Шарль Бодлер

Женщина — это приглашение к счастью.

Меня всегда удивляло, что женщинам разрешают входить в церковь. О чём о��и могут говорить с Богом?

Жизнь — это больница, где каждый пациент мечтает перебраться на другую кровать.

Самая тяжёлая работа — ��а, которую мы не решаемся начать: она становится кошмаром.

Работать не так скучно, как развлекаться.

Смерть утешает — увы! — и заставляет жить.

Величайшая уловка дьявола состоит в том, чтобы убедить вас, что он не существует. — (Le Joueur généreux).

Возлюбленная девушка — это бутылка вина, а жена — это бутылка из-под вина.

Я не могу себе представить красоты, не связанной с несчастьем.

Танец может выявить все тайны, которые кроются в музыке.

Лишь тот равен другому, кто это доказывает, и лишь тот достоин свободы, кто умеет завоевывать ее.

Он переходит от предположения к предположению, и в заключение утвердительно доказывает, что обезьяна совершила преступление. — «Эдгар По»

Я не знаю, вызовет ли десятилетнее отравление гашишем столь же глубокие разрушения, как десятилетнее употребление опиума: я утверждаю только, что действие гашиша, по отношению к данному моменту и к следующему за ним, является гораздо более ужасным; опиум – это тихий обольститель, гашиш – это необузданный демон. — «Поэма гашиша» (пер. В.О.Лихтенштадт-Мазина) глава IV. Человек-Бог

 А может быть, и ты — всего лишь заблужденье
Ума, бегущего от истины в мечту?

Я — нож, проливший кровь, и рана,
Удар в лицо и боль щеки,
Орудье пытки, тел куски;
Я — жертвы стон и смех тирана!

Бодлер обладал весьма чувствительной, тонкой, своеобразной и нежной душой, давшей трещину при первом же столкновении с жизнью.

Шарль Бодлер <…> первый типический décadent, в ком опознало себя целое поколение артистов <…>

В высокомерном, хотя и не совсем полном уединении Шарль Бодлер — при весьма слабом таланте — выработал в себе вымученную оригинальность <…>. Благодаря некоторым стихотворениям, написанным в приподнятом тоне или изящно выражающим редкую и эксцентрическую мысль, а также благодаря некоторым болезненным переживаниям, не всегда вытекающим из чистого источника и описанным в томной, возбуждающей форме, жиденький томик Бодлера заслуживает внимания людей любознательных и ещё некоторое время будет читаться с интересом. Но пытаться сделать из него одно из славных имен французской литературы — это значит подражать одной из черт его характера, а именно — упорному стремлению к мистификации

Он, этот Бодлер, “жил во зле, добро любя”, и, наконец, погиб, оставив Франции свои мрачные, ядовитые, звучащие холодным отчаянием стихи, за которые при жизни его называли безумным, а по смерти назвали поэтом и позабыли <…>

<…> Бодлер — человек, чувствующий себя бездной. Терзаемый гордыней, скукой, головокружением, он видит себя вплоть до самых потаенных душевных глубин: он неповторим, оторван от других людей, не создан, абсурден, безосновен, брошен в полнейшее одиночество, где и несет свою ношу, обречен на то, чтобы самому оправдывать собственное существование, он непрестанно ускользает от самого себя, выскальзывает из собственных пальцев, он погружен в созерцание и в то же время, будучи вовлечен в нескончаемую гонку, устремлен за собственные пределы, он — бездонная, ничем не огражденная светлая пропасть, он — несокрытая тайна, неведомая и все же до конца известная

Он [Бодлер] не желает расстаться со своим сатаной. Он — истинное оружие в борьбе, которую Бодлер постоянно вел со своим неверием

<…> Baudelaire получил [от Толстой С. А.]. Не стоило того. Это только, чтобы иметь понятие о степени развращения fin de siècle’a.

Нынешние декаденты, Baudelaire, говорят, что для поэзии нужны крайности добра и крайности зла. Что без этого нет поэзии. Что стремление к одному добру уничтожает контрасты и поэтому поэзию. Напрасно они беспокоятся. Зло так сильно — это ведь фон, — что оно всегда тут для контраста. Если же признавать его, то оно все затянет, будет одно зло, и не будет контраста. Даже и зла не будет — будет ничего. Для того чтобы был контраст и чтобы было зло, надо всеми силами стремиться к добру»

<…> Дошло до того, что плоская бездарность Бодлер и Верлен считаются поэтами, и по открытому ими пути кишат их продолжатели <…>