Крым

В непочатой свежести раннего детства всё в мире кажется доброзело уже по тому одному, что бысть утро и бысть вечер, потому что у жизни впервые раскрываются тогда душевные глаза, и сердце впервые начинает трепетать счастьем бытия. Но когда стихнет и отуманится летами это детское трепетание, когда, по выражению поэта: «Все ведомы и только повторение грядущее сулит», — тогда, читатель, ступайте на юг, ступайте в Крым. Вы напьётесь в его воздухе живой воды и воскресите незабвенные мгновения вашего детского счастья. Я уже прожил крымское лето и крымскую осень, и могу теперь сказать, что, даже в Крыму, нет ничего похожего на крымскую весну. Особенно чарует она новичка, русского гостя, которого не балуют дома.

Свежесть горных вод и горных вершин, ещё не совсем свободных от снега, быть может, даже свежесть моря, чуемого за горами, дышит в степном воздухе; трава ярче, пестрее, гуще. Между холмов вьются долины, то есть сады без конца. Эти сады крымских долин не имеют ничего подобного себе у нас в России. Их красоту трудно даже променять на скалы и море, которые для нас новее. Прекрасный итальянский тополь, стройный, сквозной, то грациозно группирующийся, то убегающий рядами — вот что составляет главную прелесть долины. Без тополя Крым не Крым, юг не юг. Я видел эти тополи и у нас в России, но никогда не предполагал в них такого богатства очарования. При первой мысли о крымском пейзаже у меня в голове поднимается тополь. С него он начинается, с ним он оканчивается. Объяснить этого впечатления нельзя; но я уверен, что всякий крымский путешественник, не лишенный живого чувства природы, сразу очаровывался крымским тополем.

корр.: Министр иностранных дел Франции, председательствующей в ЕС, господин Кушнер выразил недавно озабоченность, что следующим конфликтом <после конфликта в Южной Осетии> может быть Украина, а именно Крым и Севастополь, как база российского Военно-Морского Флота. Является ли Крым и Севастополе такой целью для России?
— Крым не является никакой спорной территорией. Там не было никакого этнического конфликта, в отличие от конфликта между Южной Осетией и Грузией. И Россия давно признала границы сегодняшней Украины. Мы, по сути, закончили в общем и целом наши переговоры по границе. Речь идёт о демаркации, но это уже технические дела. Вопрос о каких-то подобных целях для России, считаю, отдает провокационным смыслом. Там, внутри общества, в Крыму, происходят сложные процессы. Там проблемы крымских татар, украинского населения, русского населения, вообще славянского населения. Но это внутриполитическая проблема самой Украины. У нас есть договор с Украиной по поводу пребывания нашего флота до 2017 года, и мы будем руководствоваться этим соглашением. — интервью немецкой телекомпании ARD, 29 августа 2008 года^[1]

В Крыму буквально все пронизано общей историей и гордостью. Здесь Древний Херсонес, где принял крещение Святой князь Владимир. Его духовный подвиг — обращение к Православию — предопределил общую культурную, ценностную, цивилизационную основу, которая объединяет народы России, Украины и Белоруссии. В Крыму могилы русских солдат, мужеством которых Крым в 1783 году был взят под Российскую державу. Крым — это Севастополь, город-легенда, город великой судьбы, город-крепость и родина русского Черноморского военного флота. Крым — это Балаклава и Керчь, Малахов курган, Сапун-гора, — каждое из мест свято для нас, это — символы воинской славы и невиданной доблести. Крым — это уникальный сплав культур и традиций разных народов, и этим он так похож на Большую Россию, где в течение веков не исчез, не растворился ни один этнос^[2].

Мы пойдем дальше. Будем делать сетевую блокаду, дальше будет морская блокада, то есть Крым окажется в полной изоляции. В том числе будет блокада и Керченской переправы. Пусть они там не изощряются и не думают, что мы не сможем это сделать^[3].

Мы будем формировать батальон, который будет готовиться для входа в Крым... и будет там уже очищать Крым от тех "сепараторов", которые там засели, и от тех неугодных элементов, от вражеских элементов, которые там останутся после освобождения Крыма^[4].

Перед светом я заснул. Между тем корабль остановился в виду Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ими; справа огромный Аю-даг… и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск и воздух полуденный…^[5] — «Отрывок из письма к Д.», 1824—1825

Виделся с Владиславом Максимовичем Княжевичем. Очень обрадовались друг другу. Я искренно люблю и уважаю этого благородного и просвещенного человека. Он, между прочим, рассказал мне о процедуре выселения татар из Крыма. Выселение было допущено в широких размерах и вдруг, без всякой постепенности. В результате Крым остался без рук, и теперь хотят возвращать ушедших. Замечательная дальновидность.. — 6 января 1861 года^[6]

Крым — чудесный край. Он напоминает французский Лазурный берег, но пейзажи его суровей. Вокруг — высокие скалистые горы; на склонах — сосны, до самого берега; море переменчиво: мирно и лучисто на солнце и ужасно в бурю. Климат мягок, всюду цветы, очень много роз. — «Князь Феликс Юсупов. Мемуары»

Населенье было — татары, народ живописный, весёлый и хлебосольный. Женщины носили шаровары, яркие приталенные жакетки и вышитые тюбетейки с вуалькой, но прикрывали лицо только замужние. У молодых — сорок косичек. Все сплошь красили ногти и волосы хной. Мужчины ходили в каракулевых шапках, ярких рубахах и сапогах с узкими голенищами. Татары — мусульмане. Над плоскими крышами беленных известью татарских домов высились минареты мечетей, и утром и вечером с высоты голос муэдзина созывал на молитву. — «Князь Феликс Юсупов. Мемуары»

Н�� лучшим было и состояние дорог. Летнее солнце и зимние дожди вкупе с процессом эрозии проделали в крымских дорогах бесчисленное множество выбоин и трещин. Если где эти трещины и заделывались, то лишь на правительственной трассе ― да и то частично, как догадывался Соловьев, время от времени подпрыгивая на заднем сидении. Передача Крыма Киргизии казалась ему нелогичной.^[8]

Назло неистовым тревогам
ты, дикий и душистый край,
как роза, данная мне Богом,
во храме памяти сверкай. <…>
О тиховейные долины,
полдневный трепет над травой
и холм — залёт перепелиный…
О странный отблеск меловой
расщелин древних, где у края
цветут пионы, обагряя
чертополоха чешую,
и лиловеет орхидея… — «Крым», 1920

Мы шли в сухой и пыльной мгле
По раскалённой крымской глине,
Бахчисарай, как хан в седле,
Дремал в глубокой котловине.
И в этот день в Чуфут-Кале,
Сорвав бессмертники сухие,
Я выцарапал на скале:
«Двадцатый год. Прощай, Россия».

Не чувствую красот
В Крыму и на Ривьере,
Люблю речной осот,
Чертополоху верю.^[9]

Красочна крымская красота.
В мире палитры богаче нету.
Такие встречаются здесь цвета,
что и названья не знаешь цвету.
Но в окруженье тюльпанов да роз,
я не покрылся забвенья ряской:
светлую дымку твоих волос
Крым никакой не закрасит краской.^[10]