Михаил Михайлович Жванецкий

Наши беды непереводимы, это непереводимая игра слов. <…> Как учат нас писатели, жизнь и язык идут рядом. Я бы даже сказал, это одно и то же. И непереводимая игра слов здесь — непереводимая игра дел. <…> Мы-то учились по стольку лет и такое научились понимать, что слова вообще тут ни при чем! Поэтому если кто хочет, чтобы его хорошо понимали здесь, должен проститься с мировой славой. Это относится к писателям, конструкторам и художникам Дома моделей.^[1]

В историю трудно войти, но легко вляпаться.^[2]

Для Библии вы должны измениться, для Конституции - нет!^[3]

Почему мы так... быстро привыкаем к войне? Потому что от этой мирной жизни к окопам почти нет диапазона никакого!.. Один шаг, и ты — в окопе, и ты живешь почти так же, как жил. Может быть, даже лучше, потому что тебя кормят, и ты — как-то с людьми, и у тебя какая-то есть возможность там где-то грабануть, а где-то там с кем-то переспать неожиданно... <...> И поэтому наши люди (те, которые воюют сейчас) — они не хотят возвращаться, они хотят этим заниматься дальше. И я бы сейчас, мне кажется, как вот моя мечта — разровнять место, где была Россия, и построить что-то новое. Вот просто разровнять! <...> Понимаете, если власть... не может возглавить, то не надо ей дать предотвратить. Разровнять, построить страну — сильную Россию, разную, веселую, — такую, какие люди в ней, которые с трудом живут на этой земле^[4][5].

Приставать к женщине — это хамство, это умственная неполноценность, это неизвестно что. Ну понятно, что ты хочешь, но — даже не прикрыть?.. Ведь, в чем состоит разговор мужчины и женщины, допустим, в танце? Все иносказательно, ни одного слова впрямую. Хотя, движение — абсолютно четкое — к чему и как. Начинается разговор с глаз... Голосом у женщин - мало что. Прежде всего, это идет любовная игра глаз. Глаза не могут сообщить номер телефона, но они сообщают о том, что вы заслуживаете этого номера телефона.^[6]

После «Экипажа» Филатова окрестили секс-символом. Худой, больной, злой, но какова страна, таков и секс-символ.^[7]

Аркадий Исаакович относился ко мне прекрасно. Он говорил: «Миша, вот этот текст мы берём, этот берём». Берём-берём-берём… У меня всё брали! Но он никогда не говорил: «Заплатим». Я очень его уважаю, но до сих пор не понимаю, как ему не пришло в голову спросить, на что я живу. Наконец я решился. К самому Аркадию Исааковичу подойти — это всегда много волнений. Надо долго ползти на брюхе, потом где-то возникнуть, опять ползти… Я подошёл к его жене: «Вы знаете, я, пожалуй, поеду… В Одессе уже заждались, меня возьмут опять в порт…» Она говорит: «Я поговорю, немедленно поговорю с Аркадием Исааковичем». И — вот что значит жена! Рома прибегает вечером, сообщает, что завтра Райкин меня ждёт. Я подошёл где-то за час до начала спектакля. А он всегда пудрился, всегда! Он стоял перед зеркалом и пудрился. А я стоял у него за спиной. Это был разговор отражения с отражением. Он сказал: «Да-да, я слышал… Тебе не надо уезжать. Мы тут решили — ты получишь пятьсот рублей… Мы составим контракт». Когда я почувствовал вкус денег, я уже стал мерзко отказываться работать без денег. Я говорил: «Аркадий Исаакович! Вы уже вот у меня 5 штук взяли… Повторите, пожалуйста, этот чудесный опыт». Впервые я понял это сказочное ощущение. «Вот за эту ерунду, за одну штучку, — думал я, — за полчаса работы, из ничего, я получаю половину месячной зарплаты. Боже мой! Это, наверное, скоро кончится… Видимо, все же прийдётся линять в порт»… Я был уверен, что талант должен кончиться. Что я испишусь и перестану быть смешным. А это, оказывается, наоборот — чем больше пишешь, тем лучше получается. Умнее становишься, опытнее. Нет, не иссякает!^[8]

Конечный результат для меня все-таки вторичен. Главное — это ощущение от самого действа на поле. В этом году, например, «Барселона» проиграла почти все, но это не мешало мне восхищаться этим маленьким, кургузым, но невероятно думающим аргентинцем — Месси. Если на поле есть мысль, есть игра, есть таланты — я все прощаю^[9].

Мы овладеваем более высоким стилем спора. Спор без фактов. Спор на темпераменте. Спор, переходящий от голословного утверждения на личность партнера.^[10]

Что может говорить хромой об искусстве Герберта фон Караяна? Если ему сразу заявить, что он хромой, он признает себя побеждённым.^[10]

О чём может спорить человек, который не поменял паспорт?^[10]

И вообще, разве нас может интересовать мнение человека лысого, с таким носом? Пусть сначала исправит нос, отрастит волосы, а потом и выскажется.^[10]

Поведение в споре должно быть простым: не слушать собеседника, а разглядывать его или напевать, глядя в глаза. В самый острый момент попросить документ, сверить прописку, попросить характеристику с места работы, легко перейти на «ты», сказать: «А вот это не твоего собачего ума дело», и ваш партнёр смягчится, как ошпаренный.^[10]

А вы пробовали когда-нибудь зашвырнуть комара? Далеко-далеко. Он не летит. То есть он летит — но сам по себе и плюет на вас. Поэтому надо быть лёгким и независимым^[11].

Нормальный человек в нашей стране откликается на окружающее только одним — он пьёт. Поэтому непьющий всё-таки сволочь.^[11]

Видно свет в конце тоннеля, но только вот тоннель, сука, не кончается!^[11]

Но если меня в тёмной комнате прислонить к тёплой стенке, со мной ещё очень и очень можно… () — 1970-е, монолог о жизни и женщинах

Не так устойчив мост Кузнецкий,
Как в юмористике Жванецкий.^[15]

Твои шутки не трансплантируются, они отвергают чужой организм!
Что ты сделал с нашим жанром, Миша? Десятки сатириков с красивыми книжками стояли у микрофонов и веселили советскую публику, пока не возник ты, с мятыми листочками, исписанными детскими каракулями…
Народ понял, что смеялся неправильно, и помрачнел. Это был взлёт и падение жанра одновременно! <…>
Нельзя бесконечно повышать уровень, Миша! Там, где летаешь ты, уже разряжён воздух, и нормальные люди задыхаются.

… устным словом <…> неоспоримо прекрасно владеет Жванецкий <…>. Жванецкий гениален в своём, он чувствует то место, где «болит», точно находит его и говорит: «Вот тут!» А уж когда обнаружит, то ему достаточно пролететь и иголкой ткнуть, чтобы выразить это, нас уколоть, и мы будем хохотать, потому что о том, что разглядел в нас, он сказал раньше всех. Вот как ищейка, которая находит спрятанный наркотик там, где люди не могут ничего отыскать.