Лягу́шка, лягу́шки — общеупотребительное название группы животных из отряда бесхвостых земноводных. В широком или бытовом смысле слово «лягушка» относится ко всем представителям отряда бесхвостых, имеющим характерный узнаваемый внешний вид. В узком научном смысле этот термин применяется только по отношению к представителям семейства настоящих лягушек. Личинки лягушек называются головастиками.
Чистые рефлексы, или отраженные движения, всего лучше наблюдать на обезглавленных животных и преимущественно на лягушке, потому что у этого животного спинной мозг, нервы и мышцы живут очень долго после обезглавления. Отрежьте лягушке голову и бросьте ее на стол. В первые секунды она как бы парализована, но не более как через минуту вы видите, что животное оправилось и село на стол в ту позу, которую оно обыкновенно принимает на суше, если спокойно, т. е. сидит, как собака, поджавши под себя задние лапы и опираясь в пол передними. Оставьте лягушку в покое или, правильнее, не касайтесь ее кожи, и она просидит без движения чрезвычайно долго.[3]
Для кого же лягушки поют? Для других лягушек, чтобы они спешили туда, где слышен лягушачий хор. Ведь лягушки собираются вместе и поют только там, где солнце прогрело воду. В теплой воде они откладывают икру, здесь будут быстрее всего развиваться головастики. Но стоит рядом кашлянуть или заговорить ― сразу наступает тишина. Незнакомый шум может означать, что рядом враг, вот лягушки и затаиваются. А слышат они очень хорошо. Где же у них уши? Лягушки, так же как рыбы, птицы и звери относятся к позвоночным животным, а у всех позвоночных уши находятся на голове. Только в отличие от зверей, у лягушек нет столь привычных нам ушных раковин. Уши лягушек ― это круглые отверстия, затянутые тонкой кожицей ― барабанной перепонкой. От звука она дрожит, и эту дрожь чувствуют специальные слуховые нервы лягушки. В отличие от лягушек, змей никак не назовешь «разговорчивыми» животными.[4]
Подводный охотник нырнул в африканскую реку Муни. Это был первый подводный охотник на этой дикой реке. Уж тут-то не помешают ему другие охотники: пусть полощутся в надоевших водах у пляжей! Его же ждут неведомые встречи и приключения.
Но первое, что он увидел в воде дикой реки, были... ласты другого подводника! Они мелькали перед ним в мутноватой воде. И хоть бы был ещё взрослый охотник, а то, судя по ластам, плыл какой-то малыш первоклассник.
Настроение сразу испортилось: какие уж тут неожиданные встречи, если в реке плещутся малыши?
Но что-то странное было в ластах и движениях мальчугана. Ласты невиданной конструкции — пятипалые. И дрыгает он ими не по-пловцовски. Охотник наддал и догнал пловца. Вот уже видны ноги, живот и голова — лягушки! Впереди него плыл не мальчишка, а огромная невиданная лягушка. Лягушка-голиаф: длиной в метр, а весом килограммов в пять. А под водой-то она показалась ещё больше, вода ведь увеличивает в полтора раза.[5]
— Николай Сладков, «Река Муни» (из книги «Подводная газета»), 1966
У Сусловых совсем пруда не было, ходили к Белявским. Лягушек было такое множество, и они были такие голосистые, что их кваканье навсегда соединено у меня с понятием о лете, о приволье и почему-то о Греции. Впрочем, в Египте и Италии лягушки тоже очень милы. А то еще есть сухие лягушки или жабы, лягушки-бучалки. Они сидят в ямах на выжженом луге, когда появляется тёплая, тёплая, сиреневая, золотая, розовая, мохнатая, как медведь, Венера, и печально выводят одну и ту же ноту через правильный промежуток времени. Это почти вавилонское колдовство.[6]
Однажды вечером вся семья сидела на террасе. Пили чай, за окнами шумел дождь. Беседа шла какая-то взрослая, мне было неинтересно, я вышел в сад, и по тропинке ― за калитку. Тёплый дождик оставлял на лужах пузыри, по дорожке прыгали большие редкие лягушки. Я взял одну в руки, мы поговорили с ней о чем-то, я посадил ее обратно на дорожку, она немного посидела рядом со мной и скакнула в темноту. Через мгновение по дорожке протопали чьи-то огромные ботинки, пахнуло табачным дымом. Страшное предчувствие кольнуло мне в сердце, я кинулся шарить по тёмной земле и на ощупь нашёл то, что осталось от моей лягушки ― она превратилась в блин. Я прорыдал двое суток без перерывов на еду и сон. Объяснять что-либо в таких случаях родителям было бессмысленно ― я мог изложить ход событий, но не мог объяснить глубину трагедии.[7]
Ветер замер, ни один лист, ни одна травка не шевелилась, запах сирени и черемухи так сильно, как будто весь воздух цвел, стоял в саду и на террасе и наплывами то вдруг ослабевал, то усиливался, так что хотелось закрыть глаза и ничего не видеть, не слышать, кроме этого сладкого запаха. Георгины и кусты розанов еще без цвета, неподвижно вытянувшись на своей вскопанной черной рабатке, как будто медленно росли вверх по своим белым обструганным подставкам; ��ягушки изо всех сил, как будто напоследках перед дождём, который их загонит в воду, дружно и пронзительно трещали из-под оврага. Один какой-то тонкий непрерывный водяной звук стоял над этим криком.[8]
Солнце ещё не жжёт — а только греет, любовно-ласково греет. Лучами его пользуется и разросшаяся куриная слепота, и суховатая южная фиалка… Лягушонок повис в воде головой вверх — тоже наслаждается теплом и светом… Подойдешь — моментально налево кругом и бултых на дно! Квакушки перекликаются одна с другой… Здесь нет запаха морской воды, нет того простора, что в Соловках, крики чаек не будят безбрежную пустыню неба — зато природа улыбается вам такими красками, оглашает вас такими кипящими жизнью звуками и песнями, каких не знает угрюмый, убогий север…
— Госпожи утки! — осмелилась сказать лягушка, — что такое юг, на который вы летите? Прошу извинения за беспокойство.
И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть её, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями...
У батюшки, сквозь герань на окнах, было видно, как собирали ужинать. За городом в огромных тучах догорал тусклый закат. Ухали, ахали многие миллионы лягушек по всей реке. У Теплова сжалось сердце: «Вот глушь. Вот тоска».[9]
Слабый свет проникал в окошечко над столиком. Дальше, где было другое, без рамы, заткнутое полушубком, клоками грязной овчины, сгущался сумрак. В сумраке прыгали по земле маленькие лягушки. «Либо мне мерещится? » ― подумала Анисья ― и пригляделась: нет, не мерещится, самые настоящие лягушки… Весь потолок прорастал грибками ― часто висели они, тонкие стеблем, как ниточки, вниз бархатистыми шляпками, ― чёрными, траурными, коралловыми, ― лёгкими, как тряпочки, обращавшимися в слизь при малейшем прикосновении.
На большом пустынном четырёхугольнике кое-где растут старые берёзы и сосны, по канавам топорщится лохматый кустарник — бузина, волчьи ягоды и лоза, оставшееся воспоминание былых топких болот, на которых построен наш странный маленький городок. Глубокие канавы прорезали пустырь, осушая болота, канавы осыпались, заросли травой, и почти всё лето стоит в них зелёная и затхлая вода. По весне пустырь оглашают нестройные, противные хоры лягушек, когда они спариваются и как-то особенно ухают и плещутся в тёмной воде...
Рыжаковский пустырь... Проклятое, легендарное место, обвеянное призраками смерти...[10]
Бывают такие замарашки: сперва не удостоишь их взглядом, а потом, присмотревшись внимательнее, видишь, что такая замарашка милей принцессы, тем более что принцессы иногда превращаются в лягушек или, наоборот, лягушки превращаются в принцесс.[1]
На тропинке сидела большая лягушка с закрытыми глазами, как заколдованная, и Петя изо всех сил старался на нее не смотреть, чтобы вдруг не увидеть на её голове маленькую золотую коронку. Вообще всё казалось здесь заколдованным, как в сказочном лесу. Не здесь ли бродила где-нибудь поблизости худенькая большеглазая Аленушка, безутешно оплакивая своего братика Иванушку?[11]
Вечерами, когда воздух становился неподвижен, флюгер умолкал. С заходом солнца начинался где-то неподалёку оглушительный лягушачий концерт. Судя по его силе, в недалёком болоте гнездились миллионы горластых музыкантов. Слушая их, Инга забывала о том, где находится, что с нею, ― ей смутно виделось далёкое детство на родине: широкая река и камыши, а в камышах лягушки, миллионы лягушек, делавших вечернюю зарю самым шумным временем суток…[12]
И вот они идут по луговине к Гремячему яру. Из-под ног брызжут кузнечики, над головами вьются столбики мошкары. Где-то в Ста́рице, заросшей травой, квакают и стонут лягушки. Нюра то и дело нагибается, рвёт скромные блёклые незабудки, фиолетово-синий мышиный горошек и похожий на яичницу-глазунью бело-желтый поповник. Цветы тонко и нежно пахнут свежестью реки и сеном.[13]
Иванушка утонул в болотце ― в таком же, как в жуткой котловине за селом, у речки, покрытом зелёной ряской, с глазастыми, мордатыми лягушками. Олёнушка сидела так же, как я, ― на корточках ― и очарованно смотрела на таинственную ряску, одевающую неведомую воду болота, и на лягушек, глазеющих на солнце и глотающих его, не раскрывая рта.[14]
Как-то скорпион хотел переплыть реку и попросил лягушку перевезти его на тот берег. Лягушка сказала: «А если ты меня ужалишь?». Скорпион пообещал, что не станет этого делать, поэтому лягушка решила ему помочь. На середине пути лягушка почувствовала сильную боль в спине. Скорпион всё-таки укусил её. Яд начал действовать. И они оба стали тонуть. Лягушка закричала: «Зачем ты это сделал?! Теперь мы оба погибнем». Скорпион сказал: «Я это сделал, потому что я такой».
↑ 12Олеша Ю.К. Заговор чувств. — СПб.: Кристалл, 1999 г.
↑Ф. Кривин. Хвост павлина. — Ужгород : Карпаты, 1988 г.
↑Сеченов И.М., Павлов И.П., Введенский Н.Е. «Физиология нервной системы». Избранные труды. Вып. 1. — М.:Государственное издательство медицинской литературы, 1952 г.
↑С. И. Рязанцев. «В мире запахов и звуков». (Занимательная оториноларингология). — М.: Терра, 1997 г.
↑Николай Сладков. Подводная газета (рис. Е.Бианки, Е.Войшвилло, к.Овчинникова). — Л.: издательство «Детская литература», 1966 г.
↑Кузмин М. А. Дневник 1934 года. — СПб: Издательство Ивана Лимбаха, 1998 г.
↑Андрей Макаревич. «Сам овца». Автобиографическая проза. — М.: Захаров, 2002 г.
↑Толстой Л.Н., Собрание сочинений в 22 томах. — Москва, «Художественная литература», 1958 г.
↑Алексей Николаевич Толстой, Собрание сочинений. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г. — том 1.
↑Брусянин В. В. «Опустошённые души». — Москва: «Московское книгоиздательство», 1915 год — стр. 153
↑Катаев В.П. «Белеет парус одинокий». — М.: Эксмо, 2007 г.
↑Шпанов Н. Ученик чародея. — М.: Воениздат, 1956 г.
↑Николай Дубов. «Мальчик у моря». — М.: Детская литература, 1966 г.
↑Гладков Ф.В., «Повесть о детстве». — М.: Художественная литература, 1980 г.
↑К. Бальмонт. Избранное. — М.: Художественная литература, 1983 г.
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
