Публикуя имеющиеся в нашем распоряжении списки, мы прежде всего стремились дать историкам побуждающий к исследованию документальный источник.

Тем не менее ниже мы предлагаем вниманию читателя и свои предварительные соображения, касающиеся данного источника. Наша цель здесь — не исчерпывающее описание сюжета, а обозначение основных проблем, встающих при изучении «сталинских списков». Очевидно, что наши интерпретации нуждаются в существенных дополнениях и уточнениях. Если основные механизмы работы Политбюро со списками относительно понятны (по крайней мере в 1937–1938 годы), то принципы формирования этих списков в органах госбезопасности и дальнейшие пути прохождения списков и дел в судебных инстанциях отнюдь не так прозрачны. Без свободного доступа к документам НКВД и ВКВС невозможно найти ответы на многие вопросы.

Как это начиналось

Следует отметить, что досудебное предрешение судьбы обвиняемых практиковалось в политбюро с первых лет существования режима. И даже слово «список» возникало: 18.07.1929 в постановлении «О контрреволюционной организации в военной промышленности» последний пункт гласил: «Предложить ОГПУ представить список лиц, подлежащих расстрелу, и материалы»¹. Но эта практика имела совершенно иной характер — это были отдельные наиболее важные (с точки зрений режима) дела, а не регулярная процедура; число осужденных по каждому из таких дел исчислялось единицами; осуществлялись эти решения политбюро преимущественно через внесудебный орган — коллегию ОГПУ. Но этот механизм перестал существовать после 10 июля 1934, когда ОГПУ было упразднено, а его оперативные функции были переданы Главному управлению государственной безопасности новосозданного наркомата внутренних дел СССР (ГУГБ НКВД СССР).

Однако вскоре этому внесудебному порядку была создана замена.

В основе «списочного» порядка осуждения лежат те упрощенные процедуры судопроизводства, которые были введены Постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 декабря 1934 года². Согласно этому постановлению, изданному немедленно после убийства Кирова, следствие по делам о террористических организациях и террористических актах должно было вестись в ускоренном порядке (до десяти дней), судебное слушание — производиться без участия сторон и без вызова свидетелей. Закон от  01.12.1934 не допускал ни кассационного обжалования приговоров, ни подачи ходатайств о помиловании. Смертные приговоры по таким делам должны были приводиться в исполнение немедленно.

Новые процессуальные нормы позволяли, таким образом, выносить приговоры по политическим делам «без лишней волокиты», сохраняя при этом видимость судебной процедуры. Важно отметить, что реальным (хотя и скрытым) регулятором нового механизма осуждения выступало Политбюро ЦК ВКП(б): рассмотрение дел «в упрощенном порядке» требовало его обязательной предварительной санкции (хотя бы и не формальной, как это было в случае с публикуемыми списками). Во всяком случае, нам неизвестны случаи применения этого закона без предварительной санкции Политбюро. Почти неизвестны и случаи применения этого закона иными органами, чем Военная коллегия³

На практике применение Закона от  01.12.1934 поначалу имело эпизодический характер и было связано преимущественно с отдельными громкими делами. Так, например, новый порядок был — с санкции Политбюро — применен в деле Леонида Николаева (убийцы С. М. Кирова ) в декабре 1934 года и в так называемом Кремлевском деле, закрытое слушание которого проходило в Военной коллегии Верховного суда СССР 27 июля 1935 года.⁴

Впервые идея использовать «упрощенный порядок» в более широких масштабах нашла отражение в решении Политбюро от 20 мая 1936 года:

«№ 39, п.244 — Вопрос НКВД.

Ввиду непрекращающейся контрреволюционной активности троцкистов, находящихся в ссылке и исключенных из ВКП(б), предложить НКВД СССР:

1) 583 чел. троцкистов, находящихся в ссылке, срок ссылки которых истекает не ранее чем через 2 года, а также 23 чел., находящихся в режимных пунктах, изъять и решением Особсовещания НКВД заключить в отдаленные концлагеря на срок от  3-х до 5 лет;  ...

3) всех арестованных НКВД троцкистов, уличенных следствием в причастности к террору, предать суду Военной Коллегии Верховного Суда с применением к ним в соответствии с законом от 1.XII 1934 г. — расстрела.

Обязать НКВД и Прокуратуру Союза по окончании следствия представить список лиц, подлежащих преданию суду по закону от 1.XII.34 г.⁵

Судя по имеющимся данным, число осуждений Военной коллегией за последующие несколько месяцев не выросло.

Ситуация изменилась осенью 1936 года, буквально через несколько дней после назначения Ежова на должность наркома внутренних дел СССР. И на этот раз формальное предварительное решение было вынесено высшей партийной инстанцией (хотя и в отсутствие Сталина, который в этот момент отдыхал в Сочи⁶ ). 4 октября Политбюро рассмотрело просьбу Ежова и Вышинского санкционировать осуждение 585 человек по списку (любопытно, что это число почти совпадает с указанным в решении от 20 мая 1936 года) и приняло – «опросом» – следующее постановление⁷:

«Вопрос т. Ежова. Согласиться с предложением т.т. Ежова и Вышинского о мерах судебной расправы с активными участниками троцкистско-зиновьевской контрреволюционной террористической организации по первому списку в количестве 585 человек» (на подлиннике решения стояли подписи: «За. Каганович, Молотов, Постышев, Андреев, Ворошилов, Ежов»).»

Здесь следует обратить внимание на две детали:

—  во-первых , решение не было оформлено как выписка из протокола заседания Политбюро с присущими этим протоколам реквизитами (№ протокола / № пункта повестки дня),

—  во-вторых , речь в постановлении шла уже не о санкции на «упрощенный порядок» судебного рассмотрения, а прямо о «мерах судебной расправы», т. е. о приговорах.

Таким образом, уже в этом первом ежовском опыте обозначилась тенденция «спрямить» процедуру прохождения списков, перенеся центр ответственных судебных решений из ВКВС в Политбюро.

От этого первого списка на сегодняшний день обнаружены лишь два недатированных фрагмента, которые были подшиты к общему корпусу списков 1937 года (Т.5. Л.373–375) и включены в опись как единый недатированный список, относящийся к 1937 году. В первом из этих фрагментов  — 114 человек, осужденных выездной сессией ВКВС 10—11 октября 1936 года в Ленинграде, во втором  — 33 человека, из которых 29 были приговорены к расстрелу 7 октября 1936 года в Москве, еще двоих расстреляли позже ( А. И. Тойво  — 16.03.1937 , Э. И. Констант  — 25.10.1936 ), имена двух были зачеркнуты, но один из них — Г. Г. Хрусталев  — был расстрелян 20.06.1937 .

Стоит упомянуть, что уже 5 октября Военной коллегией в Москве были приговорены к расстрелу 40 человек — весьма вероятно, что они также фигурировали в несохранившейся части этого списка.

Анализ имеющихся данных о приговорах Военной коллегии в октябре 1936 года показывает, что 11 и 16 октября выездная сессия работала в Горьком, 14 октября — в Баку, имена части осужденных нам известны, но воссоздать полный список не представляется возможным.

С февраля 1937 года началось уже регулярное утверждение в Политбюро списков лиц, чьи (чаще всего расстрельные) приговоры должна была потом оформлять ВКВС. При этом процедура стала еще более камерной, чем в 1936 году. Формальных решений Политбюро по спискам вплоть до конца 1938 года больше не принималось. Просмотр и утверждение пофамильных списков с заранее намеченной мерой наказания осуществлял сам Сталин и его ближайшие соратники. Их резолюции «за» и подписи на самих списках заменяли официальное решение.

Первый список, утвержденный таким образом, датирован 27 февраля 1937 года — днем открытия февральско—мартовского Пленума ЦК ВКП(б). В нем значатся фамилии 479 человек, мерой наказания для всех был определен расстрел. По имеющейся неполной информации, не менее 220 из них были расстреляны до конца марта. Бурные ли события Пленума помешали полностью реализовать утвержденные решения или сказалась делопроизводственная неразбериха, но все имена из февральского перечня, относящиеся к Азербайджанской и Казахской ССР, Западно-Сибирскому и Красноярскому краям, Свердловской, Сталинградской, Горьковской, Саратовской областям, были повторно включены в последующие списки, так что в реальности осуждение этих людей произошло позже.

Подготовка списков в НКВД

О принципах отбора дел для Военной коллегии мы можем лишь строить гипотезы, исходя из самого набора имен.

В первых списках значилось немало имен видных оппозиционеров, давно находившихся в заключении или ссылке, а также недавно освобожденных. Но, начавшись с расправы над бывшими политическими противниками, механизм упрощенного рассмотрения дел был вскоре распространен и на тех, кого в позднейшие годы стало принято называть «номенклатурой», — т. е. на «руководящих работников партийных, советских, комсомольских и профсоюзных органов, а также на наркомов и их заместителей, крупных хозяйственных руководителей, видных военных работников, писателей, руководителей культуры и искусства»⁸. (добавим — и работников НКВД, арестованных в ходе развернувшейся широкой чистки управленческих структур). К этим категориям принадлежит значительная часть лиц, включенных в списки. Но в списки включались и вполне рядовые советские граждане — фигуранты наиболее важных (с точки зрения местных органов НКВД) дел об антисоветских организациях (военных, националистических, троцкистских) и заговорах — всегда, впрочем, вымышленных.

Центральным, узловым пунктом подготовки списков была комиссия (в НКВД ее часто называли «большой комиссией»), состоявшая из наркома внутренних дел Ежова, прокурора СССР А. Я. Вышинского и председателя Военной коллегии Верховного суда В. В. Ульриха . Никаких формальных документов о создании этой комиссии нами не обнаружено. Однако есть все основания полагать, что возникла она в феврале 1937 года. 30 января был завершен «второй московский процесс» — по делу «Объединенного троцкистско-зиновьевского центра» (Г. Пятаков, К.Радек и др.). Сразу же после этого Ежов и Вышинский составили записку на имя Сталина, в которой предлагалось немедленно направить выездные сессии ВКВС «для рассмотрения дел об изменнических, вредительских, диверсионных, шпионских и террористических троцкистских группах» в целый ряд регионов Союза. Эта записка за подписью Вышинского, отложившаяся в одном из томов «сталинских списков», приведена нами выше. Однако ни подписи Ежова, ни точной даты под этой запиской нет, поэтому нет полной уверенности, что она была направлена адресату. Но совершенно точно, что Сталину была представлена другая записка, датированная 4 февраля, — с тем же предложением, но за подписью одного Ежова; при этом в тексте указано, что она согласована с Вышинским и Ульрихом. К записке приложен проект постановления ЦК ВКП(б) «о порядке судебного рассмотрения дел на членов изменнических, диверсионно-вредительских , шпионских и террористических троцкистских групп». В этом проекте, как и в записке, подписанной Вышинским, перечисляются составы выездных сессий ВКВС, регионы, куда они должны выехать, названы те же три категории осуждения. Но есть и отличия. Самое важное: проект Ежова предусматривает осуждение всех участников троцкистских групп по Закону от  1.12.1934 , а также и механизм подготовки этих осуждений: «Предложить тт. Ежову, Вышинскому и Ульриху рассмотреть списки троцкистов, предаваемых суду выездных сессий Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР и наметить предварительные меры наказания. Свое заключение о мерах наказания представить на утверждение в ЦК ВКП(б)»⁹ (курсив наш. — Публ.).

Нам в т��чности неизвестно, состоялось ли по записке Ежова постановление ЦК. По многим обстоятельствам полагаем, что нет. Но предложение о том, что меру наказания еще до поступления дела в ВКВС избирает Комиссия, состоящая из наркома ВД, прокурора СССР и председателя ВКВС, а затем утверждает ЦК ( т. е. Сталин и его ближайшие сподвижники по Политбюро ЦК), было принято несомненно. Не исключено, что сама эта идея родилась у Ежова в разговоре со Сталиным. Так или иначе, но именно с февраля 1937 года списки с предложенными мерами наказания начинают регулярно поступать на утверждение Сталина, Молотова и др.

Списки, поступавшие впоследствии к членам Политбюро, готовились в НКВД СССР в Москве как на материалах отделов центрального аппарата НКВД, так и на материалах, присланных в центр из региональных НКВД-УНКВД .

По сравнению с делами, направляемыми на внесудебные органы (тройки, «Комиссию НКВД и Прокурора СССР», Особое совещание при НКВД СССР), дела для ВКВС готовились в НКВД тщательней. Тщательность касалась, конечно, не содержания обвинений (абсурдность которых ни в коей мере не встречала возражений), а формальной стороны дела — наличия в делах показаний свидетелей и протоколов очных ставок, документов о регулярном продлении срока следствия, хотя бы относительной грамотности обвинительного заключения и т. д. Из регионов дела направлялись в Москву в соответствующие отделы центрального аппарата ГУГБ НКВД. Дела должен был сопровождать сотрудник регионального УГБ НКВД-УНКВД , способный дать по ним хоть какие-то пояснения. Начальникам отделов ГУГБ надлежало просматривать доставленные из регионов дела и визировать их с тем, чтобы направить на «большую комиссию». В ведомственной переписке иногда эти рассмотрения дел в отделах ГУГБ называют рассмотрением на «малой коллегии». На каждое дело в органе, где проводилось следствие, перед направлением его в отделы ГУГБ обязательно составлялась краткая справка с указанием основных данных об арестованном, предъявленном обвинении и т. д. По сути, эти краткие справки были аналогичны тем, что составлялись для осуждения по «национальным линиям» в «альбомном порядке». Такие же справки по делам, проведенным отделами ГУГБ центрального аппарата, изготавливались в этих отделах перед направлением дел оттуда на «большую комиссию».

Некоторые распорядительные документы на этот счет известны. Например, распоряжение М. П. Фриновского начальникам отделов ГУГБ НКВД от 13 января 1938 года:

«1. Справки по делам центра, направляемым на рассмотрение Военной Коллегии Верхсуда Союза ССР, должны представляться за подписями начальников соответствующих отделов ГУГБ.

2. Справки по делам периферии должны быть завизированы в центре начальниками соответствующих отделов ГУГБ или их заместителями, непосредственно знакомившимися с этими делами.

3. Обвинительные ��аключения по указанным делам центра утверждаются начальниками отделов ГУГБ»¹⁰.

Таким образом, на «большую комиссию» должны были представляться и дела на арестованных, и краткие справки на них.

Однако для дальних регионов порядок иногда изменялся. По специальному разрешению можно было ограничиться направлением в Москву только справок по телеграфу. Характерный пример — распоряжение Фриновского начальникам УНКВД в Хабаровск и Иркутск от  7.08.1937 :

«Руководствуйтесь следующим порядком оформления дел на Военную коллегию:

1. На лиц, дела которых подлежат рассмотрению Военной коллегией, вы составляете справки и передаете их мне в форме списка телеграфом. В списке указываете на каждого: фамилию, имя, отчество, подробные установочные данные, в чем обвиняется, чьими показаниями обвинение подтверждается, сознался или не сознался; в последнем случае кем и в чем именно изобличается.

2. Представленные вами списки нами рассматриваются, и мы определяем категорию, к которой должен быть отнесен обвиняемый.

3. После утверждения списков мы телеграфом сообщаем вам фамилии обвиняемых с указанием, к какой категории он отнесен.

4. По получении утвержденных списков вы передаете дела на Военную коллегию, которая и рассматривает их, руководствуясь утвержденной категорией»¹¹.

Мы видим, что в данном случае «большая комиссия» готова была определять категорию осуждения без ознакомления с делами — только по справкам. Мы почти уверены, что в реальности так происходило и почти во всех других случаях. Конечно, дела «на всякий случай» находились где-то рядом, возможно, рядом находился и приехавший из регионального УНКВД «докладчик», но совершенно невозможно предположить, чтобы эта Комиссия действительно просматривала следственные дела. Конечно, могли быть отдельные исключения, но именно исключения. Более того, мы полагаем, что первоначальные предложения о том, к какой категории отнести обвиняемого, также появлялись еще до рассмотрения справки (иногда дела) на «большой комиссии» — на уровне соответствующего отдела ГУГБ (где так же скорее всего руководствовались рекомендациями из органа, арестовавшего и проводившего следствие по делу).

Так или иначе, но списки в том виде, в каком их подавали Сталину, появлялись только после рассмотрения дел (справок) «большой комиссией». Окончательно оформлялись списки специально выделенной группой сотрудников 8-го ( учетно-регистрационного ) отдела ГУГБ. К Сталину попадали списки с указанием, из какого органа НКВД они поданы, с разбивкой по мерам наказания и содержавшие только фамилии, имена и отчества репрессируемых.

Мы не знаем, представлялись ли одновременно со списками и отдельные справки на репрессируемых — на случай возникновения вопросов у Сталина или еще у  кого-то из визировавших списки. Этот вопрос не может быть разрешен без дополнительных источников.

Возможно, что какие-то списки сопровождались справками по группам обвиняемых — как список от 19 апреля 1937 года по Запсибкраю. В спецсообщении № 56853 за это же число Ежов писал:

«СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ

Посылаю справку по делу вскрытой и ликвидированной в  Западно-Сибирском крае фашистской террористической организации, возглавлявшейся профессором Томского индустриального института ГАЛАХОВЫМ Ф.В., состоявшей в организационной связи с  троцкистско-зиновьевской террористической организацией, руководившейся МУРАЛОВЫМ.

Прошу санкционировать негласное рассмотрение дела по обвинению участников указанной организации Военной коллегией Верховного суда СССР с применением закона от 1 декабря 1934 года»¹².

Не стоит также забывать, что Сталин каждодневно получал из НКВД сообщения о важнейших расследуемых делах, и протоколы допросов главных обвиняемых. На многих из этих документов имеются его распоряжения как об аресте тех или иных лиц (заметная часть из них впоследствии были включены в списки), так и о направлении расследования.

Что касается «большой комиссии», то было бы неправильно считать, что она состояла именно из Ежова, Вышинского и Ульриха. Из обрывочных данных известно, что заседала она, как правило, в кабинете Фриновского, который фактически ее и возглавлял. Иногда вместо Фриновского в ее работе участвовали Л. Н. Бельский или В. Е. Цесарский , вместо Вышинского, как правило, его зам. Г. К. Рогинский . Однако пока о работе этой комиссии почти ничего не известно.

Оформление списков

На первом листе (обложке), как правило, был заголовок — «Список лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда СССР» (изредка просто — «Список»; так, в частности, оформлены списки на бывших сотрудников НКВД), над которым указывались названия регионов (иногда — структур), представивших списки; на второй странице приводилась справка о числе людей, включенных в список, с разбивкой по категориям и территориальной принадлежности. Далее шли собственно региональные списки (каждый с новой страницы), в свою очередь подразделенные на категории (после июля 1937 года 3-я категория из списков исчезает). Семь списков по Грузинской ССР и три по Дальневосточному краю, один из списков по Москве (Д.413. Л.122) и список руководящих работников ноября 1937 года (Д.412. Л.120) не имеют разбивки (указаний) на категории. В записке Серова включенные в эти списки лица (общим числом 2933) учтены как осужденные по  1-й категории; видимо, это правомерно, как показывает анализ осуждений по данным спискам.

В списках, составленных весной и в начале лета 1937 года, иногда встречаются рубрики: «троцкисты», «правые», «децисты», «брандлеровцы», «меньшевики», «эсеры». Более поздние списки по «окраскам преступлений» никак не рубрицированы.

В самостоятельную группу (хотя и внутри списка соответствующего региона) обычно выделялись иностранные граждане, и на каждого из них на отдельном листе давалась относительно подробная справка, содержавшая информацию о гражданстве, годе и месте рождения, времени проживания в СССР, роде занятий, а также существо обвинений и указание на признание (или непризнание) своей вины¹³. На части таких справок (в т.2 списков) имеются рукописные пометы о мере наказания — «Р[асстрел]" или «10 [лет]».

Особо надо сказать о датировке списков. Лишь на некоторых из них (преимущественно в первой половине 1937 года) дата полностью напечатана на обложке, в дальнейшем печатались лишь месяц и год, а дата вписывалась от руки (хотя есть примеры, когда дата не вписана — Т.4. Л.120; Т.5. Л.119). В ряде случаев исправлялся месяц: например, на списке по Челябинской области (Т.2. Л.65) в машинописи указан апрель 1937 года, потом месяц зачеркнут и от руки вписана дата 22/VII. В некоторых случаях машинописная дата отсутствует и вписана только от руки (Т.3. Л.164). Два списка, ��е имеющие ни даты, ни титульного листа, были при комплектовании томов помещены после списков 1937 года — в конец т. 5. Как уже говорилось, эти списки скорее всего являются фрагментами списка октября 1936 года.

Первые два списка 1937 года — от 27 февраля и 19 марта — не были подписаны никем из руководства НКВД. В дальнейшем каждый отдельный список (включая перечни по регионам и категориям) перед направлением в Политбюро стали подписывать ответственные чиновники наркомата: в период с февраля по июнь 1937 года — начальник 4-го ( секретно-политического ) отдела ГУГБ НКВД В. М. Курский , затем Я. С. Агранов , затем М. И. Литвин ; два списка подписал заместитель начальника 4-го отдела С. Г. Гендин ; с июля того же года — начальник учетно-регистрационного отдела ( 8-й отдел ГУГБ, с июня 1938 года — 1-й спецотдел НКВД СССР) В. Е. Цесарский , затем И. И. Шапиро ¹⁴.

Начиная с 14 июня 1937 года и до середины августа 1938 года визировались практически все листы списков.

На одном списке зафиксирована подпись Л. Н. Бельского  — этот список вовсе не имеет обложки, но фактически является первым списком на бывших сотрудников НКВД.

Списки от 14 августа 1937 года и 10 июня 1938 года подписаны заместителем Ежова М. П. Фриновским (в первом случае подпись — автограф, во втором — машинопись).

Значительные отличия в оформлении имеют два списка от 25 августа 1937 года, составленные по областям Украинской ССР, Харьковскому военному округу и центральному аппарату УГБ НКВД УССР. Эти списки, подготовленные в Киеве, включают не только фамилии, но и должности (звания) обвиняемых и подписаны заместителем наркома внутренних дел СССР Л. Н. Бельским , военным прокурором Киевского военного округа Калошиным и врио прокурора УССР Ячениным.

Подписанные документы поступали к Сталину, иногда с сопроводительными записками Ежова. Судя по двум сохранившимся образцам (Т.9. Л.210, 221), составлялись они наспех, подчас на клочках бумаги, и носили не слишком официальный характер.

Утверждение списков в Политбюро

Внутреннюю процедуру рассмотрения и утверждения списков членами Политбюро сегодня реконструировать в деталях практически невозможно. Однако даже тех материалов, которые дают сами списки, достаточно, чтобы констатировать заведомую неформальность, секретность и келейность этой процедуры.

Мы уже говорили о том, что рассмотрение и утверждение списков в 1937–1938 годов не фиксировалось в протоколах заседаний Политбюро и не оформлялось в виде решений. Более того, списки вовсе не попадали в делопроизводство Политбюро — их возвращали в НКВД.

В рассмотрении (вернее, в подписании) списков принимал участие не весь состав Политбюро, а только те его члены, которые были наиболее приближены к Сталину, — мы не видим на списках автографов М. И. Калинина , А. А. Андреева , В. Я. Чубаря , в то время как подпись А. А. Жданова , кандидата в члены Политбюро, встречается очень часто. Наиболее активными «читателями» списков были Сталин и  В. М. Молотов , причем по частоте подписей лидировал последний — им завизированы 372 списка. Собственноручные резолюции «за» и подписи Сталина сохранились на 357 списках, Л. М. Каганович подписал 188, К. Е. Ворошилов  — 185, А. А. Жданов  — 176, А. И. Микоян  — 8, а впоследствии расстрелянный С. В. Косиор  — 5 списков. На 8 списках стоит подпись Ежова (видимо, здесь он выступал не как нарком внутренних дел, а как секретарь ЦК). Ежов, кстати сказать, почти всегда присутствовал при утверждении списков (подписывая их лишь изредка). Случайных свидетелей этой «тонкой» и секретной работы не было.¹⁵

Зафиксирована 51 дата утверждений списков в 1937–1938 годах. Любопытно, что большинство дат утверждения списков совпадают с датами встреч Сталина с ближайшим окружением в его кремлевском кабинете (согласно «Журналу посещений»). Исключение составляют лишь десять дат, когда Сталин в Кремле, судя по журналу, никого не принимал (27 февраля, 27 марта, 6 мая, 25—26 июня , 13 ноября, 22 декабря 1937 года, 3 января, 9 февраля, 29 сентября 1938 года). Но на бoльшую часть этих дат приходились формальные заседания Политбюро (визы на списках могли ставиться до или после этих заседаний)¹⁶. Остаются всего два или три случая, когда невозможно установить, где именно происходило утверждение списков. Можно предположить, что эти встречи происходили у Сталина на даче, либо их вообще не было — Ежов (или кто-то по его поручению) для сбора подписей мог сам объезжать членов Политбюро.¹⁷

Обычно Сталин первый ставил свою подпись, а уже вслед за ним подписывались остальные. Но бывали и исключения, когда подписи Сталина нет, а первой идет подпись Молотова или даже Жданова (см., например, список от  03.01.1938 ). Свои визы и дату утверждения списков Сталин и его коллеги ставили на обложках. Лишь в единичных случаях зафиксированы подписи на самих списках (преимущественно в начальный период).

Среди общих резолюций, сопутствующих подписям, кроме односложного «за» встречаем только две развернутые сталинские фразы: «За с тем, чтобы приговоры и исполнения в отношении железнодорожников были опубликованы в местной печати» (Т.1. Л.114; слово «железнодорожников» вписано другой рукой), «За расстрел всех 138 человек. Сталин» (Т.9. Л.211).

Особого внимания заслуживают резолюции, пометы и исправления, внесенные в списки Сталиным и Молотовым. Чаще всего встречаются случаи изменения намеченного приговора — в сторону смягчения или ужесточения. Иногда та или иная фамилия просто вычеркивалась (99 случаев; как правило, эти имена вновь появлялись в позднейших списках) или подчеркивалась (49 случаев), иногда рядом с фамилией ставилась уточняющая помета (35 случаев): обычно это либо альтернативная мера наказания («10 лет», «25 лет», «ВМН», «расст.[релять]», «германский подданный, судить обычным порядком»), либо разъяснение принятого решения, его деловая или эмоциональная мотивация («подождать пока», «подождать», «отложить», «предварительно вызвать в Москву» и даже «бить, бить»). Отдельного упоминания достойно лаконично-энтузиастичное «Приветствую! Каганович», оставленное на одном из списков 1936 года (Т.5. Л.373).

Оформление и исполнение приговоров

Утвержденные списки передавались из НКВД в ВКВС. Процедура этой передачи в Москве сложностей не представляла, в региональные НКВД-УНКВД высылались копии утвержденных списков, а в дальние регионы результаты сообщали телеграфом: при этом перечислялись фамилии обвиняемых с указанием категории, к которой их отнесли.

В качестве примера можно привести письмо, посланное 27 октября 1937 года из  8-го ( учетно-регистрационного ) отдела НКВД в Грузию вместе с заверенной копией утвержденного 21 октября списка (на 330 человек). Это письмо В. Е. Цесарского на имя наркома ВД Грузии Гоглидзе содержало перечисление ошибок в списках, присланных из Грузии, и заканчивалось словами: «Дела на всех лиц, поименованных в препровождаемом списке, передайте для рассмотрения выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда. О времени выезда к Вам Сессии будет сообщено дополнительно».

На присланных из Москвы экземплярах списков, сохранившихся в Грузии, имеется ряд помет, сделанных местными чекистами.

Еще один пример — список, направленный в  Йошкар-Олу народному комиссару внутренних дел Марийской АССР А. И. Карачарову с сопроводительным письмом (и то, и другое — под грифом «сов. секретно, срочно»)

«Направляю утвержденный 5/ III-38 г. список лиц по Марийской АССР, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда СССР по первой категории в количестве 18 человек и по второй категории — 1 человек. Дела на всех лиц, поименованных в этом списке, передайте для рассмотрения выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда СССР, выезжающей в ближайшее время в Казань. Начальник 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР Цесарский»¹⁸.

По всей вероятности, в архивах и других региональных органов ФСБ есть аналогичные документы (переписка с НКВД СССР и экземпляры списков).

Следует обратить внимание на несколько особых сюжетов, связанных с тем, что выездные сессии физически не могли работать одновременно во многих регионах или приезжать в один и тот же регион достаточно часто. Поэтому вынесение (по сути — оформление) приговоров по уже утвержденным спискам нередко задерживалось, иногда на многие месяцы. Примеров тому в списках множество.

Но бывали и обратные ситуации — когда выездная сессия ВКВС уже приехала в регион, а в Москве список еще не был утвержден. В целом ряде таких случаев приговоры по спискам, еще только ожидающим санкции Сталина, выносились «авансом». При этом оформлялись и предписания на расстрел за подписью председателя выездной сессии ВКВС, но с обязательной оговоркой: «Приговоры в отношении вышеуказанных осужденных могут быть приведены в исполнение только по получении особого распоряжения за подписью Пред. ВКВС Ульрих В.В.». Именно таким образом, например, 10—13 августа 1938 года были вынесены приговоры по сталинградскому списку, который был утвержден Сталиным, Молотовым и Ждановым лишь 12 сентября. Приговоры приведели в исполнение 16 сентября — на основании телеграммы Ульриха от  15.09.1938 . Такие примеры не единичны; они убедительно показывают определяющую роль партийного руководства в государственном терроре.

Особняком стоит история со списочным осуждением в Грузии. Военная коллегия добралась туда всего дважды — в июне—июле и в сентябре—октябре 1937 года, рассмотрев за это время 910 дел. В докладной записке Сталину от 30 октября 1937 года Берия писал, что «за последний год органами НКВД Грузии арестовано свыше 12.000 человек», а темпы осуждения отстают. «В связи с этим ЦК КП(б) Грузии просит разрешить передать на рассмотрение Специальной тройки, созданной в соответствии с директивой ЦК ВКП(б), дел на участников вскрытых НКВД ГССР: 1) Троцкистской террористической диверсионно-шпионской организации, 2) Террористическо-диверсионной шпионской организации правых»¹⁹.

14 ноября Берия ставит вопрос уже более конкретно — просит согласия на рассмотрение тройкой списка на 439 человек, дела которых предполагалось рассматривать на ВКВС. Это был седьмой по счету список, посланный на утверждение из Грузии. 22.11.37 список был завизирован Сталиным, Молотовым и Ждановым, по-видимому , тогда же было получено согласие Сталина с предложением Берия. Во всяком случае, 25.11.37 на имя Гоглидзе было направлено распоряжение Ежова: «Приступите рассмотрению местной тройке Вашим личным председательством обязательным участием прокурора всех дел числом 439 по списку, представленному Вами за № 77487 от 14 ноября. Рассмотрение проводите отдельным заседанием, не смешивая дела кулацкой операции. Все дела после исполнения ��риговоров немедленно направьте Москву, вложив в каждое дело выписку протокола тройки. ЕЖОВ»²⁰.

Этот порядок, когда дела по утвержденным на ВКВС спискам направлялись на тройку, для Грузии сохранился и в дальнейшем.

Упомянем еще об одной особой истории — на Дальнем Востоке. В связи с удаленностью региона, когда выездная сессия в апреле 1938 года добралась до Хабаровска, ей было предоставлено право рассмотреть 750 дел участников правотроцкистской организации без предварительной санкции Москвы (дополнительно к тем 1500, которые уже значились в списках). Именно поэтому имена очень многих осужденных ВКВС на Дальнем Востоке отсутствуют в «сталинских списках».

К 17 апреля выяснилось, что добраться на Сахалин, Камчатку и в  Николаевск-на-Амуре выездная сессия не успевает, а там «имеется подготовленных дел Сахалине 150, Николаевске на Амуре около 50 Камчатке 50». Об этом приехавшие в Хабаровск председатель выездной сессии Никитченко и прокурор Калугин телеграфировали в Москву Вышинскому и Ульриху. 22.04.38 на имя Никитченко, Калугина и начальника УНКВД по ДВК Люшкова было направлено распоряжение Фриновского, Ульриха и Вышинского «тщательно рассмотреть имеющиеся Хабаровске данные разбить категории и отношении лиц включенных первую дать предписание исполнении подписями НИКИТЧЕНКО ЛЮШКОВА КАЛУГИНА линии НКВД и Военной Прокуратуры. Отношении второй категории передать рассмотрение местные трибуналы. Первую оформить приговорами сессии»²¹.

Распоряжение о заочном рассмотрении дел было выполнено. В фонде 7 ЦА ФСБ сохранились копии телеграфных предписаний о расстреле в  Николаевске-на-Амуре 26 человек, на Сахалине — 102 и 40 на Камчатке. Там же имеется акт от 31 января 1939 года по поводу расстрелянных на Камчатке, в котором среди прочего отмечено: «Комиссией установлено, что во всех делах на 40 чел. не оказалось обвинительных заключений, которые по сообщению Камчатского ОУНКВД вовсе не составлялись и в момент приведения приговоров в исполнение в делах отсутствовали»²².

Всего, судя по рапорту Люшкова Ежову от  1.06.1938 , Выездная сессия ВКВС весной 1938 года осудила по ДВК 2478 человек, из них к расстрелу приговорили 2355 человек, по  2-й категории — 123 человека, 38 дел были возвращены на доследование.

И в ДВК, и в любом другом месте судебная процедура осуждения по спискам, упрощенная до предела, была лишь формальностью²³. Дела рассматривались в порядке Закона от  01.12.1934 , и приговор выносился в соответствии с утвержденной ранее категорией (исключения были редки и во всех известных нам случаях дополнительно согласовывались с Москвой). Отчеты ВКВС и ее выездных сессий, протоколы заседаний и другие документы, к сожалению, остаются до сих пор (как и 10 лет назад) практически недоступными исследователям. Однако имеющиеся в конкретных делах выписки говорят о том, что «вся документация готовилась заранее, а само слушание дела одного человека продолжалось 5–10 минут (в редких случаях до получаса). За это время трое судей якобы успевали «разъяснить подсудимому его права, огласить обвинительное заключение […] разъяснить сущность обвинения, выяснить отношение обвиняемого к „совершенным преступлениям“, выслушать его показания и последнее слово […] побывать в совещательной комнате, написать там приговор и, вернувшись в зал судебного заседания, объявить его…»²⁴.

Иной, еще более «упрощенный», порядок осуждения применялся для значительной части бывших работников НКВД. Списки на них, как правило, подавались на подпись Сталину отдельно и, в отличие от остальных, либо были озаглавлены просто «Список» или «Список лиц», без указания, что означенные в нем лица подлежат суду ВКВС, либо не имели обложки (см. первый список, поданный в июне 1937 года — Т.1. Л.197–198).

По нашим подсчетам, в такие списки по Москве и области включено 282 чекиста. Но подобные списки приходили и с Украины, из Дальневосточного края, Горьковской области. В общей сложности в таких списках насчитывается 540 человек (еще по крайней мере столько же чекистов включены в общие списки, в большинстве случаев без указания на службу в органах). Первый «особый» список чекистов был утвержден 16 июня 1937 года, последний — 10 июня 1938 года.

После утверждения таких списков дела бывших сотрудников уже не рассматривались в ВКВС — этих людей просто расстреливали, т. е. в данном случае подписи Сталина и его ближайших соратников имели силу окончательного приговора и не нуждались в формальной легитимации. Предписания о приведении приговоров в исполнение в таких случаях Ульрих, как правило, писал от руки, и хотя в предписании говорится о приговоре Военной коллегии, но дата этого приговора — в отличие от случаев реальных приговоров ВКВС — не указывалась.

Такой механизм осуждения бывших чекистов получил название «особого порядка». Вот что об этом говорилось в заключении, подготовленном Комиссией Н. М. Шверника в 1963 г.: «Решения о расстреле значившихся в списках бывших сотрудников НКВД, некоторых военных работников и государственных деятелей оформлялись не в суде, а в так называемом „особом порядке“ — комиссией в составе Вышинского или его заместителя Рогинского, Ульриха и Ежова или его заместителя Фриновского»²⁵.

Сходная неточность имеет место во многих решениях о реабилитации бывших чекистов. В качестве осудившего органа в них часто указана «комиссия наркома внутренних дел, прокурора СССР и председателя ВКВС СССР». В самих делах, насколько нам известно, нет ни решений этой комиссии, ни даже ссылок на них. В ряде таких дел наличествуют подшитые туда в 1940 году справки, в которых говорится, что такой-то осужден «в особом порядке», а в качестве основания дается ссылка на том и лист соответствующего расстрельного списка, утвержденного Сталиным и его соратниками²⁶. Каким образом в процессе реабилитации во второй половине 1950-х годов эта запись трансформировалась в указание на «большую комиссию» как на осуждающий орган — нам неизвестно. Не исключено, что в распоряжении реабилитирующих органов имелись какие-то документы, оставшиеся для нас недоступными. Быть может, заседания «большой комиссии» протоколировались и эти протоколы или какие-то иные документы в архиве сохранились. И сослаться на «большую комиссию» казалось более удобным, чем на «сталинский список».

Но в любом случае, как нельзя считать, что осужденные в «альбомном порядке» по национальным операциям были приговорены региональным УНКВД, подготовившим списки с предложением мер наказания, точно так же нельзя считать осудившим органом «большую комиссию», которая лишь готовила материал для решения «вышестоящей инстанции».

Отсутствие в делах расстрелянных «в особом порядке» всякого указания на осудивший орган приводит к самым разным интерпретациям в реабилитационных определениях и — как следствие — в Книгах памяти. Так, например, 2 февраля 1938 года в Хабаровск шифротелеграммой за подписью Фриновского были переданы 127 имен, составляющих список бывших сотрудников НКВД по Дальневосточному краю, с указанием: «Немедленно приведите в исполнение приговора о расстреле всех перечисленных лиц. Дела указанных лиц вместе с актами об исполнении приговоров вышлите в 8 Отдел ГУГБ»²⁷.

В телеграмме сказано, что все 127 человек осуждены ВКВС, однако в реальности никаких приговоров ВКВС по этим делам не было, почти всех перечисленных в шифровке расстреляли с 4 по 12 февраля, при этом в Книгах памяти в качестве осудившего органа указаны самые разнообразные инстанции: Верховный суд СССР, ВКВС СССР, Комиссия наркома внутренних дел, прокурора СССР и председателя ВКВС СССР, Комиссия НКВД, комиссия НКВД СССР и Прокурора СССР, Особое совещание при НКВД СССР, тройка, УНКВД по ДВК и др.

Численность осужденных по спискам в 1937–1938 годах

В публикуемых списках 1937–1938 годов значится 44 500 имен. Цифра эта, однако, не вполне точная и отражает механически подсчитанную сумму записей. Ряд фамилий был вычеркнут, есть списки, повторяющиеся целиком (например, за 5 марта 1938 года в т.7 на листах 9 и 29 полностью дублируется список по ж.д. им. Дзержинского из 5 человек, при этом в первом случае они идут по  1-й категории, во втором — по  2-й ; 4 человека из них были расстреляны), многие включены по нескольку раз в различные списки (впрочем, отличить повторы от полных тезок — задача непростая; при изучении материалов фонда № 7 ЦА ФСБ выяснилось, например, что в списках по ДВК фигурируют два разных Бориса Григорьевича Поп��ва — при подготовке первого издания списков мы посчитали, что это один и тот же человек). Повторное включение могло быть связано с самыми разными обстоятельствами — например, с небрежностью сотрудников НКВД при подготовке и рассмотрении списков или с тем, что при первом рассмотрении ВКВС откладывала рассмотрение дела по просьбе НКВД, по оперативным соображениям или отправляла дело на доследование (выявленная информация такого рода также включена в публикацию).

Возвращение на доследование могло быть связано и с неудовлетворительной подготовкой дела, и с другими причинами. Например, в октябре 1937 года из  Бурят-Монгольского НКВД сообщали Ежову, что выездной сессией в  Улан-Удэ из 66 рассмотренных дел половина возвращена на доследование «причинам отказа ряда арестованных своих показаний также заявлений избиении»²⁸.

Реальное число людей в списках, по нашим подсчетам, — 43 631 (или меньше, так как часть повторов мы могли не обнаружить — например, из-за опечаток).

Надо, однако, иметь в виду, что в действительности не все они были осуждены Военной коллегией.

Прежде всего это связано с тем, что целый ряд списков был утвержден в августе—сентябре 1938 года. Это была эпоха перемен в руководстве НКВД, одновременно с которой стал уменьшаться размах репрессий. 16 ноября 1938 года по распоряжению ЦК и СНК СССР (за подписями Сталина и Молотова) рассмотрение дел ВКВС было приостановлено. Поэтому многие из тех, чьи имена попали в последние из публикуемых нами списков 1938 года (эти списки сброшюрованы в  11-й том), были осуждены не ВКВС, а другими судебными органами (трибуналами, судами общей юрисдикции) или Особым совещанием при НКВД, и значительно позднее. При этом их зачастую приговаривали не к обозначенному в списках расстрелу, а к другим мерам наказания, а иногда даже освобождали. Например, изучение списка по Куйбышевской области, подписанного 29 сентября 1938 года, показало, что только один из перечисленных людей был осужден ВКВС к расстрелу (в марте 1939 года в Москве), большинство остальных приговорены к различным срокам заключения (преимущественно от 3 до 10 лет), не менее четверти дел были вовсе прекращены. Другой пример — список, подписанный 20 августа 1938 года на 134 бывших сотрудника НКВД, не был полностью «реализован» в соответствии с расстрельной санкцией (по  1-й категории). Подавляющее большинство людей из этого списка были расстреляны в период с 22 августа по 7 сентября 1938 года. Но некоторые, несмотря на утвержденную им санкцию «по  1-й категории», были приговорены к различным срокам заключения ( О. М. Брандт приговорен ОСО НКВД 17.12.1939 к 8 годам лишения свободы, В. С. Никонович приговорен 24.04.1939 к 15 годам лишения свободы, Р. Р. Соболь приговорена к 8 годам, в  1941-м освобождена из заключения) или вовсе вышли на свободу по прекращении дела, как, например, А. Н. Троицкий (дело прекращено следственной частью НКВД и  29.06.1939 он был освобожден).

Сегодня невозможно с абсолютной точностью установить, какое число людей из «сталинских списков» приговорены ВКВС, а сколько — другими органами, сколько из них по  1-й категории и сколько по  2-й . В фонде 7 ЦА ФСБ сохранились акты о расстреле более 30 тысяч из фигурантов «сталинских списков» по приговорам ВКВС. При этом надо учесть, что в  7-м фонде далеко не полный комплект этих актов — часть из них хранится в региональных архивах органов безопасности. Не менее существенно, что заметная часть приговоров была вынесена другими органами — только тройкой НКВД Грузии было осуждено более 2500 человек из «сталинских списков».

Осуждение по спискам после 1938 года

Судя по сохранившимся документам, осуждение по спискам продолжалось и после сентября 1938 года, хотя его масштабы существенно уменьшились, а порядок претерпел некоторые изменения. Теперь это делалось более официально — формальным решением Политбюро ЦК ВКП(б). При этом каждый раз на имя ��талина подавалась совместная записка НКВД и Прокуратуры с просьбой санкционировать рассмотрение дел в порядке Закона от  01.12.1934 .

Уже 14 февраля 1939 года Берия и Вышинский направили Сталину записку с подобной просьбой. Принятое уже 16 февраля по записке постановление Политбюро за № П68/ 112-оп гласило: «Дела активных врагов партии и Советской власти, входящих в руководящий состав контрреволюционной право-троцкистской , заговорщической и шпионской организации, в количестве 469 человек — передать на рассмотрение Военной Коллегии Верховного Суда СССР с применением Закона от 1 декабря 1934 г.»²⁹. Вероятно, большинство людей из этого списка были расстреляны — во всяком случае, к такому выводу подталкивает отчетная записка Ульриха на имя Сталина от 16 марта 1939 года о состоявшихся судах. С 21 февраля по 14 марта 1939 года, докладывал Ульрих, в закрытых судебных заседаниях ВКВС рассмотрены дела 436 человек. Из них осуждены к расстрелу 413, и приговоры уже приведены в исполнение, а дела 23 человек направлены на доследование. При этом Ульрих сообщал некоторые, видимо, интересовавшие Сталина, подробности о поведении наиболее известных подсудимых. «На судебных заседаниях, — писал он, — полностью признали себя виновными Косиор, Чубарь, Косарев, Постышев, Егоров, М.Берман и Б.Берман, а некоторые подсудимые отказались от своих показаний на следствии, но были изобличены другими материалами дела»³⁰. Сам список в архивах не выявлен. Однако его «расстрельную» часть можно почти с полной уверенностью реконструировать благодаря изучению фонда № 7 ЦА ФСБ. Как видно из хранящихся там актов о приведении приговоров в исполнение в Москве, после 4 октября 1938 года в деятельности ВКВС наступил длительный перерыв. Интенсивные расстрелы вновь начались 20 февраля 1939 года. С 20 февраля по 15 марта были расстреляны 413 человек — именно это число фигурирует в отчете Ульриха.

Вскоре последовала новая серия «списочных» расправ. Своим решением от 8 апреля 1939 года за № П1/ 217-оп Политбюро постановило «дела активных участников контрреволюционной право-троцкистской , заговорщической организации» (всего 931 человек) передать Военной коллегии Верховного суда для рассмотрения в соответствии с Законом от  01.12.1934 , причем в отношении 198 руководящих участников применить высшую меру наказания — расстрел, а остальных 733 человек приговорить к заключению в лагерь «на срок не менее 15 лет каждого»³¹. Это решение также было инициировано совместной запиской НКВД и Прокуратуры, т. е. Берия и Вышинского ( 08.04.1939 . № 996/б).

О результатах рассмотрения дел в ВКВС Берия сообщил 7 июня 1939 года запиской № 1968/б на имя Сталина. В ней говорилось, что при осуждении ВКВС лиц по спискам, утвержденным в ЦК еще 8 апреля 1939 года, Военная коллегия и Прокуратура нашли, что для осуждения 10 человек к ВМН «обвинительных материалов недостаточно и для них необходимо ограничиться лишением свободы сроком от 10 до 25 лет каждому». В то же время при рассмотрении дел на 8 человек, «ранее намечавшихся к заключению в исправтрудлагеря от 15 до 25 лет, Военная Коллегия и Прокуратура нашли, что, в соответствии с тяжестью совершенных ими преступлений […] к ним должна быть применена высшая мера наказания». Берия писал, что НКВД присоединяется к этому мнению, и просил указаний³². Сталин, прочитав письмо, наложил следующую резолюцию: «т. Берия. По первой группе дать от 10 до 25 лет, по второй группе — расстрелять всю восьмерку. И.Сталин» (Там же. Л.87). Этот пример наглядно показывает степень самостоятельности высшей судебной инстанции страны. Список и в данном случае не обнаружен, но изучение расстрельных актов показывает, что с 8 (реально с 14) апреля по 2 июня в Москве по приговорам ВКВС были расстреляны 192 человека. Восемь человек, перечисленные в записке Берии как заслуживающие смертной казни, расстреляны 17 июня 1939 года.

В 1940 году, 16 января, Берия представил Сталину очередной список на несколько сотен человек³³. В сопроводительной записке (№ 265/б) говорилось об окончании следствия в отношении арестованных «врагов ВКП(б) и Советской власти, активных участников контрреволюционной, право-троцкистской заговорщической и шпионской организации в количестве 457 человек» и о том, что НКВД считает необходимым передать их дела в ВКВС для рассмотрения в порядке Закона от  01.12.1934 , причем 346 человек следует приговорить к ВМН, а 111 — на сроки не менее 15 лет. «Просим Вашей санкции», — завершал записку Берия³⁴. В приложенном списке среди 346 человек, подлежащих расстрелу, были Исаак Бабель, Михаил Кольцов, Надежда Михайловна Бухарина-Лукина , Всеволод Мейерхольд. Значительную часть списка заняли имена чекистов-«ежовцев» и членов их семей (мы видим здесь и самого Ежова, и  М. П. Фриновского с женой и сыном). Решение было принято Политбюро уже на следующий день — 17 января (№ П11/ 208-оп ). Причем и на этот раз, как и в 1939 году, предложение Берия приняли без каких-либо поправок и изменений³⁵. В фонде 7 ЦА ФСБ сохранились «рабочие материалы» по этому списку³⁶, позволяющие уточнить сроки и характер осуждения некоторых включенных в него людей.

6 сентября 1940 г. Берия просил санкции на передачу в ВКВС дел еще на 537 человек³⁷. Из приложенного списка³⁸ предполагалось 472 человека расстрелять (в том числе 41 по обвинению в принадлежности к «заговорщической организации, готовившей вооруженное восстание против правительства МНР»), а остальных 65 человек приговорить к заключению на срок не ниже 15 лет каждого.

Список соответствующей численности, обнаруженный в архиве, переплетен в два тома — 1-я и  2-я категория отдельно.³⁹

По оформлению список отличается от предшествующих: каждая из категорий имеет отдельный титульный лист, затем следует перечень с указанием для каждого предарестной должности и номера страницы, на которой помещена справка на обвиняемого (ранее, как уже указывалось, справки оформлялись только на иностранцев, и то не всегда). На этот раз в архиве не сохранилось, однако, никакого решения Политбюро, а на записке имеется лишь помета Сталина «От т. Берия».

Анализ расстрельных актов также подтверждает предположение, что санкцию на немедленное осуждение такого значительного числа людей Сталин в этом случае Берии не дал — никакого резкого увеличения масштабов расстрелов мы осенью 1940 года не наблюдаем, к тому же из всех включенных в список от 6 сентября 1940 года расстреляны были до середины 1941 года менее десяти человек. По-видимому , точно так же был отклонен и список на осуждение 513 человек (из них 466 к расстрелу), представленный 30 апреля 1941 года наркомом госбезопасности СССР В. Н. Меркуловым . Очевидно, Сталин полагал, что особой нужды в таких чрезвычайных мерах, как осуждение «по спискам», пока нет и можно использовать порядок, существовавший до 1937 года, когда приговоры к расстрелу, вынесенные ВКВС, проходили затем процедуру утверждения Комиссией Политбюро по судебным делам. И действительно, начиная с 1939 года эта Комиссия, после двухлетнего перерыва, вновь стала рассматривать приговоры ВКВС (конечно, кроме тех, что были предопределены заранее утвержденными Политбюро списками).

27 июня 1941 года Берия и Меркулов обратились к Сталину с запиской, где просили санкцию на расстрел 1302 заключенных, в том числе 775 человек, которые еще не были осуждены и содержались в тюрьмах Москвы, и 527 человек, отбывавших заключение в Орловской и Владимирской тюрьмах по ранее вынесенным приговорам. В ��аписке, в отличие от предыдущих аналогичных запросов, не указывалось, каким органом должны быть осуждены все эти люди. Не исключено, что авторы имели в виду создание по решению Политбюро какого-либо специального внесудебного органа. Однако постановление Политбюро по этой записке нам не известно, не было создано и никаких чрезвычайных органов для осуждения. Прилагавшийся список, к сожалению, нами пока не разыскан. Однако не вызывает сомнения, что в  каком-то виде санкция Сталина на срочную «разгрузку» московских тюрем была получена. При этом, в отличие от прежнего порядка вынесения приговоров по спискам, многие приговоры ВКВС, вынесенные в начале июля 1941 года (в том числе 324 фигурантам списка от 6 сентября 1940 года), попали на рассмотрение Комиссии Политбюро по судебным делам ( М. И. Калинин , М. Ф. Шкирятов , В. Н. Меркулов ) и 18 июля почти все были утверждены.

В течение трех дней — 27, 28 и 30 июля — в Москве были расстреляны 513 человек по приговорам ВКВС от  5—12 июля . Несколько десятков человек, так же осужденных ВКВС в первой половине июля, расстреляли позже — 16 октября 1941 года.⁴⁰

Следующие известные нам списочные расстрелы относятся к военному времени, когда многие функции Политбюро, как известно, были возложены на Государственный комитет обороны (ГКО).

6 сентября 1941 года Сталин подписал решение ГКО № 634сс, санкционировавшее расстрел заключенных Орловской тюрьмы. В нем говорилось: «Применить высшую меру наказания — расстрел к 170 заключенным, разновременно осужденным за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда СССР»⁴¹.

29 января 1942 года Берия направил Сталину список 46 «арестованных, числящихся за НКВД СССР». На этот раз вопрос был решен менее формально. Никаких постановлений не принималось, была лишь наложена резолюция: «Расстрелять всех поименованных в записке. И.Сталин»⁴². В этом списке много генералов — командующие ВВС округов, бывший нарком боеприпасов И. П. Сергеев и др.

Последние известные нам списки появились вскоре после восстановления в январе 1950 года смертной казни (была отменена 26.05.1947 ). Уже 23 марта 1950 года министр государственной безопасности В.Абакумов подал Сталину список на 85 человек⁴³. Судить их должна была Военная коллегия Верховного суда в помещении Лефортовской тюрьмы. Будущие подсудимые лишались права обжалования приговора и подачи ходатайства о помиловании. Фактически такая судебная процедура соответствовала Закону от  01.12.1934 , хотя в письме Абакумова прямо этот закон не упоминался. В этом списке помимо прочих значились имена арестованных по «Ленинградскому делу» и по «делу Еврейского антифашистского комитета (ЕАК)». Инициатива Абакумова на сей раз не нашла поддержки у Сталина: относительно ленинградских руководителей и работников ЕАК у него были другие планы — организовать против них специальные судебные процессы, а не судить «каждого обвиняемого в отдельности», как предлагал Абакумов. Что касается самой процедуры осуждения, то она возражений у Сталина не вызвала. Когда 11 апреля 1950 года Абакумов внес на утверждение исправленный список (теперь уже на 35 человек), из которого были исключены обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК», Сталин его тут же утвердил⁴⁴. Всех названных в этом повторном списке осудили и расстреляли в апреле 1950 года, а обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК» были, соответственно, осуждены на закрытых судебных процессах в октябре 1950 года и в августе 1952 года.

Первые упоминания о списках

3 февраля 1954 года министр внутренних дел СССР С. Н. Круглов направил Н. С. Хрущеву записку:

«Докладываю Вам, что в архивах МВД СССР обнаружено 383 списка «лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда СССР». Эти списки были составлены в 1937 и 1938 годах НКВД СССР и тогда же представлены в ЦК ВКП(б) на рассмотрение. На всех списках имеются собственноручные резолюции И. В. Сталина и других членов Политбюро.

Представляю при этом подлинники всех указанных списков. Для необходимой справочной работы в МВД имеются вторые экземпляры (копии) списков.

ПРИЛОЖЕНИЕ: по тексту в 11 томах»⁴⁵

Согласно пометам заведующего Общим отделом ЦК КПСС В. Н. Малина на сопроводительном письме, вопрос был доложен Хрущеву сразу же, 4 февраля 1954 года. Впервые публично о существовании списков «лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда СССР» Хрущев упомянул в закрытом докладе ХХ съезду КПСС в феврале 1956 г.:

«Сложилась порочная практика, когда в НКВД СССР составлялись списки лиц, дела которых подлежали рассмотрению на Военной Коллегии, и им заранее определялась мера наказания. Эти списки направлялись Ежовым лично Сталину для санкционирования предполагаемых мер наказания. В 1937–1938 годах Сталину было направлено 383 таких списка на многие тысячи партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников, и была получена его санкция»⁴⁶.

Уже после ХХ съезда, 27 июля 1956 года, было принято решение хранить эти списки постоянно в архиве Президиума ЦК КПСС⁴⁷. Списки были переданы в VI сектор Общего отдела ЦК (архив Президиума / Политбюро), где материалы хранились в необработанном виде до ноября 1974 года, когда они были включены в опись № 24 фонда № 3. Дела имели помету «Особая папка», что автоматически подразумевало особый режим доступа к этим документам.

Никаких сведений об обращении к этим материалам высшего руководства партии в дальнейшем, вплоть до конца 80-х годов, в архиве не сохранилось. Лишь после образования «Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 1930-40-х и начале 50-х годов» ( 28.09.1987 ), в декабре 1988 года, для члена комиссии, председателя ��ПК при ЦК КПСС  Б. К. Пуго сотрудниками архива была подготовлена небольшая секретная справка «Сведения о списках, поступивших из МВД СССР на лиц, репрессированных в  1937—1938 гг. ». В ней приводились статистические данные о числе лиц, включенных в списки (с разбивкой по категориям), указывалось, сколько было на этих документах резолюций членов Политбюро ЦК ВКП(б), приводились отдельные пометы. Дополнительно прилагался перечень всех этих помет.

В декабре 1998 года списки, хранившиеся в Архиве Президента РФ, были рассекречены Межведомственной комиссией по защите государственной тайны, что позволило наконец приступить к их изучению.