В гостях у пеликана (Веселкова-Кильштедт)/ДО

Сотни бѣленькихъ кроватокъ,

Ярко солнцемъ залитыхъ;

Сотни маленькихъ ребятокъ;

Сотни глазокъ голубыхъ,

Глазокъ сѣрыхъ, глазокъ черныхъ,

Гдѣ блеститъ одинъ вопросъ:

Кто насъ, слабыхъ и покорныхъ.

Въ этотъ домъ большой принесъ?..

Мать сама ль, вздыхая тяжко,

Или чуждая рука?

На груди у нихъ костяшка

Съ четкимъ знакомъ нумерка:

Никогда отецъ любимый

Не надрѣжетъ тотъ шнурокъ,

И никто, никто родимый

Не отвяжетъ нумерокъ!

Въ жизнь вошли вы сиротами,

Вамъ одинъ защитникъ данъ,

Осѣнившій васъ крылами,

Старый, бѣлый Пеликанъ…

М. К.

Въ послѣдніе годы все чаще и чаще стали появляться въ печати упреки воспитательнымъ домамъ за ихъ отношеніе къ принятымъ на себя обязанностямъ по вскормленію и призрѣнію брошенныхъ матерями младенцевъ. Читая и слушая все, что разсказываютъ о чудовищной якобы смертности питомцевъ воспитательныхъ домовъ, общество волнуется, раздаются вопли: «Это ужасно! это безобразіе! пора бы отобрать дѣло отъ казны… тамъ умышленно морятъ дѣтей, чтобы сократить комплектъ… дѣти мрутъ отъ голода, потому что у каждой мамки по трое младенцевъ… зачастую цѣлый день до прихода врача мертвый ребенокъ лежитъ въ одной люлькѣ съ живымъ… воздухъ отвратительный… пища невозможная… грязь… нечистота… масса злоупотребленій, а администрація на все глядитъ сквозь пальцы»… Поговорятъ, погорячатся и, изливъ наболѣвшее за участь покинутыхъ младенцевъ сердце, всѣ понемногу снова успокаиваются, каждый идетъ и ѣдетъ по своимъ діламъ. а воспитательный домъ стоитъ себѣ все также въ центрѣ столицы; широко подъ его древней кровлей раскинулъ крылья бѣлый пеликанъ, эта «баба-птица», кормящая, согласно народному повѣрью, собственной кровью и плотью своихъ птенцовъ, и въ ворота его все входятъ и выходятъ какія-то женщины съ закутанными въ одѣяльца младенцами.

Мысль проникнуть за высокую ограду въ это загадочное заведеніе явилась какъ-то у небольшого кружка дамъ. «Помилуйте, васъ никогда туда не впустятъ, — говорили намъ. — Развѣ вѣдомство потерпитъ подобный контроль?» Особенно пугали насъ почетнымъ опекуномъ. «Старый, суровый генералъ… да вы только нарветесь на непріятный отказъ… Лучше и не пытайтесь»… Но мы попытались, постучались, и старый генералъ, со старой и, увы, нынѣ уже исчезающей въ новомъ поколѣніи рыцарской предупредительностью, открылъ намъ тяжелыя двери стараго екатерининскаго зданія^[1]. Что же нашли мы… Чистоту, безукоризненную, педантическую, какую далеко не всегда встрѣтишь въ дѣтскихъ частныхъ лицъ, Нигдѣ ни пылинки. Какъ зеркало блестящіе, постоянно вытираемые полы и свѣжій воздухъ. Всѣ три этажа главнаго зданія раздѣлены поперекъ, съ сѣвера на югъ, на 10 палатъ каждый; въ каждой палатѣ отъ 35 до 45 мамокъ, а дѣтей столько же. Въ день нашего посѣщенія, при наличности 1135 дѣтей, только у 40 кормилицъ было по два питомца, которые прикармливались стерилизованнымъ молокомъ. У каждаго младенца своя кроватка подъ бѣлымъ, обтянутымъ марлевой тканью кузовкомъ, который при малѣйшемъ заболѣваніи пропитывается лѣсною водой, для облегченія дыханія. Въ корпусѣ кроватки сдѣланъ выдвижной ящикъ, гдѣ хранится дневной запасъ чистаго бѣлья, а на полу подъ нею стоитъ цинковое герметическое ведрышко, куда на время складываются грязныя пеленки, чтобы показать ихъ палатному врачу. Въ сутки на младенца ихъ полагается, смотря по надобности, отъ 15 до 30 штукъ. Мокрую пеленку не сушатъ, какъ дѣлается во многихъ частныхъ семьяхъ, ее отправляютъ въ прачечную. Какъ упомянуто, въ день посѣщенія въ домѣ было 1135 дѣтей; помножьте это число на 15 (я нарочно беру минимальную цифру), итого — 17,025 пеленокъ, а сколько распашенокъ, кофточекъ, наволокъ, предметовъ бѣлья и одежды кормилицъ, — ихъ бѣлыхъ косынокъ, передниковъ и рубахъ, ихъ цвѣтныхъ юбокъ и сарафановъ, да сколько же прачекъ требуется для этой чудовищной стирки? Много и все же меньше, чѣмъ можно ожидать, но зато прачечная оборудована такъ, что мы диву дались, когда вымоченное съ утра грязное бѣлье при насъ стиралось, полоскалось, выжималось и гладилось огромными машинами. ни пару, ни суеты, ни излишне пролитой на полъ воды. Этимъ отсутствіемъ грязнаго бѣлья и объясняется чистота воздуха въ палатахъ. Дѣти больныя, незаразныя, — а для заразныхъ есть строго изолированное, прекрасно оборудованное помѣщеніе, — остаются въ палатахъ. Только къ бѣлому кузовку ихъ кроватки прикалывается красный бантикъ, какъ маленькій тревожный сигналъ. На нихъ сосредоточено особенное вниманіе и надзирательницы, и палатной няни-фельдшерицы, которая купаетъ дѣтей, даетъ имъ лекарство, вызываетъ въ экстренныхъ случаяхъ дежурнаго врача и педантически исполняетъ всѣ ежедисвныя предписанія своего палатнаго ординатора.

Мамкамъ кроватей не полагается. Это больной пунктъ администраціи — мѣста мало. Вѣдь воспитательный домъ въ Петербургѣ былъ разсчитанъ на 500 дѣтей, а ихъ въ иные дни бываетъ почти втрое больше. мамки спятъ на соломенныхъ стеганыхъ матрацахъ на полу. Каждой полагается подушка, одѣяло, двѣ простыни и паволока. На день все это аккуратно складывается по угламъ палаты и закрывается чистыми чехлами, а въ случаѣ заболѣванія тщательно дезинфецируется. Пока провѣтривается южная сторона палаты, — дѣтей переносятъ за плотныя, высокія ширмы на сѣверную, форточки и фрамуги открываются, и вѣтеръ свободно омываетъ стѣны. Потомъ такимъ же образомъ освѣжается воздухъ и на другой половинѣ. Въ верхнемъ этажѣ топятся цѣлый день камины.

Пища для кормилицъ готовится въ огромныхъ котлахъ. Пища грубая, по здоровая и для нихъ привычная. Щи, горохъ, перловый супъ, каша, картофель и т. п., но хлѣба и варева сколько хочется. «Лишь бы сыты были!» говорилъ генералъ. Мы пробовали пищу прямо изъ общаго котла. Были кислыя щи и каша. Хорошо, провизія свѣжая. Въ особомъ деревянномъ чанѣ было заготовлено лимонное питье; боченки, налитые имъ, стоятъ въ каждой палатѣ для утоленія жажды мамокъ. Насъ водили въ кладовую въ подвалъ, гдѣ хранятся припасы; изъ кадокъ, по нашему указанію, пробовали мы масло, капусту; въ мѣшкахъ смотрѣли крупы. Въ пекарнѣ при насъ пекаря на длинныхъ лопатахъ вытаскивали горячіе хлѣбы изъ печей; мы и ихъ попробовали и запили квасомъ, — все безукоризненно. Потомъ мы осматривали церковь, оспопрививальню, гдѣ приготовляется детритъ и всѣмъ желающимъ безплатно прививается оспа, лазаретъ, хирургическое отдѣленіе, помѣщенія служащихъ и наконецъ «школу нянь». Этимъ учрежденіемъ, гдѣ довоспитываются самыя здоровыя и способныя изъ питомицъ, отдаваемыхъ въ деревни, мы были совершенно очарованы. Въ школѣ 4 класса; 15-и 16-лѣтпія неотесанныя деревенскія дѣвочки младшаго — въ выпускномъ превращаются въ строго выдержанныхъ нянь. Ихъ обучаютъ не только грамотѣ и рукодѣлью, но уходу на практикѣ за дѣтьми, — отдѣленіе законныхъ дѣтей всецѣло на ихъ рукахъ, — первоначальнымъ медицинскимъ свѣдѣніямъ и врачебному дѣлу. За эти 4 года ученья каждая обязана отслужить 6 лѣтъ казнѣ въ качествѣ няни въ домѣ (имѣя на рукахъ палату изъ 40—50 дѣтей), или на частныхъ мѣстахъ. Къ сожалѣнію, обстоятельства не позволяютъ расширить это симпатичнѣйшее учрежденіе (комплектъ 100 восн.).

Бюджетъ петербургскаго воспитательнаго дома болѣе 1 ¹/₂ милліона рублей, включая и расходы по содержанію питомцевъ платнаго возраста въ деревняхъ, а также сельскихъ лазаретовъ, пріютовъ и школъ^[2]. Кто читалъ въ «Новомъ Времени» (№ 11647 — «Воспитательные дома въ Россіи и въ Америкѣ») про роскошь ньюіоркскаго Foundling Hospital, тотъ напрасно сталъ бы искать здѣсь ковровъ и качалокъ, — напротивъ, ступени внутренней лѣстницы, по которой мамки спускаются изо всѣхъ этажей въ столовую сильно истерты и выбиты, по мы всѣ пятеро остановились и съ благоговѣніемъ смотрѣли на эту нѣмую и краснорѣчивую каменную лѣстницу. Сколько милліоновъ шаговъ вытерли эти плиты? Сколько женщинъ, можетъ быть, съ величайшей скорбью и отчаяніемъ въ душѣ прошло по нимъ? Сколько матерей спустилось за насущнымъ кускомъ хлѣба, думая съ ужасомъ: «а что будетъ со мной, когда я выпишусь изъ-подъ этого пріютившаго меня крова?…»

Цѣль нашего маленькаго кружка была предложить свои безкорыстныя услуги воспитательному дому. Мы, идя туда, говорили: «Тамъ все „нерадивые“ (?!) наемщики и наемщицы, но мы кликнемъ кличъ, отзовется не одинъ десятокъ женщинъ, готовыхъ прійти на подкрѣпленіе, и мы попросимся дежурить по очереди, будемъ помогать ходить за дѣтьми, обмывать, и пеленать ихъ… своимъ добровольнымъ трудомъ и рвеніемъ мы вдохнемъ жизнь въ мертвую казенщину»… а, уходя оттуда, мы готовы были земно поклониться этимъ наемщикамъ и наемщицамъ за ихъ самозабвеніе, за самоотверженное служеніе тѣмъ, кого общество безпечно отдало имъ на воспитаніе. Все это мы высказали «суровому» генералу, который бываетъ тамъ ежедневно, появляясь въ никогда не указанное заранѣе время и днемъ и ночью то въ палатахъ, то въ лазаретѣ, то въ прачечной, то въ кладовой. Онъ самъ цѣлые 4 часа водилъ насъ по всему огромному зданію отъ чердаковъ до подваловъ, открывая каждую замкнутую дверь, каждый запертый шкапъ. Но мы, какъ Ѳома, невѣрующія, попросили для вящшаго убѣжденія разрѣшить намъ продежурить въ домѣ цѣлыя сутки, чтобы воочію ознакомиться съ мѣстными порядками. И это разрѣшеніе было дано съ тою же готовностью.

На дневное дежурство (нарочно въ постный день, выбранный нами, чтобы испытать, «какъ тамъ пахнетъ въ постъ и чѣмъ кормятъ») трое изъ нашихъ дамъ отправились снова за высокую ограду въ гости къ Пеликану. За цѣлый день съ 9-ти час. утра до 9-ти час. вечера онѣ, каждая въ разныхъ этажахъ, присутствовали при уборкѣ и провѣтриваніи палатъ, при обходѣ врачей, при медицинскомъ осмотрѣ каждаго младенца, при кормленіи, купаніи, смѣнѣ и выдачѣ бѣлья, при пріемѣ вновь приносимыхъ младенцевъ и наконецъ при отходѣ кормилицъ и дѣтей ко сну. Онѣ не могли нарадоваться на этотъ громадный механизмъ, вѣчно движущійся, вѣчно работающій надъ поддержаніемъ еле теплящейся иногда жизни… «Смертность колоссальная»… Въ самомъ домѣ не только не выше, а много ниже, чѣмъ среди бѣднаго класса — средній процентъ за послѣднія 30 лѣтъ — 15—17. А какихъ заморышей туда приносятъ! Вѣдь многія матери принимаютъ иногда чудовищныя мѣры для того, чтобы избавиться отъ этихъ маленькихъ жизней, грозящихъ имъ позоромъ и нищетою… Въ отдѣленіи недоносковъ мы видѣли въ числѣ прочихъ двѣнадцати двухъ, особенно насъ поразившихъ, они почти не дышали. Одного мы всѣ приняли за трупикъ. Когда же черезъ 15 дней наши дамы пришли на дежурство, оба порозовѣли, прибавились въ вѣсѣ и сладко дремали въ своихъ никелевыхъ кувезахъ, согрѣваемые искусственнымъ тепломъ. «Строгость къ мамкамъ сверхчеловѣческая». Да, дисциплина строгая, по не безчеловѣчная, а только разумная. Но развѣ можно безъ дисциплины управиться съ 1100, а подчасъ и съ 1500 невоспитанными женщинами? Живя на всемъ готовомъ, за кормленіе какъ своего, такъ и чужого ребенка онѣ получаютъ въ домѣ по 9 рублей въ мѣсяцъ, а за кормленіе двухъ младенцевъ сразу — 15 рублей. За оставленіе своего ребенка на вѣчное попеченіе казны кормилица обязана прокормить чужого не менѣе 2 мѣсяцевъ. Если мать захочетъ выписаться со своимъ ребенкомъ домой, «взять его на грудь», она въ первый годъ получаетъ 9 рублей, а во второй 6 рублей ежемѣсячно. А потомъ? Вотъ это-то «потомъ» и должно взять на себя общество. Если трудно мамку заставить въ стѣнахъ заведенія соблюдать чистоту и надзирательницы выбиваются изъ силъ, чтобы образумить этихъ своевольныхъ неряхъ, которыя при. такомъ обиліи бѣлья требуютъ неусыпнаго надзора, предпочитая сунуть грязную пеленку въ люльку подъ матрасикъ, а не въ ведро тутъ же на. полу (чему свидѣтельницы наши же дамы), то можно себѣ предствить, въ какой грязи держатъ онѣ своихъ дѣтей дома. Пока къ русской женщинѣ не привьются требованія чистоплотности и порядка, — горю не помочь.

Наше ночное дежурство пришлось отложить по болѣзни автора настоящей статьи Та же причина помѣшала мнѣ выступить съ моимъ отчетомъ своевременно: мнѣ хотѣлось привлечь къ дежурству кого-нибудь изъ нашихъ писательницъ, имѣющихъ авторитетный голосъ въ публицистикѣ, но время уходитъ и, не осуществивъ этого плана, приходится самой взяться до срока за перо. Невольно хочется спросить общество: «Зачѣмъ же никто изъ васъ, господа, не толкнется въ петербургскій воспитательный домъ? Пойдите, убѣдитесь, что и въ казенномъ заведеніи у людей есть совѣсть, сознаніе долга, способность уйти въ дѣло, не только не слыша спасибо отъ тѣхъ, съ которыхъ этимъ снимаютъ тяжелую отвѣтственность за грѣхи самого общества, но читая и выслушивая про себя несправедливыя нареканія».

Только разъ, 35 лѣтъ тому назадъ, въ своемъ «Дневникѣ писателя» Ѳ. М. Достоевскій (май 1876 г.) въ статьѣ «Нѣчто объ одномъ зданіи» подѣлился съ читателями своими впечатлѣніями отъ посѣщенія воспитательнаго дома въ Петербургѣ, и вотъ что пишетъ нашъ великій заступникъ всѣхъ бросаемыхъ, унижаемыхъ и оскорбляемыхъ:

«Я попалъ въ воспитательный домъ, въ которомъ никогда не былъ и куда давно порывался, посмотрѣть. Благодаря знакомому врачу, осмотрѣли все. Впрочемъ, о подробныхъ впечатлѣніяхъ моихъ потомъ; я даже ничего не записалъ и не отмѣтилъ ни годовъ, ни цифръ; съ перваго шага стало ясно, что съ одного раза нельзя осмотрѣть и что сюда слишкомъ стоитъ еще и еще воротиться… Слѣдовательно, описаніе мое все въ будущемъ, а теперь мелькаютъ лишь воспоминанія: памятникъ Бецкому, рядъ великолѣпныхъ залъ, въ которыхъ размѣщены младенцы, удивительная чистота (которая ничему не мѣшаетъ) кухни, питомникъ, гдѣ изготовляются телята для оспопрививанія, столовыя, группы маленькихъ дѣтокъ за столомъ, группы пяти и шестилѣтнихъ дѣвочекъ, играющихъ въ лошадки, группа дѣвочекъ подростковъ по 16 и 17, можетъ быть, лѣтъ, бывшихъ воспитанницъ дома, приготовляющихся въ нянюшки и старающихся восполнить свое образованіе: онѣ уже кое-что знаютъ, читали Тургенева, имѣютъ ясный взглядъ и очень мило говорятъ съ вами. Но г-жи надзирательницы мнѣ больше понравились; онѣ имѣютъ такой ласковый видъ (вѣдь не притворились же онѣ для нашего посѣщенія), такія спокойныя, добрыя и разумныя лица. Иныя, видимо, имѣютъ образованіе». (Стр. 183—184 10 т. полнаго собранія сочиненій Достоевскаго). И потомъ (стр. 191): «Вотъ я вижу, эта баба, эта грубая кормилица, это „нанятое молоко“ вдругъ поцѣловала ребенка, — этого-то ребенка, „вышвырка-то“! Я и не зналъ, что здѣсь кормилицы цѣлуютъ ребятъ; да вѣдь за этимъ только, чтобы увидѣть, стоило бы сюда съѣздить… А она поцѣловала и не замѣтила, что я смотрѣлъ».

Да, дѣтей въ этихъ стѣнахъ и цѣлуютъ, и ласкаютъ, и нѣжатъ и холятъ, а не «морятъ» вопреки всѣмъ увѣреніямъ, и отдаютъ имъ годы жизни, изъ которыхъ каждый день, каждый часъ полонъ самоотверженія и тяжелаго, на неопытный глазъ почти непосильнаго, труда, и за такіе подвиги христіанской любви никогда ни отъ кого изъ родившихъ этихъ вышвырнутыхъ безжалостно дѣтей ни слова благодарности. Гдѣ же справедливость и кто правъ: обвинители или обвиняемые?.. Довольно упрековъ. АІы, русскіе, по свойственной намъ привычкѣ, готовы только бранить свое хорошее, а бѣлый Пеликанъ заслуживаетъ другого…

Итакъ, все, значитъ, обстоитъ благополучно, и участіе общества въ дѣлѣ призрѣнія брошенныхъ дѣтей совершенно излишне? Напротивъ. Насъ, русскихъ интеллигентныхъ женщинъ, уже второй вѣкъ ждетъ великое, чисто женское дѣло. Если въ стѣнахъ воспитательнаго дома приложены всѣ усилія, все человѣческое знаніе, чтобы поддержать зародившуюся жизнь и отправить въ деревню возможно здороваго и упитаннаго младенца, если тамъ и почетный опекунъ, и директоръ, и его подчиненные, и врачи, и старшія и младшія несущія свой тяжелый трудъ надзирательницы, наконецъ и весь персоналъ нянь, служительницъ и служителей, прачекъ и пекарей соединились въ одну тѣсную и дружную семью, — соединимся же и мы и предложимъ наши услуги для продолженія ихъ дѣла тамъ, гдѣ не хватаетъ уже ни рукъ, ни средствъ — для ухода за младенцемъ съ той минуты, когда его, закутаннаго въ одѣяльце, вынесутъ изъ гнѣзда бѣлаго Пеликана, чтобы освободить мѣсто новому птенцу.

Какъ поставлено это дѣло въ настоящее время, видно изъ слѣдующей справки:

«Всѣ принесенныя въ воспитательный домъ дѣти остаются въ его стѣнахъ сравнительно непродолжительное время, а затѣмъ или отдаются роднымъ матерямъ для вскормленія и дальнѣйшаго воспитанія на. дому въ С.-Петербургѣ, или же отсылаются для той же цѣли въ деревни, расположенныя въ 32 сельскихъ округахъ С.-Петербургской, Новгородской и Псковской губерній. Для того, чтобы быть отправленнымъ въ деревню, ребенокъ долженъ быть абсолютно здоровъ, не моложе мѣсяца отъ рожденія, вѣсить 3.500 граммъ и имѣть привитую оспу».

Въ виду того, что за послѣдніе годы спросъ на дѣтей въ деревняхъ меньше, дѣти отправляются болѣе взрослыми — 2-хъ — 3-хъ мѣсяцевъ, а иногда и старше, а потому и крѣпче. Отправленныя въ деревни дѣти воспитываются у крестьянъ до 21 года за уменьшающуюся съ возрастомъ плату, которая окончательно прекращается съ 16-лѣтняго возраста^[3], такъ какъ въ крестьянскомъ быту ребенокъ съ раннихъ лѣтъ является помощникомъ въ семьѣ.

Каждымъ изъ 32-хъ сельскихъ округовъ завѣдуетъ или окружный врачъ, или надзиратель, обязанный хоть разъ въ мѣсяцъ объѣхать свой округъ и осмотрѣть каждаго младенца. Кромѣ того, существуетъ еще 33-й столичный округъ, куда входятъ питомцы, вскармливаемые родными матерями на, дому, а также отданные въ обученіе ремесленникамъ, или временно отпущенные въ столицу. При сельскихъ округахъ существуютъ частныя попечительства, взявшія на себя заботу объ улучшеніи быта питомцевъ, снабжая бѣднѣйшихъ одеждой и обувью и обучая безмѣстныхъ, т. е. утратившихъ своихъ воспитателей, грамотѣ, мастерствамъ и рукодѣлію. Въ этихъ 32-хъ округахъ имѣются 9 лазаретовъ для общихъ больныхъ и 4 заведенія для спеціальныхъ цѣлей, тамъ же, гдѣ ихъ нѣтъ, надзиратели снабжены нужнѣйшими медикаментами для амбулаторнаго леченія питомцевъ, а. серьезно заболѣвшіе направляются въ ближайшій лазарета, Сельскихъ школъ петербургскаго воспитательнаго дома къ 1-му января 1910 г. было 110, пріютовъ — 7; школъ благотворительныхъ обществъ — 1 и пріютовъl. Лѣтомъ съ 20 іюня по 20 августа, но примѣру прежнихъ лѣтъ, были открыты въ 8 пунктахъ ясли. Для подготовленія учителей сельскихъ школъ въ вѣдѣніи воспитательнаго дома состоитъ учительская семинарія. Несмотря на это, число безграмотныхъ питомцевъ, не посылаемыхъ своими воспитателями въ школы, достигаетъ 34,21 %. Изъ питомцевъ и питомицъ воспитательнаго дома пополняются кадры служителей и служительницъ заведеній вѣдомства учрежденій императрицы Маріи. По достиженіи 21 года питомцы и питомицы увольняются изъ вѣдомства воспитательнаго дома, получая на первоначальное обзаведеніе первые по 35 руб., а вторыя по 30 рублей. Пособіе это увеличивается пропорціонально дальнѣйшей службѣ въ вѣдомствѣ; по изученіи ремесла или при вступленіи въ бракъ выдается тоже пособіе въ размѣрѣ отъ 30 до 60 руб., а окончившимъ высшія учебныя заведенія назначается въ награду 100 рублей.

Всѣ эти цифры почерпнуты изъ отчетовъ петербургскаго воспитательнаго дома за 1907—1909 г., любезно предоставленныхъ въ мое распоряженіе. Къ сожалѣнію, размѣры данной статьи не позволяютъ подробнѣе ознакомить читателя съ выдержками изъ этихъ глубоко поучительныхъ книжекъ, но что сама администрація нисколько не удовлетворена существующимъ положеніемъ дѣла, свидѣтельствуютъ слѣдующія строки школьнаго отчета за 1907 г.: "Въ настоящее время положеніе окружныхъ врачей и надзирателей поистинѣ безпомощно и жалко. На настояніе ихъ передъ воспитателями отпускать питомцевъ въ школы воспитатели, обычно отчаянная голь перекатная, отвѣчаютъ имъ или дерзостью, или смѣхомъ: «бери-де свое сокровище себѣ, сколько угодно, не оченьто оно намъ нужно»…

Воспитатели — голь перекатная… Можно ли отъ этой голи, даже при проектируемомъ увеличеніи платы за питомцевъ, ждать разумнаго отношенія къ дѣтямъ, взятымъ на воспитаніе, когда и собственныя растутъ у нея въ той же грязи и нищетѣ? О жестокомъ или преднамѣренно небрежномъ отношеніи къ питомцамъ со стороны воспитателей слухи всегда преувеличены. Крестьяне, взявшіе чужого ребенка, никакой разницы ни въ пищѣ, ни въ содержаніи со своими родными дѣтьми для него не дѣлаютъ. Если семья зажиточная — само собою и ребенку живется лучше, а голодаетъ и содержится неряшливо чужой только потому, что и своимъ ни ѣсть, ни надѣть нечего. Нѣтъ! не въ руки къ деревенской перекатной голи должны попадать эти брошенныя дѣти, а къ тѣмъ женщинамъ и дѣвушкамъ изъ нашей интеллигенціи, которыя не знаютъ, куда имъ примѣнить свои силы, чѣмъ утолить великую потребность подвига и самопожертвованія, вложенную самой природой въ ихъ чуткую душу. Должна возникнуть «община матерой» съ обѣтомъ безкорыстнаго служенія, любви, твердости и терпѣнія, безъ всякихъ внѣшнихъ значковъ и отличій, безъ лишнихъ засѣданій и протоколовъ, и на ея призывъ откликнутся истинно русскія женщины, для которыхъ «любить» значитъ «жалѣть», и просто добрые люди, которые помогутъ тамъ, гдѣ воспитательному дому больше не хватаетъ средствъ…

И тогда грязная деревенская баба, дѣлающая изъ воспитанія промыселъ, кислая соска изъ хлѣба, гнилое тряпье зыбки отойдутъ въ область чудовищныхъ преданій. А для этого нужны убѣжища, куда бы поступали дѣти, за недостаткомъ кормилицъ, на. искусственное вскормленіе, требующее особой аккуратности и неустаннаго надзора опытныхъ матерей семейства. Нужна далѣе цѣлая сѣть пріютовъ наподобіе «школы нянь», по въ меньшихъ размѣрахъ, гдѣ бы оставались эти выкормленныя дѣтишки до достиженія ими школьнаго возраста; сюда же возвращались бы и 13—14-лѣтпія питомицы на шести или семилѣтній курсъ, подъ руководствомъ взрослыхъ нянча малышей, вырастая вмѣстѣ съ ними, учась сами и исполняя поочередно всѣ домашнія работы, т. е. собственными средствами обслуживая свой очагъ.

Предположимъ такую постановку подобной школы. Каждой поступающей туда дѣвочкѣ 14-ти лѣтъ поручаются два младенца годового возраста. Курсъ продолжается 7 лѣтъ, и до окончанія его комплектъ школы не пополняется, состоя изъ тѣхъ же 25 взрослыхъ воспитанницъ и 50 малышей.

Когда старшимъ минетъ 15 лѣтъ — маленькимъ будетъ 2 года; 16 л. — 3 г.; 17 л. — 4 г. и т. д. 20-лѣтнія дѣвушки будутъ имѣть на рукахъ семи лѣтнихъ дѣтей, которыхъ онѣ могутъ уже начать обучать и азбукѣ. Такимъ образомъ, эти дѣвушки на практикѣ пройдутъ весь курсъ физическаго и духовнаго ухода за ребенкомъ.

Кромѣ того, дѣлясь на’5 смѣнъ, онѣ поочередно тоже на практикѣ должны пройти и всѣ домашнія работы, т. е. одну недѣлю исполнять обязанности кухарокъ, вторую — прачекъ, третью — горничныхъ, четвертую — швей и пятую, отдаваясь исключительно надзору за дѣтьми.

Конечно, во главѣ требуются опытныя надзирательницы.

Какая тѣсная связь должна образоваться между обоими поколѣніями! Вѣдь это были бы настоящія семьи, у каждаго малыша была бы, можетъ быть, и на всю остальную жизнь своя старшая сестричка…

Послѣ такихъ школъ нянь нужна еще болѣе частая сѣть мелкихъ «очаговъ», не свыше 10—15 дѣтей школьнаго возраста, посѣщающихъ въ качествѣ приходящихъ городскія и начальныя школы, возвращаясь откуда, они находили бы «дома» и ласку, и ободреніе, и помощь для приготовленія уроковъ, и свой уголокъ — съ игрушкой, кустикомъ цвѣтовъ, домашнимъ животнымъ. Окончивъ начальную школу, они шли бы туда, куда влечетъ ихъ призваніе, — въ сельско-хозяйственныя, ремесленныя, горныя училища, въ гимназіи и дальше, если есть охота и способности…

Много, много дѣла! настоящаго женскаго дѣла, требующаго женской ласки и уюта…

Какъ лучше осуществить и провести его въ жизнь — пусть укажутъ тѣ, кто посвятилъ себя призрѣнію покинутыхъ матерями малютокъ, а мы послѣдуемъ ихъ указаніямъ и совѣтамъ, не боясь быть несмѣлыми и смѣшными. Въ самомъ воспитательномъ номѣ паши услуги дѣтямъ не нужны, — это наше общее единогласное мнѣніе побывавшихъ и подежурившихъ тамъ. По женщинамъ, готовящимся стать матерями, и дѣвушкамъ, любящимъ дѣтей, не мѣшаетъ заглянуть въ эти древнія стѣны, осѣняемыя широкими крыльями бѣлаго Пеликана: о, какъ многому научились бы онѣ тамъ! Вотъ въ сущности — наши настоящіе высшіе женскіе курсы…