29.
Когда, оскорбляемый фортуной и людскимъ мнѣніемъ, я оплакиваю свое отверженное состояніе и, смущая глухое небо моимъ безплоднымъ плачемъ, проклинаю, глядя на себя, мою судьбу; когда, смотря на кого-нибудь болѣе богатаго надеждами, я завидую чертамъ его лица или количеству окружающихъ его друзей и, менѣе всего удовлетворенный тѣмъ, что имѣю самъ, желаю имѣть его таланты или могущество, — то, если въ такой мигъ, когда я почти самъ себя презираю, мнѣ случайно придетъ мысль о тебѣ, душа моя[1], то, какъ жаворонокъ, вспорхнувшій на разсвѣтѣ дня отъ угрюмой земли, я начинаю пѣть гимнъ предъ небесными вратами, потому что воспоминаніе о твоей сладкой любви приноситъ мнѣ блаженство, которое я презрительно откажусь перемѣнить даже на состояніе королей.
- ↑ Этотъ сонетъ можетъ въ особенности подтвердить то, что сказано въ вступительномъ этюдѣ о слогѣ Шекспировыхъ сонетовъ вообще. Онъ почти весь состоитъ изъ повторенія однѣхъ и тѣхъ же мыслей и даже словъ, сгроможденныхъ въ самый причудливый метафорическій калейдоскопъ, такъ что въ прозаическомъ буквальномъ переводѣ все стихотвореніе кажется пустымъ наборомъ словъ, а между тѣмъ въ подлинникѣ сонетъ этотъ принадлежитъ по версификаціи къ самымъ звучнымъ и красивымъ.