — это борода, растущая на лице трупа. Дадаисты — пирующие черви, вот наша основная разница.

О, эти профессорские семьи с обоготворением вздорных фамильных привычек, с выпячиванием собственной порядочности, с высокомерной вежливостью, с маститыми педантами-отцами, священнодействующими над определением количества волосков у щитовидных червей, с прилизанным по синтаксису языком, с чопорными женами и их чистоплюйством, с тайным подсчетом чужих научных и служебных успехов и неудач!^[17]

Уже сделано было описание каждого рода животных. Одни только червячки, живущие в сыре, были почти совсем неизвестны. Любопытный дракон принял намерение испытать свойство оных и отправил к ним миссионариями двух дождевых червей, дабы исследовали они точно о состоянии сего народа и по возвращении своем сообщили бы ему исправное описании. Посланные пробралися к крестьянину в клеть, ибо проведали они, что лежит тамо сыр весьма долгое время, наполненный червями. По прибытии туда дождевых червей хозяева приведены были в великий страх, видя величину пришедших, из коих каждый покрывал четыре большие их деревни. Но как чужестранцы объявили им дружеские свои намерения, то хозяева отложили весь страх и познакомились с ними столь коротко, что те получили о них совершенное понятие и в состоянии были сообщить дракону исправное о том описание, которое состояло в следующем. Сии черви не имеют никакого правления. Они живут в натуральном состоянии, не завися друг от друга; одни только дети оказывают почтение своим родителям. Большая часть из них думали, что крестьянский сыр был тот великий и пространный мир, где они жить могут, и который содержал более миллиона червяков. Некоторые думали также, что сыр сей, названный от них миром, был от начала века и вечно продолжаться будет; но сии почти от всех почиталися еретиками, словом сказать, такими, какими у нас спинозисты, ибо большая часть сыр почитали сотворением и небесконечием.^[5]

Отдохнувши и напившись чаю, Менандр Семенович ходил с Порфишей по довольно обширному фруктовому саду, который был разведён им сзади дома, очищал яблони от червей и гусениц и собирал паданцы. Если яблоко упало вследствие зрелости, то Менандр Семенович, поднимая его, говорил: ― Вот, мой друг, образ жизни человеческой! Едва созрел ― и уже упал! Если же яблоко упало, подточенное червём, то он говорил: ― И тут жизнь человеческая прообразуется! Но не зрелостью сражённая, а подточенная завистью и клеветой!^[18]

Собаки узнают друг друга и дают друг другу знаки по запаху. Ещё тоньше чутьё у насекомых. Пчела прямо летит на тот цветок, какой ей нужен. Червяк ползёт к своему листу. Клоп, блоха, комар чуют человека на сотни тысяч клопиных шагов.^[19]

Ванда вдруг заплакала, громко, с детскими отчаянными вскрикиваниями, и залепетала:
Зубы ее как-то странно и звучно звякнули. Анна Григорьевна не вспомнила сразу, о каком червяке говорится.
— Какой червяк? — досадливо спрашивала она, обращаясь то к Ванде, то к другим девочкам.
Ванда еще сильнее заплакала, вскрикивая:
— Ой, батюшки, помогите: червяк заполз!
Она беспомощно открыла рот и сунула туда пальцы, бессознательно прикусила их, вытащила изо рта и опять зарыдала. Катя объяснила:
— Это ей, должно быть, приснилось, что в рот червяк заполз, о которрм Владимир Иванович говорил.
Пришел и Владимир Иваныч и крикнул еще с порога:
— Ну, что у вас тут? Комики, спать не дают.
— Да вот, — отвечала ему Анна Григорьевна, — ты натолковал Ванде про червяка, она и поверила.
— Дура, — сказал Рубоносов, — ведь я шутил, никакого червяка нет.
Девочки засмеялись, теснее придвинулись к Ванде и стали ее ласкать и успокаивать:
— Это тебе только померещилось, Ванда, откуда может быть червяк?
— Вот дура-то! Пошутить с тобой нельзя! — воскликнул Рубоносов и ушёл в свою спальню.

А это шёлковая нитка. Надежда Ивановна сказала, что вон у Кати в косе лента. Она из этих ниточек и сделана. Надежда Ивановна сказала, чтоб Катя показала, и Катя достала из ленты ниточки, тоненькие-тоненькие. И мы все смотрели. И Надежда Ивановна говорила, что это черви ниточки выпускают. А что этого червяка называют шелковичным червяком, и потому это дерево шелковица, что на нём шелковичный червяк живёт. Надежда Ивановна сказала, что она завтра покажет такой клубочек, который червяк делает. У ней есть такие клубочки. Их коконами называют. Она принесёт нам коконов.^[20]

Приехавший из райцентра добивался, чтобы старик рассказал об истинной цели пересадки тунгового дерева, а главное, раскрыл, кто его подучил это сделать. Колчерукий отвечал, что его никто не подучивал, что он сам захотел после смерти иметь тунговое дерево над своим изголовьем, потому что ему давно приглянулась эта не виданная в наших краях культура. Приехавший не поверил. Тогда Колчерукий признался, что надеялся на ядовитые свойства не только плодов, но и корней тунга, он надеялся, что корни этого дерева убьют всех могильных червей, и он будет лежать в чистоте и спокойствии, потому что от блох ему и на этом свете спокойствия не было.^[21]

Народ тут злой; воровать и разбойничать за грех не почитается, таких насмешников и разбойников в свете нет. Живут тут идолопоклонники, и деньги у них бумажные, мёртвых своих сжигают, всяких харчей у них вдоволь, но едят они фараоновых крыс. Молятся они разным вещам: как встанут утром, первое, что увидят, тому и молятся. Полярной звезды тут совсем не видно, но если привстать на цыпочки, то поднимается она над водою на локоть. Мертвых сжигают они, по их словам, вот почему: если не сжигать мертвых тел, в них завелись бы черви, сожрали бы те черви все тело, из которого вышли, нечего было бы им есть, пропали бы они все, а на душе того, чье тело, был бы тяжкий грех. Поэтому-то и сжигают они мертвые тела. И у червей, говорят они, ― душа.^[14]

А против смерти нет на свете обороны.
Лишь только не такой по смерти львам обряд:
Нас черви, как умрем, ядят,
А львов ядят вороны.^[3]

Прекрасным садом кто-то шел
‎И в нём гнездо червей нашёл.
‎А черви гадина такая
‎В саду, как язва моровая;
Как недругов таких
‎Найти и не напасть на них?^[22]

Самого тебя зла смерть вдруг,
Низложа своей косою,
В мир отдаст червям на жертву;
В рост тебя отдаст на жертву.
Ведь и их она ссекает,
Для чего ж об том тужити,
Коль тебя она ссекает.
Черви пользуют нас смертных,
Черви пользуют нас в жизни,
Иссякают нужны соки,
Коими их полны нервы...^[7]

Условье сделано: Маль��ишка согласился;
Червяк на яблоню — и работа́ть пустился;
Он яблоко в минуту подточил.
Но что ж в награду получил?
Лишь только яблоко упало,
И с семечками съел его Мальчишка мой;
‎А как за долей сполз Червяк долой,
То Мальчик Червяка расплющил под пятой:
И так ни Червяка, ни яблока не стало.

Сомнение ума — червяк наш самый злой,
Отчаянье в себе — сильнейшая отрава;
Мозг жизни мне они сжигали точно лава;
Подпоры жаждал я, как отпрыск молодой.

Завеса вечности немой
Упала с шумом предо мной…
Я вижу…………..
………мой стон
Холодным ветром разнесен,
Мой труп…………
Добыча вранов и червей
. ………… ^[23]

Но гаснет, гаснет свет упорный!
Над трепетной толпой
Вниз занавес спадает черный,
Как буря роковой.
И ангелы, бледны и прямы,
Кричат, плащ скинув свой,
Что «Человек» — названье драмы,
Что «Червь» — её герой!^[10]

Теперь, когда я сгнил и черви обглодали
До блеска остов мой и удалились прочь,
Со мной случилось то, чего не ожидали
Ни те, кто мне вредил, ни кто хотел помочь.^[24]

Все младенцы зябнут в колыбели.
Все отцы от горя огрубели.
Корабли недвижно спят на верфи.
В тысячах могил роятся черви.^[25]

Без бога и червяк сгложет.^[26]

Один червяк портит целую кастрюлю похлёбки.

Огородные черви в огороде и умирают.

«А Николка-то где?» — «В клеть ушел». — «А клеть-то где?» — «Водой унесло». — «А вода-то где?» — «Быки выпили». — «А быки-то где?» — «В гору ушли». — «А гора-то где?» — «Черви сточили». — «А черви-то где?» — «Гуси выклевали». — «А гуси-то где?» — «В вересняк ушли». — «А вересняк-то где?» — «Девки выломали». — А девки-то где?» — «Замуж выскакали». — «А мужья-то где?» — «Все примерли».