Французская оккупация Москвы

Оккупа́ция Москвы́ великой армией^{[K 1]} под командованием императора Наполеона I продолжалась чуть больше месяца, со 2 (14) сентября по 8 (20) октября 1812 года, и стала переломным моментом Отечественной войны 1812 года. За время оккупации город был разграблен и опустошён пожаром, причины которого вызывают споры у историков. В последний раз перед этим Москва была занята иностранными войсками ровно за 200 лет до этого.

После Бородинского сражения, в котором русская армия понесла тяжёлые потери, главнокомандующий Кутузов приказал 27 августа (8 сентября) 1812 года отступить по направлению к Москве на Можайск с твёрдым намерением сохранить армию.

Днём 1 (13) сентября 1812 года в подмосковной деревне Фили состоялс�� военный совет о плане дальнейших действий. Несмотря на то что большинство генералов, и в первую очередь генерал Беннигсен, высказалось за то, чтобы дать Наполеону новое генеральное сражение у стен Москвы, Кутузов, исходя из главной задачи — сохранения армии,— оборвал заседание военного совета и приказал отступать, сдав Москву французам.

Оценив тяжёлое и опасное положение растянувшийся по Москве русской армии, обременённой большим числом раненых и многочисленными обозами, а также не имея возможности долго удерживать неприятеля на её подступах, командующий русским арьергардом генерал от инфантерии М. А. Милорадович решил вступить в переговоры с командующим французским авангардом маршалом И. Мюратом. С этой целью Милорадович послал к Мюрату штабс-ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка Ф. В. Акинфова с запиской за подписью дежурного генерала Главного штаба русской армии полковника П. С. Кайсарова, в которой говорилось: «Оставленные в Москве раненые поручаются гуманности французских войск»^[1]. На словах же Милорадович велел от его имени передать Мюрату, что^[2][3]

В задачу Акинфова также входило как можно дольше оставаться в стане неприятеля, чтобы выиграть время^[2][3].

Утром 2 (14) сентября Акинфов с трубачом из конвоя Милорадовича подъехал к неприятельской передовой цепи как раз в то время, когда возобновилась стрельба и Мюрат уже отдал своей коннице приказ атаковать русские позиции^[4]. Полковник 1-го конно-егерского полка К. Л. Э. де Вильнёв, выехавший в цепь по сигналу трубача, препроводил Акинфова к командиру 2-го кавалерийского корпуса генералу О. Ф. Б. Себастьяни. Последний предложил сам передать письмо Мюрату, однако Акинфов заявил, что ему поручено не только лично вручить письмо неаполитанскому королю, но и передать кое-что ему на словах. Тогда Себастьяни всё-таки распорядился препроводить русских парламентёров к Мюрату^[3].

Прочитав записку, Мюрат возразил: «Напрасно поручать больных и раненых великодушию французских войск; французы в пленных неприятелях не видят уже врагов»^[5][6]. В ответ же на требование Милорадовича, он сказал, что наступление может быть остановлено только после соответствующего на то приказа самого Наполеона, после чего дал указание своему адъютанту проводить Акинфова к французскому императору. Однако, когда Акинфов с трубачом проехали около 200 шагов, Мюрат неожиданно распорядился вернуть русских парламентёров и заявил Акинфову, что, «желая сохранить Москву», он принимает условия Милорадовича и будет продвигаться «так тихо», как угодно русским, но с тем условием, чтобы французские войска могли занять город в тот же день. Кроме этого, во время диалога Мюрат попросил Акинфова как уроженца Москвы уговорить жителей города сохранять спокойствие, гарантируя, что им не будет причинено никакого вреда и не будет взята ни малейшая контрибуция^[2][3].

Французская армия начала входить в Москву 2 (14) сентября во второй половине дня, по сути, идя по пятам покидающей её русской армии. Случалось, что кавалерия из французского авангарда смешивалась с казаками русского арьергарда, при этом не только не проявляя друг к другу враждебных отношений, но и порой демонстрируя взаимное уважение^[7].

2 (14) сентября 1812 год во вторник в 2 часа дня Наполеон прибыл на Поклонную гору, отстоявшую от Москвы (в её границах на 1812 год) на расстоянии 3 вёрст^{[K 2]}. Там по распоряжению неаполитанского короля Мюрата был построен в боевой порядок авангард французских войск. Здесь Наполеон в течение получаса ожидал, а затем, не увидев со стороны Москвы никаких действий противника, приказал выстрелом из пушки дать сигнал к дальнейшему движению французских войск на Москву. Конница и артиллерия на лошадях скакали во весь опор, а пехота бежала. Достигнув приблизительно через четверть часа Дорогомиловской заставы, Наполеон спешился у Камер-Коллежского вала и начал расхаживать взад и вперёд, ожидая из Москвы делегации или выноса городских ключей. Пехота и артиллерия под музыку стала входить в город.

Через минут десять ожидания к Наполеону подошёл молодой человек в синей шинели и круглой шляпе и, поговорив несколько минут с Наполеоном, вошёл в заставу. По мнению очевидца Ф. И. Корбелецкого, этот молодой человек сообщил французскому императору, что российская армия и жители покинули город. Это известие, распространившееся среди французов, сначала вызвало у них недоумение, которое с течением времени переросло в уныние и огорчение. Вышел из равновесия и Наполеон.

В это время подходившие французские войска стали разделяться перед подходом к Дорогомиловской заставе на две части и обходить вдоль Камер-Коллежского вала Москву справа и слева, чтобы вступать в город через другие заставы.

Через час, придя в себя, Наполеон сел на лошадь и въехал в Москву. За ним последовала конница, до этого не вступавшая в Москву. Проехав Дорогомиловскую Ямскую слободу и достигнув берега Москвы-реки, Наполеон остановился. В это время авангард переправился за Москву-реку, пехота и артиллерия стали переходить реку по мосту, а конница стала переправляться вброд. После переправы через реку армия стала разбиваться на мелкие отряды, занимая караулы по берегу реки, по главным улицам и переулкам города.

Улицы города были пустынны. Перед Наполеоном на расстоянии ста саженей ехали два эскадрона конной гвардии. Свита Наполеона была весьма многочисленной. Бросалась в глаза разница между пестротой и богатством убранства мундиров окружавших Наполеона людей и простотой убранства мундира самого императора. На Арбате Наполеон увидел только содержателя аптеки с семьёй и раненого французского генерала, находившегося у них на постое.

Достигнув Боровицких ворот Кремля, Наполеон, глядя на кремлёвские стены, сказал с насмешкой: «Voilà de fières murailles!»^[8] Обер-шталмейстер Арман де Коленкур, находившийся при особе императора, писал:^[9]

В Кремле, точно так же как и в большинстве частных особняков, всё находилось на месте: даже часы шли, словно владельцы оставались дома. Город без жителей был объят мрачным молчанием. В течение всего нашего длительного переезда мы не встретили ни одного местного жителя; армия занимала позиции в окрестностях; некоторые корпуса были размещены в казармах. В три часа император сел на лошадь, объехал Кремль, был в Воспитательном доме, посетил два важнейших моста и возвратился в Кремль, где он устроился в парадных покоях императора Александра.

Впоследствии, как писали современники тех событий, видя ненависть и пренебрежение к себе со стороны и русского правительства, и русского народа, решивших лучше уступить ему древнюю свою столицу, чем преклониться перед ним, Наполеон приказал, при доставлении в Кремль съестных припасов, вместо лошадей употреблять для этого русских обоего пола, не разбирая ни состояния, ни лет^[10]. По оценке историка А. Мартина, москвичи в целом, однако, предпочли не принимать оккупацию, а бежать из города. К началу 1812 года, по данным полиции, в Москве насчитывалось 270 184 жителя^[11]. Во время оккупации, согласно её отчёту, в столице оставалось всего около 6200 мирных жителей, то есть 2,3 % от довоенного населения города^[12]. По мнению В. Н. Земцова в оккупированной Москве оставалось более 10 тыс. жителей. Кроме этого, в ней оставались также от 10 до 15 тыс. русских раненых и больных солдат^[13].

В ходе оккупации участились случаи мародёрства со стороны французской армии и местного населения, сперва вызванные желанием поживиться (в частности, слуги и крепостные грабили хозяйские дома), впоследствии — стремлением выжить в условиях голода. Случались и убийства военными гражданского населения. Изнасилований практически не было, так как оставшиеся в городе москвички, страдая от голода, отсутствия жилья и обстановки насилия, в основном шли на контакт с военными добровольно. Собственно французы часто рассматривались местным населением как наименее склонная к пьянству и грабежам часть наполеоновской армии, в отличие от представителей других этносов. По мнению ряда москвичей, французское командование пыталось бороться с нарушениями армейской дисциплины, хоть и не преуспело в этом. Однако под влиянием правительственной пропаганды, изображавшей французов безбожниками, и извест��й об осквернении местных святынь местное население иногда называло французов «язычниками» или даже «басурманами»^[14][15].

В момент входа французов в Москву 2 (14) сентября 1812 года в разных местах города осуществлялись поджоги^[16]. Французы были уверены, что Москва поджигается по приказанию московского губернатора — графа Ростопчина.

В ночь с 3 (15) сентября на 4 (16) сентября поднялся сильнейший ветер, продолжавшийся, не ослабевая, больше суток. Пламя пожара охватило центр близ Кремля, Замоскворечье, Солянку, огонь охватил почти одновременно самые отдалённые друг от друга места города. Пожар^{[K 3]} бушевал до 6 (18) сентября и уничтожил большую часть Москвы.

До 400 горожан из низших сословий были расстреляны французским военно-полевым судом по подозрению в поджогах.

На Наполеона пожар произвёл мрачное впечатление. По свидетельствам очевидца,^[17] он говорил: «Какое ужасное зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое невероятное решение! Что за люди! Это скифы!»

К ночи 4 (16) сентября пожар усилился настолько, что рано утром 5 (17) сентября Наполеон был вынужден покинуть Кремль, переехав в Петровский путевой дворец. Граф Сегюр писал^[9]:

«Мы были окружены целым морем пламени; оно угрожало всем воротам, ведущим из Кремля. Первые попытки выйти из него были неудачны. Наконец найден был под горой выход к Москве-реке. Наполеон вышел через него из Кремля со своей свитой и старой гвардией. Подойдя ближе к пожару, мы не решались войти в эти волны огненного моря. Те, которые успели несколько познакомиться с городом, не узнавали улиц, исчезавших в дыму и развалинах. Однако же надо было решиться на что-нибудь, так как с каждым мгновением пожар усиливался всё более и более вокруг нас. Сильный жар жёг наши глаза, но мы не могли закрыть их и должны были пристально смотреть вперёд. Удушливый воздух, горячий пепел и вырывавшееся отовсюду пламя спирали наше дыхание, короткое, сухое, стеснённое и подавляемое дымом. Мы обжигали руки, стараясь защитить лицо от страшного жара, и сбрасывали с себя искры, осыпавшие и прожигавшие платье».

Наполеон со свитой проехал по горящему Арбату до Москвы-реки, далее, как писал академик Тарле, он двигался относительно безопасным маршрутом вдоль её берега.

6 (18) сентября Наполеон вернулся в Кремль. Из Москвы он продолжал управлять своей империей: подписывал декреты, указы, назначения, перемещения, награды, увольнения чиновников и сановников. После своего возвращения в Кремль французский император принял решение, о чём он заявил во всеуслышание, остаться на зимних квартирах в Москве, которая, как он полагал в тот момент, даже в её нынешнем состоянии даёт ему больше приспособленных зданий, больше ресурсов и больше средств, чем всякое другое место. Он приказал в соответствии с этим привести Кремль и монастыри, окружающие город, в состояние, пригодное для обороны, а также приказал произвести рекогносцировку окрестностей Москвы, чтобы разработать систему обороны в зимнее время.

Для управления городом в доме канцлера Н. П. Румянцева на Маросейке, 17 был открыт орган самоуправления — Московский муниципалитет. Интендант Бартелеми де Лессепс поручил местному купцу Дюлону подобрать его членов из числа оставшегося в городе мещанства и купечества. В течение 30 дней своей деятельности муниципалитет из 25 человек занимался поиском продовольствия в окрестностях города, помощью неимущим, спасением горящих храмов. Поскольку члены муниципалитета работали в нём подневольно, после ухода Наполеона из города почти никто из них не понёс наказания за коллаборационизм.

Для обеспечения порядка в городе 12 октября 1812 года французы создали муниципальную полицию — фр. police génèral.

21 сентября Наполеон распределил свои войска по Москве следующим образом^[18]:

• I корпус (Даву) — юг и юго-запад города;
• III корпус (Нея) — восток города;
• IV корпус (Богарнэ) — север и северо-запад города;
• Гвардия — центр (включая Кремль).

Сам Наполеон почти каждый день объезжал верхом различные районы города и посещал окружающие его монастыри. В том числе Наполеон посетил Воспитательный дом и беседовал с его начальником генерал-майором Тутолминым. На просьбу Тутолмина о дозволении написать рапорт о состоянии воспитанников императрице Марии Наполеон не только позволил, но вдруг неожиданно прибавил: «Я прошу вас при этом написать императору Александру, которого я уважаю по-прежнему, что я хочу мира». В тот же день, 18 сентября, Наполеон приказал пропустить через французские сторожевые посты чиновника Воспитательного дома, с которым Тутолмин послал свой рапорт в Санкт-Петербург.

Всего Наполеон сделал три попытки довести до сведения царя о своих миролюбивых намерениях, но так и не получил на них ответа. В частности он попытался передать такое предложение через богатого русского помещика Ивана Яковлева — отца Александра Герцена, который был вынужден остаться в Москве с малолетним сыном и его матерью во время занятия Москвы Наполеоном. Последнюю попытку Наполеон предпринял 4 октября, когда он послал в лагерь Кутузова (в Тарутино) маркиза Лористона, бывшего послом в России перед самой войной^{[K 4]}.

Некоторые советские историки (к примеру, Е. В. Тарле) полагали, что в качестве последнего средства воздействия на русского царя Наполеон лелеял планы освобождения от крепостной зависимости крестьян, чего больше всего опасалось русское дворянство^{[K 5]}; оккупация и сама по себе вызвала некоторый подрыв устоявшейся социальной структуры (известны случаи, когда крепостные заявляли своим помещикам, особенно собиравшимся бежать, что более не считают себя связанными обязательствами по отношению к ним^[14]).

Во время нахождения в Москве французы особенно не церемонились с русскими святынями, в ряде храмов были устроены конюшни. Поскольку оконными рамами топили печи, под потолком зданий свили гнёзда птицы. В некоторых церквях были устроены плавильные горны для переплавки золотой и серебряной утвари^[19]. После возвращения русских Успенский собор Московского Кремля пришлось опечатать, дабы толпа не видела учинённого внутри бесчинства:

Я был охвачен ужасом, найдя теперь поставленным вверх дном безбожием разнузданной солдатчины этот почитаемый храм, который пощадило даже пламя, и убедился, что состояние, в которое он находился, необходимо было скрыть от взоров народа. Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и расколоты.

— А. Х. Бенкендорф^[20]

Другой мемуарист отмечает, что слухи о кощунственных действиях французов в отношении православных святынь были преувеличены молвой, ибо «большая часть соборов, монастырей и церквей были превращены в гвардейские казармы» и «кроме гвардии никто не был впускаем при Наполеоне в Кремль»^{[21][K 6]}. Наиболее почитаемые святыни удалось спрятать перед оставлением города: «В Чудове монастыре не оставалось раки св. Алексея, она была вынесена и спрятана русским благочестием, так же как мощи св. царевича Димитрия, и я нашел в гробнице его только одну хлопчатую бумагу»^[21].

А. А. Шаховской приводит единственный случай умышленного оскорбления чувств православных верующих: «в алтарь Казанского собора втащена была мёртвая лошадь и положена на место выброшенного престола»^[21].

6 (18) октября 1812 года Наполеону стала понятна бесперспективность заключения мирных соглашений с русскими и невозможность обеспечения продовольствием расквартированных в Москве и окрестностях французских войск, вследствие активного противодействия попыткам наладить снабжение французской армии как со стороны русской армии, так и со стороны гражданского населения. После этого Наполеон принял решение оставить Москву. К принятию такого решения французского императора также подтолкнула резко ухудшившаяся погода с ранними заморозками.

Причины, по которым Наполеон отказался от своих первоначальных планов провести зиму в Москве, вызывают споры среди историков. Помимо проблем с фуражировками и тёплой одеждой, беспокойство императора вызывали мародёрство и пьянство армии, её общее разложение при отсутствии реальных боевых перспектив. В таком состоянии он не мог вести бойцов на столицу империи — Санкт-Петербург.

6 (18) октября произошло столкновение части армии Кутузова с частями французской армии, которыми командовал Мюрат, стоявшими в наблюдательной позиции на реке Чернишне перед Тарутиным, где находилась ставка Кутузова. Нападение было произведено генералом Беннигсеном вопреки воле Кутузова. Это столкновение развернулось в сражение, получившее позднее название Тарутинский бой, и кончилось тем, что Мюрат был отброшен за село Спас-Купля. Этот эпизод показал Наполеону, что Кутузов после Бородина усилился, и можно было ожидать дальнейших инициатив русской армии.

Наполеон отдал приказ маршалу Мортье, назначенному им московским генерал-губернатором, перед окончательным уходом из Москвы поджечь магазины с вином, казармы и все публичные здания в городе, за исключением Воспитательного дома, поджечь кремлёвский дворец и положить порох под кремлёвские стены. Взрыв Кремля должен был последовать за выходом последних французских войск из города.

7 (19) октября по приказу Наполеона армия из Москвы двинулась по Старой Калужской дороге. В Москве оставался только корпус маршала Мортье. Первоначально Наполеон намеревался напасть на русскую армию и, разгромив её, попасть в неразорённые войной районы страны, чтобы обеспечить продовольствием и фуражом свои войска. Первую свою остановку на ночь Наполеон сделал в селе Троицком на берегу реки Десны. Здесь в течение нескольких дней находилась его главная квартира. Находясь здесь, он отказался от своего первоначального плана — напасть на Кутузова, так как в этом случае ему предстояло выдержать сражение, подобное Бородинскому, с ещё более неясными перспективами на победу, чем в Бородино. Но даже если бы новое сражение и кончилось для Наполеона победой, оно уже не могло изменить главного: оставления им Москвы. Наполеон предвидел впечатление, которое произведёт в Европе его уход из Москвы, и страшился этого впечатления.

Наполеон решил повернуть со Старой Калужской дороги вправо, обойти расположение русской армии, выйти на Боровскую дорогу, пройти нетронутыми войной местами по Калужской губернии на юго-запад, двигаясь к Смоленску. Он намеревался, спокойно дойдя через Малоярославец и Калугу до Смоленска, перезимовать или в Смоленске, или в Вильне, и в дальнейшем продолжить войну с Россией.

«Я покинул Москву, приказав взорвать Кремль», — писал 10 октября Наполеон жене. Накануне вечером он послал из своей главной квартиры в селе Троицком маршалу Мортье приказ окончательно оставить Москву и немедленно присоединиться со своим корпусом к армии, а перед выступлением взорвать Кремль. Это приказание было выполнено лишь частично, так как в суматохе внезапного выступления у Мортье не хватило времени как следует заняться этим делом. До основания была уничтожена лишь Водовзводная башня, сильно пострадали башни Никольская, 1-я Безымянная и Петровская, также кремлёвская стена и часть арсенала. От взрыва обгорела Грановитая палата.

Как не без ехидства отмечали современники, при попытке подорвать самое высокое здание Москвы, колокольню Иван Великий, сама она осталась невредимой, в отличие от позднейших пристроек^[21]:

Огромная пристройка к Ивану Великому, оторванная взрывом, обрушилась подле него и на его подножия, а он стоял так же величественно, как только что воздвигнутый Борисом Годуновым для прокормления работников в голодное время, будто насмехаясь над бесплодною яростию варварства XIX века.

После оставления Москвы французами первым в город вступил кавалерийский авангард русской армии под командованием А. Х. Бенкендорфа (чей начальник Винцингероде к тому времени был пленён маршалом Мортье). Бенкендорф 14 (26) октября писал М. С. Воронцову^[22]:

Мы вступили в Москву вечером 11-го числа. Город был отдан на расхищение крестьянам, которых стеклось великое множество, и все пьяные; казаки и их старшины довершали разгром. Войдя в город с гусарами и лейб-казаками, я счел долгом немедленно принять на себя начальство над полицейскими частями несчастной столицы: люди убивали друг друга на улицах, поджигали дома. Наконец все утихло, и огонь потушен. Мне пришлось выдержать несколько настоящих сражений.

О том, что русская армия нашла в городе толпы крестьян, занимавшихся пьянством, грабежом и вандализмом, сообщают и другие мемуаристы^[14][23]. Вот, к примеру, свидетельство А. А. Шаховского^[21]:

Подмосковные крестьяне, конечно, самые досужие и сметливые, но зато самые развратные и корыстолюбивые во всей России, уверясь в выходе неприятеля из Москвы и полагаясь на суматоху нашего вступления, приехали на возах, чтобы захватить недограбленное, но гр. Бенкендорф расчел иначе и приказал взвалить на их воза тела и падаль и вывести за город, на удобные для похорон или истребления места, чем избавил Москву от заразы, жителей её от крестьянского грабежа, а крестьян от греха.

Московский обер-полицмейстер Ивашкин в донесении Ростопчину от 16 октября оценивает количество вывезенных с улиц Москвы трупов в 11 959, лошадиных — в 12 546^[19]. По возвращении в город Ростопчин распорядился не устраивать имущественного передела и оставить награбленное добро тем, в чьи руки оно попало^{[K 7]}, ограничившись компенсациями пострадавшим. Узнав об этом распоряжении, народ бросился на воскресный рынок у Сухаревой башни: «В первое же воскресенье горы награбленного имущества запрудили огромную площадь, и хлынула Москва на невиданный рынок!» (Гиляровский). В императорском манифесте от 30 августа 1814 года была объявлена амнистия за большинство преступлений, совершённых во время наполеоновского вторжения^[14].

• Война и мир — роман содержит картины оккупированной французами Москвы
• Наполеон в России (Верещагин) — цикл картин, изображающих в том числе и пребывание французов в Москве
• Московский муниципалитет (1812)
• Памятник на могиле французов, павших в Москве (1812)

• 1812 год в воспоминаниях современников / Отв. ред. А. Г. Тартаковский. — ИРИ РАН. — М.: Наука, 1995. — 202 с. — ISBN 5-02-009607-5.
• Муравьёв Н. Н. Записки // Русский архив, 1885, № 9, с. 23.
• «Французы в Москве». Русские мемуары. Избранные страницы. 1800—1825 гг. // Москва. Изд.: «Правда», 1989. с. 164—168.
• Корбелецкий Ф. И. Краткое повествование о вторжении французов в Москву и о пребывании их в оной. С приложением оды в честь победоносного российского воинства. — СПб. 1813.
• Земцов В. Н. 1812 год. Пожар Москвы. — М.: Книга, 2010. — 138 с. — (200-летие Отечественной войны 1812 г.). — ISBN 978-5-91899-013-1.
• Земцов В. Н. Москва при Наполеоне: социальный опыт кросскультурного диалога // Quaestio Rossica. — Екатеринбург: УрФУ им. Б. Н. Ельцина, 2016. — Т. 4, № 3. — С. 217—234. — ISSN 2311-911X.
• Земцов В. Н. Наполеон в Москве. — М.: Медиа-книга, 2014. — 323 с. — (200-летие Отечественной войны 1812 г.). — ISBN 978-5-91899-071-1.
• Земцов В. Н. Наполеон в России: социокультурная история войны и оккупации. — М.: РОССПЭН, 2018. — 431 с. — (Эпоха 1812 года). — ISBN 978-5-8243-2221-7.
• Земцов В. Н. Наполеон и пожар Москвы. // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. С. 152—162.
• Земцов В. Н. Судьба русских раненых, оставленных в Москве в 1812 г. // Бородино и освободительные походы русской армии 1813—1814 годов: Материалы Международной научной конференции / Сост. А. В. Горбунов. — Министерство культуры РФ. — Бородино: Бородинский военно-исторический музей-заповедник, 2015. — С. 225—250. — ISBN 978-5-904363-13-0.
  • Zemtsov V. N. The Fate of the Russian Wounded Abandoned in Moscow in 1812 (англ.) // The Journal of Slavic Military Studies. — Routledge, 2015. — Vol. 28, no. 3. — P. 502—523. — ISSN 1351-8046.
• Киселёв Н. Дело о должностных лицах Московского правления, учреждённого французами, в 1812 году // Русский архив, 1868. — Изд. 2-е. — М., 1869. — Стб. 881—903.
• Московские монастыри во время нашествия французов. Современная записка для представления министру духовных дел кн. А. Н. Голицыну Архивная копия от 6 января 2012 на Wayback Machine // Русский архив, 1869. — Вып. 9. — Стб. 1387—1399.
• Павлова М. Н., Розина О. В. Городское управление Москвы в период французской оккупации (сентябрь—октябрь 1812 г.) // Актуальные вопросы местного самоуправления в Российской Федерации: сборник научных статей по итогам I Всероссийской научно-практической конференции, посвящённой Дню местного самоуправления (26—27 апреля 2018 г.). — Стерлитамак: Изд-во Стерлитамакского филиала БашГУ, 2018. — С. 92—97.
• Попов А. Н. Французы в Москве в 1812 году // Отечественная война 1812 года / сост., предисл., примеч. С. А. Никитина. — М.: Минувшее, 2009. — Т. 2: Нашествие Наполеона на Россию. — С. 625—807. — (Русская историческая библиотека). — ISBN 978-5-902073-70-3.
• Реман О. О. Глас московского жителя. — М., 1812. — 16 с.
• Тарле Е. В. Глава XIII. Нашествие Наполеона на Россию 1812 г. // Наполеон.
• Тартаковский А. Г. Население Москвы в период французской оккупации // Исторические записки. — Институт истории АН СССР. — М.: Наука, 1973. — Т. 92. — С. 356—379.
• Шаликов П. И. Историческое известие о пребывании в Москве французов 1812 года. — М., 1813. — 64 с.
• Martin A. M. The Response of the Population of Moscow to the Napoleonic Occupation of 1812 (англ.) // The Military and Society in Russia: 1450—1917 / Ed. by E. Lohr^[англ.], M. Poe. — 2nd ed. — Leiden; Boston; Köln: BRILL, 2002. — xxiv, 550 p. — (History of Warfare, ISSN 1385-7827, Vol. 14). — ISBN 978-90-04-12273-4.