Флора

Родник, вытекающий из растаявшей по весне, или из талой земли, в Архангельской губернии называется талец. Первая молодая зелень, весенними почками едва показывающаяся на деревьях, и первая из земли выходящая трава представляются в нашем языке произведением растительной силы, которая проторгается или проникается сквозь кору древесную и земляную, и потому, в той же губернии, называются прочика ― словом, невольно напоминающим о том баснословном чутье, которое ухом слышит, как весной растет трава. В Южной Сибири лягушка, по впечатлению на осязание, получила имя холодянки, а змей ― потому что ползет, назван полоз, словом, по воззрению, родственным с санскритским названием змеи: урага (собственно: идущая, двигающаяся грудью) и с латинским serpens. Таким образом, история языка и поэзии эпической, в древнейшую эпоху, раскрываясь из одного и того же зародыша, постоянно идут в неразрывной связи друг с другом.^[1]

Здесь по берегу реки вместо сплошного тальника начинают появляться рощи различных деревьев, которые, однако, далеко не так обширны и хороши, как на Лэфу. С приближением к верховьям Mo её долина суживается версты на полторы, имеет превосходную чернозёмную почву и покрыта могучей травяной растительностью, в которой сразу заметно большое разнообразие сравнительно с луговой флорой среднего и нижнего течения этой реки. Словно стена, стоят здесь густейшие травянистые заросли, к которым иногда примешиваются кустарники, и делают эти места почти непроходимыми. Из разных видов травянистых растений на таких лугах в начале июля преобладают следующие виды: василистник (Thalictrum aquilegifolium), достигающий саженной высоты; чернобыльник и местами тростник ― тот и другой гораздо выше роста человека; чемерица (Veratrum nigrum), которая теперь уже отцветает; валериана и вероника (Veronica longifolia), растущие в перегонку с василистником; живокость (Delphinium Maackianum), только что начинающая распускать свои синие цветы; дягиль (Archangelica) <Angelica>, который ещё не вполне развился, но уже имеет листья фута три длиною.^[2]

Средства природы неистощимы, и нет ничего немыслимого в том, что перенесясь на поверхность Урана или Нептуна, мы увидели бы при сумеречном освещении звезды-Солнца, не скованную холодом мертвую пустыню, а безграничное море густой и пышной растительности. Одна замечательная особенность в спектрах обеих, крайних планет как будто даже подтверждает подобную догадку. Дело в том, что в спектре Нептуна как и у Урана, обнаружены линии, которых не замечено в спектрах других планет. Недавно удалось определить природу вещества, обусловливающую такой спектр: это оказался хлорофилл, красящее вещество зеленых частей наших растений. Хлорофилл ― основа всей органической жизни на Земле: только благодаря ему растения разлагают углекислоту воздуха и создают в своих клеточках запас органических соединений. Кто мог ожидать, что эта первооснова жизни найдется на отдаленнейших мирах нашей планетной семьи, в самых негостеприимных провинциях солнечного царства!..^[3]

Своим образом жизни, развитием толстой кишки, богатством кишечной флоры и кратковременностью жизни страусы, следовательно, гораздо ближе подходят к млекопитающим, чем к птицам. Замечательно, что большое число долговечных птиц нe имеют слепой кишки, ― части, заключающей всего более микробов. Исследование содержимого кишок попугая указывает на крайнюю бедность микробной флоры. Итак, сравнительное изучение фактов вполне подтверждает гипотезу, что обильная кишечная флора, бесполезная для пищеварения, укорачивает только жизнь, благодаря микробным ядам, ослабляющим благородные элементы и усиливающим фагоциты. Род человеческий унаследовал от своих предков как толстые кишки, так и условия, благоприятствующие развитию богатой кишечной флоры.^[4]

Сразу с бивака мы повернули вправо и пошли по ключику в горы. Подъём был продолжительный и трудный. Чем выше мы подымались, тем растительность становилась скуднее. Лесные великаны теперь остались позади. Вместо них появились корявый дубок, маньчжурская рябина (Sorbus ancuparia L.) с голыми ветками и слабо опушёнными листьями, жёлтая берёза (Betula ermanii Cham.) с мохнатой корой, висящей по стволу лохмотьями, рододендроны (Rhododendron dahuricum L.) с кожистыми, иногда зимующими листьями и белая ясеница (Dictamnus albys L.)^[5]

Крайне интересно влияние моря на растительность. Например, яд зверобоя, борца, чемерицы у моря несравненно слабее, чем в горах. То же самое можно сказать относительно укусов змей, шершней и ос.^[5]

Наши хозяйственные организации проводят в настоящее время пересмотр таких растений Союза, которые дают нужное им сырье. Изучаются каучуконосы, дубители, эфироносы, лекарственные растения и пр.; все это требует хорошего знакомства с дикорастущими растениями, умения в них разбираться, различать нужные от ненужных, знания их мастообитаний и местонахождений. Многие из полезных растений вводятся в культуры, надо налаживать сбор семян и корневищ и установить условия культуры.
В сельском хозяйстве обращено внимание на борьбу с сорняками, опять-таки требующую умения в них разбираться, знания их происхождения и потребностей. Паразиты культурных растений часто переходят на них с дикорастущих; опять-таки наобходимо знать, с каких и откуда. Словом, мы постоянно натыкаемся на острую необходимость выяснения состава окружающего нас мира. Фонды растительного сырья не только не исчерпаны, но часто еще и не немечены^[6].

Единственный, разработанный до сих пор наукою, способ инвентаризации растений это — составление флоры. Флора, то есть совокупность всех растений данного района, данной республики или всей земли может быть ясно выявлена только путем повидового описания всех известных в пределах данной флоры растений^[6].

Слово флора латинского происхождения и обозначает совокупность растений. Выражение: «богатая и бедная флора» — не значит, что общая масса растений данной страны велика или мала, а относится исключительно к ее разнообразию. В богатой флоре, в бедной — мало видов. Впервые это слово было употреблено в нашем смысле еще в 1656 г. (Boym, Flora sinensis, Vienna), во второй раз — Линнеем в 1737 г., когда вышла его краткая Flora Lapponica^[6].

И это при том, что мы уничтожили огромные площади естественных лесов. Если бы на этой планете не появился человек, растительности бы было на 68 % больше. Фактор серой земли ― это и есть потепление в результате человеческой деятельности. Больше тепла остается внизу, чем было когда-то на зеленой земле тысячи лет назад. Самое наглядное доказательство этого тезиса ― улицы больших городов в жаркий летний день. Солнечное тепло оказывается в ловушке, созданной человеком. Та энергия, которая раньше усваивалась растениями, превращалась в цветы и деревья, теперь участвует в другом круговороте: она трансформируется в разрушительные смерчи и торнадо.^[7]

Во время оно в родовой усадьбе моей были куры, гуси, индейки — птица глупая, нерассудительная, но весьма и весьма вкусная. На моём конском заводе плодились и размножались «ах, вы, кони мои, кони…», мельницы не стояли без дела, копи уголь давали, бабы малину собирали. На десятинах преизбыточествовали флора и фауна, хочешь — ешь, хочешь — зоологией и ботаникой занимайся…^[8]

Здесь живёт постоянно классный фельдшер, которого поселенцы называют первоклассным. За неделю до моего приезда отравилась борцом его жена, молодая женщина. Вблизи селения, а особенно по дороге к Крестам, встречаются превосходные строевые ели. Вообще много зелени, и притом сочной, яркой, точно умытой. Флора Такойской долины несравненно богаче, чем на севере, но северный пейзаж живее и чаще напоминал мне Россию.^[9]

Фауна Европы очень бедна: в городах — собаки, лошади, автомобили; за городом — гуси, коровы, автомобили. В одной России до сих пор водятся медведи, и то вожаками, на цепи.
Флора Европы богаче — растёт почти всё, от апельсин и морошки до процентов на банковские ссуды. Особое внимание уделяется винограду, потому что всякая страна гордится каким-нибудь вином, кроме Англии, которая никаких вин не имеет. Оттого-то, вероятно с горя, англичане такие горькие пьяницы.

Здесь пышная флора: копал простирает в потоки лучей свои парные листья, серея стволом, осыпаясь орехами; чёрное дерево точит смолу; мозикизи и нтибьэ растут всюду, ― каменный дуб, рододендры, мазук; всюду мбэбва дарит чернокожих плодами; смоковницы, заросли фиговых пальм, бамбуки; молодою листвою, оранжево-красной и розовой реют прибрежья Ньяссы; и всюду растёт пальма-фикус; те гущи проплетены сетью толстых канатов; то вьющиеся растения; и они ― паразиты.

Дача молчала. Тропическая флора ластилась к инженеру. Кактусы протягивали к нему свои ежовые рукавицы. Драцены гремели листьями. Бананы и саговые пальмы отгоняли мух с лысины инженера, розы, обвивающие веранду, падали к его сандалиям. Но всё было тщетно. Брунс хотел обедать.^[10]

История начинается неподалёку от него, с флоры прекрасного архипелага, там, где крупная гортензия в объёмистом вазоне со следами земли наполовину скрывает за облаками своих бледно-голубых и бледно-зелёных соцветий пьедестал мраморный Дианы, на которой сидит муха.^[11]

Концентрация ядов, которыми травят обычно вредителей полей, была увеличена в двадцать пять раз. Погибли леса, рисовые заросли, птицы, рыбы, женщины, старики, дети. «Ты не думай, что я хочу объявить что-то сенсационное! ― слышу я голос моего чикагского приятеля. ― Мы воевали с флорой, понимаешь ― с флорой. А всё остальное меня не касается». ― Что же тогда, по-твоему, флора? ― Ну, это природа в целом, ― уточнил Боби. ― Больше не имею вопросов.^[12]

Она приятней птиц поёт,
Уступит ей во всём Аврора,
И цвесть оставит нежна флора,
Чтоб зреть её румяный цвет.

В сей день счастливый нежность сына
Какой бы дар принесть могла!
Букет цветов? — но флора отцвела,
И луг поблекнул и долина.

Ветер не смеет
Тронуть листков,
Флора лелеет
Прелесть садов!

Там флора пышная предстала
Мне в блеске новой красоты;
Я рвал цветы ― рука дрожала
И их застенчиво срывала:
Я не привык срывать цветы.^[13]

Ветер свищет по мыслям, где медлим в трамвае мы,
Где нам радио ропщут, ― газетный листок…
Гость неведомой флоры, преданьем срываемый,
Меж авто, в пыль асфальта, спадает цветок.^[14]

По флоре,
эту печку
обвившей,
никто
не узнает
пустыни бывшей.

Резвится фауна во флоре,
топча её и поедая,
а на холме сидит Даная,
и оттого вуаль во взоре...^[15]