Это текущая версия страницы, сохранённая Super-Wiki-Patrool(обсуждение | вклад) в 14:36, 16 июня 2022. Вы просматриваете постоянную ссылку на эту версию.
Плауны представляют собой вечнозелёные многолетние травянистые растения, чаще всего с характерным дихотомическим ветвлением. Побеги ползучие с приподнимающимися ветвями. Самые известные виды: плаун булавовидный, годичный и плаун-баранец.
Пламя <небесное> представлялось выдуванием на огонь семени плауна—ликоподиума. <...> Халдеи увеличивали пламя, зажигая внутри множество восковых свеч и посыпая в горно порошок плауна, вспыхивавший, как порох. Вдруг сверху в пещь к отрокам спускался ангел Господень при раскатах грома.
...плаун этот имеет способность и к вегетативному <размножению>, образуя почки у основания своих мелких жестких листьев. Каждая почка снабжена летательным аппаратом; при сотрясении растения она освобождается и улетает, увлекаемая ветром.[4]
Растение это <Полушница> принадлежит к числу немногочисленных корнеплодных плаунов, споры которых развиваются у самого корня, и растёт на самом дне рек и озёр.
В прежнее время его разводили, разрезая пополам его луковицеобразное утолщение, но часто губили этим и само растение. Теперь же размножают прямо спорами. Сам посев очень прост, но главное затруднение заключается в уменье отыскать споры и отличить мужские спорангии (споровые мешочки) от женских.
Пред праздником Рождества Христова в неделю Св. Отец или Праотец у нас в старину особенным образом воспоминался подвиг трёх исповедников веры отроков еврейских Анании, Азарии и Мисаила, вверженных за непоклонение идолу в раскалённую печь. В 7—8 песни канонов воспевается этот подвиг. В старину же он изображался в лицах, причем были на лицо и отроки в белых стихарях полотняных с оплечьями и перерукавьями цветнаго бархата и крашенинными полосами—источниками; и халдеи, — в юпах или юпках из красного сукна с выбойчатыми оплечьями. Отроки были в шапках или венцах с медными литыми крестами, опушеных горностаем или заечиной, раскрашенных и позолоченых, а халдеи в таких же, но без крестов. Пламя представлялось выдуванием на огонь семени плауна—ликоподиума. Спускался с неба ангел (изображение, написанное на коже).
После этого отроков вводили в печь по одному и затворяли там, внизу же поставляли горн с горячими углями. Протодиакон громогласно восклицал: Благословен еси Боже отец наших… И отроки продолжали петь эту песнь. Халдеи же увеличивали пламя, зажигая внутри множество восковых свеч и посыпая в горно порошок плауна, вспыхивавший, как порох. Вдруг сверху в пещь к отрокам спускался ангел Господень при раскатах грома. Халдеи падали и сами опалялись своим огнём, да диаконы ещё «опаляли их вместо ангельского паления». При этом случались несчастные случаи, — некоторые из участников мистерии получали обжоги и увечья.
На нашем земном шаре в Каменноугольную эпоху при сходных климатических условиях уже пышно расцвела растительная и отчасти животная жизнь: густо росли гигантские хвощи, плауны, мхи, а между стеблями их, во влажной полутьме, жили насекомые исполинских размеров. Возможно, что подобная жизнь процветает в настоящее время и на Венере.[7]
Упомяну здесь еще об одном споровом растении ― плауне живородящем (Lycopodium Selago L.), который на скалах изредка можно найти растущим небольшими группами. Кроме обычного размножения спорами, плаун этот имеет способность и к вегетативному, образуя почки у основания своих мелких жестких листьев. Каждая почка снабжена летательным аппаратом; при сотрясении растения она освобождается и улетает, увлекаемая ветром. На южных склонах высоких гор описанная растительность достигает полноты своего развития: растения крупнее, ковёр их гуще и цветение богаче.[4]
Соблюдая достоверность, нужно добавить, что есть плауны, которые могут иной раз обходиться и без воды. Не круглый год, конечно, а какую-то его часть. В особенности, плаун каролинианский. Он обитатель замбийской саванны. Она горит дважды в году. Её выжигают нарочно, чтобы удалить старую ветошь трав и дать место молодой зелени, а заодно и уничтожить вредных насекомых. Многие растения гибнут и не восстанавливаются. Плаун отрастает вновь и вновь. Этим он обязан подземным клубенькам — утолщённым участкам стебля.[6]
Очень экзотично смотрится коврик водяники, или шикши (Empetrum nigrum). Длинные, покрытые узкими зелеными листиками побеги напоминают какое-то стелющееся хвойное растение или одревесневший плаун. Водяника довольно красиво цветёт, но главное ее украшение ― матово-чёрные плоды. Хорошо смотрятся в таких посадках клюква(Oxycoccus) и брусника(Vaccinium vitis-idaea).[8]
О, как мне гадок становится этот век бездарных борзописцев, когда я читаю в моём милом Плутархе о великих мужах древности. Сверкающая искра Прометея погасла. Её заменил плаунный порошок — театральный огонь, от которого не раскуришь и трубки.[комм. 2]
И денег добрый человек не берёт ― по осени, говорит, приеду, бабы льном заплатят, хошь мыканым, хошь немыканым, хошь изгрёбным, как им в ту пору будет сподручнее. Мне ведь, говорит, всё едино, что слане́ц, что мочене́ц, что плаун, что долгуне́ц ― всякий Демид в мой кошель угодит.[1]
Цепкий плаун колючими хищными лапами ложится на темно-зелёную, пышную грудь лишаёв.
Суровый вереск бесстрастный, как старик, стоит в изголовье.
Сохнет олений мох, грустно вздыхая, когда вся в изумрудах ползёт зеленица.
В медных шлемах, алея, стройно идут тучи войска кукушкина льна.
А кругом пухом северных птиц бледно-зелёные мхи.
Из трясины змеёй выползает линнея, обнимает лесных великанов, и, пробираясь по старым стволам, отравляет побеги.
Дорогим ковром, бледно-пурпурный, будто забрызганный кровью, по болотам раскинулся мёртвый мох, желанья будя подойти и уснуть навсегда…
Запах прели и гнили, как паутина, покрывает черты ядовитые, полные смерти.[2]
В собранном мною здесь гербарии отмечены: стелющийся по мху дёрен канадский с розеткой из шести листочков и красными ягодами; потом тоже канадский майник, имеющий два сердцевидных, ярко блестящих сочных листа; затем особый вид плауна. Первый по внешнему виду несколько напоминает низкорослый орляк, который имеет довольно простой перистый лист. Отдохнув немного на перевале, мы пошли дальше.[3]
Тропа давно кончилась, и мы шли некоторое время целиною, часто переходя с одного берега реки на другой. По мере приближения к Сихотэ-Алиню лес становился гуще и больше был завален колодником. Дуб, тополь и липа остались позади, и место чёрной берёзы заняла белая. Под ногами появились мхи, на которых обильно произрастали плаун (Lycopodium odscurum Thund.), папоротник (Athyrium spinulosum Milde), мелкая лесная осока (Carex pilosa Scop.) и заячья кислица...[3]
Иван молча указал на одинокую, на отлёте, берёзу; кто-то давно и, видно, неспроста повесил там, в развилину сука, ржавую подковку, наполовину утонувшую в белой мякоти коры. Отсюда и начинался великий переход на Пустошa. Дорогу сразу преградила замшелая колода, могила лесного великана, ставшая колыбелью целой сотни молодых ёлочек. Она хрустнула, как гробовой короб, и просела под Демидкой ― еле ногу вытащил, но зато тотчас за нею, сквозь плаун и моховой войлок, проступила тропка. Она услужливо повела ребят, но для чего-то поминутно петляла, пересекалась со звериными ходами, уводила в ласковые, приманчивые трясинки, заросшие таволгой и валерьяной. «Лукавит… » ― от сознанья своей силы усмехнулся Демидка.[5]
И двинулся напрямки, без тропки. Калина шёл впереди, а в лысине его, нагоняя дрему, мерцал звёздный свет. Пленники тащились следом, еле волоча ноги, цеплявшиеся за коренья и плауны. Недавний страх без остатка растворился в непреодолимом желании сна…[5]
Осенний дышит пар и хвоей, и теплом.
Чрез жёлтый папортник, плаун и бурелом
Ступаю сторожко. Едва шуршат вершины.
Луч бродит ощупью, и лоснится крушины
Коварной гроздие; и, пышно разодет
В листву румяную, кичится бересклет...[11]
— Вячеслав Ива́нов, «Осенний дышит пар и хвоей, и теплом...», 1919
↑«Плаунный огонь» — это вовсе не иносказательное (хотя и устаревшее) замечание Шиллера. В самом деле, безопасный плаунный огонь в театре создавали при помощи распыления спор плауна. Об этом см. ниже, в цитате из книги «Вологда прежде и теперь».
↑По всей видимости, в стихотворении Надсона речь идёт не о плауне в строгом ботаническом смысле слова. В XIX и начале XX века поэты и писатели иногда называли «плаунами» плавающие растения, например, нимфеи.
.svg){kind=logo}
